Жаркая дискуссия, вызванная историей «Эклера», разразилась почти за десятилетие до того, как британский врач Джон Сноу занялся своим знаменитым исследованием, посвященным вспышке холеры в Лондоне. Сноу посетил пораженный квартал Сохо, чтобы поговорить с его нищими обитателями. Но он был не единственным врачом, который использовал подобный подход [60]. Макуильям и другие колониальные врачи занимались тем же в самых разных уголках земного шара. Многие из них были знакомы друг с другом по Эпидемиологическому обществу Лондона. Сноу и Макуильям – оба были сооснователями общества, учрежденного в 1850 году. А Макуильям много лет проработал в этой организации на должности почетного секретаря.
Еще один сооснователь, Гэвин Милрой, стал в 1864 году президентом общества. До этого он служил военным врачом на Британских Карибских территориях. Разговор о важности этого региона для развития эпидемиологической науки мы начнем с истории о корабле, битком набитом пленниками, а закончим описанием анализа причин и механизмов распространения холеры на Ямайке в 1850 году, сделанного Милроем.
4. Документооборот. Эпидемиологические практики в Британской империи
В сентябре 1849 года, через четыре года после вспышки желтой лихорадки в Кабо-Верде, британское судно для перевозки преступников, носящее гордое название «Нептун», вошло в бухту Саймонс Бэй у Мыса Доброй Надежды в Южной Африке. Тут же по всему городу забили колокола, предупреждая жителей об опасности. Обитатели Кейптауна не позволили экипажу корабля и пленникам сойти на берег. Мясники отказывались снабжать их мясом. Пекари отказывались предоставлять им хлеб [1].
Ранее в этом же году до Капской колонии дошли слухи о планах создать в Южной Африке исправительный лагерь. Британия десятилетиями отправляла тысячи преступников в Австралию. Однако по мере роста сопротивления правительству пришлось искать другие локации. Наконец было принято решение отправить сотни узников, отбывавших наказание в британских плавучих тюрьмах на Бермудских островах, в Капскую колонию [2]. Когда колонисты в Кейптауне узнали, что корабль, нагруженный осужденными преступниками, направляется к ним, тысячи жителей объединились в Ассоциацию по борьбе с переселением каторжников. Члены ассоциации подписали петицию и заявили, что не позволят заключенным сойти на берег и не станут обеспечивать корабль провизией.
Когда «Нептун» с 282 заключенными на борту подошел к Кейптауну, жители города выполнили свое обещание и потребовали отплытия корабля. Их сопротивление попало в заголовки иностранных газет, где его изобразили как акт восстания [3]. Газета «Бомбей Таймс» превозносила решимость и единодушие колонистов, отказавшихся принимать «чумных» каторжан, которые наверняка заразили бы колонию мором. Редакторы газеты выражали надежду, что противостояние жителей Кейптауна станет уроком для заключенных и продемонстрирует, что «заграничное общество питает отвращение к их присутствию и возможной заразе, находящейся на борту их корабля» [4].
Кампания возымела действие. Заключенные так и не сошли на землю Южной Африки – британское правительство пошло на попятную. В феврале 1850 года, через пять месяцев после броска якоря, корабль покинул бухту, отправившись на Землю Ван-Димена (в Тасманию). Хотя этот эпизод оставил заметный след в истории и часто называется актом колониального сопротивления, есть у него и другая сторона, ранее остававшаяся без внимания [5]. По мере роста Британской империи росла и ее бюрократия. Судовые журналы, хирургические отчеты, официальные документы, даже письма и петиции заключенных теперь заполняли пухлые тома в Британском национальном архиве. Одно из этих писем было направлено заключенным по имени Джордж Бакстер Гранди. Он отбывал наказание в плавучей тюрьме на Бермудских островах. Послание предназначалось сэру Джорджу Грею, министру внутренних дел Великобритании [6]. В этом письме, датированном маем 1849 года, Гранди писал, что намеревается изобличить «гнусные злодеяния, творящиеся в плавучих тюрьмах», и попросил Грея провести расследование. Гранди, который провел в заключении шесть с половиной лет, подробно описал целый ряд нарушений и случаев злоупотребления служебным положением, а также сообщил, что «на борту кораблей ежедневно совершались неестественные прегрешения и чудовищные акты».
В письме Гранди открываются подробные сведения о происходящем на кораблях‑тюрьмах. Так, например, в докладе, выпущенном специальным комитетом Великобритании в 1837–1838 годах, критикуется система перевозки заключенных, потому что она поощряла так называемые порочные практики и в особенности содомию, которую часто именовали мором или чумой, как редакторы газеты «Бомбей Таймс» называли заключенных, прибывших в Кейптаун [9]. В своем обращении к британскому правительству Библейское общество Южной Африки открыто осуждало ввоз в колонии осужденных. Письмо Гранди сохранилось благодаря все той же бюрократической системе, через которую в метрополию поступали сведения о вспышках болезней в разных уголках света – с подробным описанием конкретных случаев. В результате внимания, уделяемого Британской империей карантинным мерам и механизмам заражения, страх чем‑нибудь заразиться становился все более частым явлением.
