Макуильям поговорил с несколькими рабами, трудившимися в качестве чернорабочих на борту «Эклера» и на шлюпках, в которых перевозили уголь. Он спросил, сколько дней они провели за работой на корабле или в крепости, подхватили ли они лихорадку, и если да, то где и когда. А также уточнил, находились ли они поблизости от больных. Их ответы разнились. Но, равно как и в случае с остальными рабочими, мужчины помогли Макуильяму лучше понять, каким образом и когда распространялась лихорадка [44].
Беседы с колонизированными и порабощенными людьми на Боа-Виште стали важным доказательством того, как важно для понимания эпидемии собирать личные показания переболевших. Макуильям относился ко всем своим информаторам одинаково и не прибегал к расистской идеологии в попытке объяснить механизмы распространения болезни. Это не означает, что расизм ни в коем случае не влиял на то, как и другие исследователи интерпретировали эту эпидемию. Макуильям часто называл своих собеседников сообразно прямолинейной системе расовой классификации. Однако его доклад все равно представляет собой яркий пример официального сбора и обработки информации для эпидемиологического расследования на основе показаний колонизированных и порабощенных людей.
На основе всех проведенных интервью Макуильям заключил, что «Эклер» и в самом деле привез лихорадку на острова Кабо-Верде. Он определил, что до прибытия британского судна обитатели Кабо-Верде были здоровы. Разразившаяся на острове лихорадка была ровно той же, которая поразила экипаж корабля по прибытии. Однако характер заболевания изменился за то время, что оно прогрессировало на «Эклере». Макуильям заявил, что болезнь, впервые возникшая на борту «Эклера» в конце мая – начале июня 1845 года, была типичной для африканского побережья эндемичной лихорадкой, которая не считалась инфекционной или заразной. Однако во время плавания «Эклера» из Сьерра-Леоне в Кабо-Верде болезнь существенно изменилась к худшему. Об этом свидетельствует тот факт, что в нескольких случаях члены экипажа страдали от черной рвоты – симптома, нетипичного для обычной эндемичной лихорадки. Она обрела еще большую вирулентность во время нахождения больных членов экипажа в крепости на Боа-Виште. «Иными словами, из эндемичной перемежающейся лихорадки африканского побережья болезнь, прогрессируя, превратилась в концентрированную перемежающуюся лихорадку, или желтую лихорадку», – подытожил врач [45].
Самым важным заключением Макуильяма, с точки зрения британского правительства, был тот факт, что эта, теперь уже заразная, болезнь была принесена на острова Боа-Вишта с корабля и стала причиной фатальной эпидемии. «Очевидно, что лихорадка на Боа-Виште обладала свойствами, характерными заразным заболеваниям. С учетом этого факта, времени и обстоятельств, в которых лихорадкой заразились солдаты в крепости, а также возникновения болезни в Сал-Рее, не остается никаких сомнений, что на остров она была занесена “Эклером”». Из Сал-Рея болезнь «начала распространяться по острову практически исключительно путем прямого контакта с больными», – писал исследователь [46].
Макуильям выделил несколько причин, почему болезнь стала заразной. В Сьерра-Леоне ситуация на борту «Эклера» была плачевной: члены экипажа были заняты «тягостной» работой и в течение нескольких месяцев подвергались «болезнетворному влиянию». Когда корабль прибыл на Боа-Вишту, больных моряков поместили в полуразрушенную крепость, где, как отметил Макуильям, их ждали скученные условия и плохая вентиляция – все те же корни зла, которые Троттер, Милрой и другие исследователи называли главными факторами, повышающими вирулентность болезней [47].
Макуильям полагал, что высокая смертность на острове была частично связана с плохим питанием. А также с фактором, который он описал как «полное отсутствие медицинской помощи на протяжении нескольких месяцев», после того, как португальский врач бежал, а британский – умер [48]. Он пренебрег тем фактом, что за больными часто ухаживали члены их семей и местные целители вроде Жоао Марианы, одного из чернорабочих, который называл себя «врачом своей страны». Он заявлял, что приходил ко множеству заболевших [49]. Макуильям завершил свой доклад списком мер, которые помогут предотвратить возвращение этой опасной болезни. В числе прочего он предложил выбрасывать мусор в море, не позволять свиньям разгуливать по улицам, покрывать стены домов известкой, а также регулярно проветривать постельное белье и одежду [50].
По современным меркам сложившееся у Макуильяма понимание желтой лихорадки далеко от точности. К концу девятнадцатого века исследователи установили, что переносчиками желтой лихорадки являются комары.
Но если идеи Макуильяма о заразности болезни и можно счесть неверными, его опросы переболевших – на вес золота! Он признал рассказ пациента центральным компонентом в процессе понимания происхождения, характера и динамики эпидемии.
Систематические опросы сообщества со стандартным набором вопросов впоследствии станут фундаментальным принципом в здравоохранении и эпидемиологии.