Вместе с письмами от заключенных, сообщавших об условиях содержания в разбросанных по всему свету исправительных колониях Британской империи, в Лондон поступали и доклады от врачей. Медики документировали свои наблюдения, составляли схемы распространения болезней, предлагали меры профилактики и разрабатывали теории, стимулировавшие развитие эпидемиологии как отдельной науки. В начале девятнадцатого века похожей работой занимались Холройд и другие британские военные врачи. В 1840‑х и в 1850‑х годах эстафету подхватил Гэвин Милрой, один из основателей Эпидемиологического общества в Лондоне, вместе с другими медиками на Британских Карибских территориях. Экспансия Британской империи и развитие бюрократии в 1840‑х годах привели к увеличению количества докладов, которые печатались, распространялись и помещались в архивы. До девятнадцатого века врачи и ученые мужи, отправляясь в путешествия за границу, часто писали письма Королевскому научному обществу в Лондоне. Иногда эти послания зачитывали на собраниях, а подчас даже публиковали в журнале общества [11]. По мере того, как империя все разрасталась, была выработана стандартизированная система делопроизводства, которая подразумевала написание медицинских докладов и их отправку в вышестоящие медицинские и правительственные инстанции в метрополии [12]. Эта система официально оформляла процесс преобразования эмпирических наблюдений в научные теории. Во всех уголках Британской империи врачи становились свидетелями вспышек эпидемий самых разных болезней – от чумы до желтой лихорадки и холеры. Официальная система документооборота обеспечивала базу для проведения исследований, обработки и анализа данных, сохранения и дальнейшего архивирования действий врачей во время эпидемии.
По возвращении в Лондон многие из этих врачей становились ведущими эпидемиологами, которые публиковали авторитетные научные труды и статьи, опираясь на собранные по всему миру свидетельства – в основном угнетенных слоев населения.
Эпидемию холеры, бушевавшую в Лондоне в середине девятнадцатого века, часто считают той самой искрой, которая подстегнула возникновение эпидемиологии. Однако на развитие этой науки значительно повлияло распространение инфекционных болезней среди бывших рабов, обитателей колонизированных территорий и других «низших» слоев населения Британской империи. В период между 1817 и 1866 годами независимо друг от друга случилось пять пандемий холеры. Они начались в Индии, после этого распространялись на Россию и Европу, а затем – через Атлантический океан – на страны Карибского бассейна и Северную Америку. В отличие от оспы и чумы, которые веками угрожали благополучию человечества, холера для многих европейцев и американцев оказалась относительно новым явлением. Своими симптомами она пугала как обычных людей, так и медиков. Возникали колики, сопровождавшиеся неконтролируемыми поносом и рвотой, из‑за чего в теле не оставалось жидкости, и жертва умирала от обезвоживания в течение нескольких часов. Врачи не понимали, что было причиной болезни и как она распространялась. Они спорили о том, заразна ли она и какую роль в ее распространении играют карантинные меры [13].
Военные и колониальные врачи, столкнувшиеся с холерой и другими инфекционными болезнями за рубежом, писали доклады, документируя свои наблюдения. Находясь на борту кораблей, они собирали сведения о пациентах и вносили данные в судовые журналы. В военных лагерях медики составляли еженедельные отчеты, подсчитывая количество солдат, которые заболели, попали в лазарет или умерли. Получали информацию от местных докторов и расследовали вспышки заболеваний [14].
Врачи, разбросанные по обширным территориям Британской империи, не просто выдвигали теории об эпидемиях, но и давали рекомендации по лечению пациентов и предотвращению последующих вспышек. Благодаря их концентрации на общественном здоровье в фокусе внимания оказывались не только солдаты и моряки, но и обитатели колонизированных территорий. Как отметил в своем письме из Ямайки министру колоний Великобритании Гэвин Милрой, если существуют такие меры, которые позволили бы ослабить эпидемию холеры, буйствовавшую в то время на острове, то «разумеется, долг любого, кто имеет хоть какое‑то влияние на руководство острова, проследить, чтобы эти [меры] не игнорировались преднамеренно. И чтобы людей не оставили на погибель по небрежности» [15].
Бюрократия помогла создать способы отслеживания развития эпидемии. Врачи и чиновники в колониях записывали места распространения болезни, сколько людей было заражено и сколько погибло. Они обсуждали симптомы и способы лечения. Бюрократия предоставила врачам способ коммуникации. Их регулярные отчеты помогали добиться порядка и объясняли эпидемические болезни, хроники которых пугали и приводили в замешательство людей по всему миру [16]. Бюрократия, родившаяся на службе у войн, колониализма и империализма, заложила фундамент для развития эпидемиологии.