«Доклад о лихорадке на Боа-Виште», написанный Макуильямом, был опубликован в Англии. Его активно читали по всей Европе и в Соединенных Штатах, где несколько медицинских журналов написали на него рецензии [51]. Сэр Уильям Пим, инспектор карантинных мер в Британии, поддержал Макуильяма в его утверждении, что лихорадка на борту «Эклера» была заразной. Потому что это соответствовало его собственным представлениям о желтой лихорадке и обосновывало решение подвергнуть судно по возвращении в Англию карантину. Несмотря на то, что и Пим, и Макуильям полагали, что желтая лихорадка не могла существовать в холодном климате [52].
Бернетт, поручивший Макуильяму провести это исследование, забраковал доклад. Потому что Макуильям обвинял «Эклер» в том, что тот привез лихорадку на архипелаг Кабо-Верде из Сьерра-Леоне. В результате Бернетт отправил на Боа-Вишту другого врача, Гилберта Кинга, для проведения нового расследования [53]. Кинг оспорил выводы Мауильяма и заявил, что к расцвету лихорадки на архипелаге Кабо-Верде привел сильный ливень и болезнь никак не связана с «Эклером». Он также поставил под сомнение надежность информантов Макуильяма, назвав их «невежественными и безграмотными представителями низших слоев цивилизованного общества» [54].
В поддержку своих доводов против заразности лихорадки, поразившей Кабо-Верде, Бернетт привел примеры с Бермудских островов и Ямайки, где никто не заразился желтой лихорадкой от больных [55]. Бернетт, как и Макуильям и другие врачи, опирался на практические примеры со всего света в попытке понять болезни эпидемического характера. Желтой лихорадки в Англии не существовало. Но огромные территории, подконтрольные Британской империи, позволяли врачам вроде Бернетта получать доклады с разных уголков мира, тем самым помогая им разобраться в природе заболеваний.
Доклад Макуильяма являет собой пример того, как сведения, полученные из уст рабов и обитателей колонизированных территорий, становились важным объектом исследований врача. Они также существенно повлияли на то, как читатели этого доклада (врачи, чиновники и широкая публика в Лондоне и странах бассейна Атлантического океана) воспринимали желтую лихорадку [56]. Задолго до того, как Макуильям оказался в Кабо-Верде, обитатели Боа-Вишты уже выявили симптомы болезни и определили географию ее распространения. Вернувшись в Англию и представив свой доклад в качестве очередного аргумента в спорах о карантинных мерах, Макуильям стал авторитетным лицом в вопросах эпидемии. Но не стоит забывать, что его доводы целиком и полностью опирались на сведения, полученные им из уст колонизированных и порабощенных обитателей Кабо-Верде. Задав им правильные вопросы, он сделал их знания достоянием общественности.
Если мы рассматриваем соображения этих людей в качестве одной из форм производства знания, то становится очевидно, что подробное описание течения болезни и всех связанных с ней смертей можно назвать эмоциональным трудом [57]. Так, к примеру, чернорабочий по имени Луис Пати, которого Макуильям обозначил темным мулатом, на вопрос «Кто у вас есть из семьи?» ответил: «У меня никого не осталось». У него умерли жена и все трое детей. У его двенадцатилетней дочери был ужасный жар, а за несколько часов до ее смерти появились черная рвота и бред [58]. Независимо от того, насколько им тягостно было возвращаться к этим сценам, информантам Макуильяма приходилось вспоминать все мрачные подробности, отвечая на его вопросы.
Всего Макуильям опросил более сотни людей. И формат его опросов был практически идентичным в случае рабов, английских торговцев, португальских чиновников и свободных чернокожих людей. Он задает вопрос, а опрашиваемый дает ответ. По этой причине ответы кажутся стоическими, неэмоциональными и даже отрешенными. Независимо от того, приходилось ли опрашиваемым рассказывать о своей профессии или описывать смерть своих детей. Такой формат опроса не предусматривает возможности задокументировать севший голос, секундное молчание, слезы в глазах или прервавшееся повествование. Вместо этого все интервью придерживаются рациональной структуры, тем самым подгоняя ответы опрошенных под рамки четких и лаконичных данных.
Люди, которые сделали это исследование возможным, быстро исчезли со страниц медицинских журналов и газет, а также из повестки политических споров. Хотя они и были главными информантами. Но все же их наблюдения, ценные мысли, болезни, страдания и даже смерти значительно повлияли на взгляды медицинского сообщества на вопрос распространения болезней, на споры о карантинных мерах и на развитие эпидемиологических методов для изучения распространения болезней.
Расследование Макуильяма представляет собой пример того, как империализм повлиял на развитие научного знания. А вовсе не того, как с помощью научного знания продвигали и оправдывали империалистические завоевания [59]. Из этого не следует, что в трудах Макуильяма нет зримого присутствия расстановки сил: прачки, рабы, рабочие на лодках могли чувствовать, что их принуждают отвечать на вопросы. Они вынужденно шли на риск: их ответы могли использовать, чтобы обвинить в распространении болезни. Расстановка сил также становится очевидна, когда мы обратим внимание на то, что рабы и свободные чернокожие люди занимались низшими формами труда. Они стирали одежду и драили палубы. Они ухаживали за больными и хоронили мертвых. Они часто становились жертвами болезней.