Вся эта статистика изображала имперские державы и направленные ими команды медиков главными героями. Европейские страны стремились любой ценой расширить свое влияние. Дискуссии шли о причинах возникновения болезни и способах ее распространения, но не было и речи о живых людях, которые страдали и умирали от холеры. Империализм подчинял себе целые народы и превращал их в объекты исследования. История о том, как угнетение привело к развитию научных теорий, в конечном счете исчезла из исторической памяти. Если европейцы вообще когда‑нибудь принимали ее всерьез. Возник новый нарратив, посвященный исключительно науке, где почти никакого внимания не уделялось людям. Не всплывали имена тех, чьи жизни были сведены к номеру на бумаге. Ведущие умы медицины вроде Роберта Коха были безоговорочно признаны значимыми фигурами эпохи. И никому даже в голову не приходило задуматься, как именно они собирали информацию и в каких обстоятельствах столь необходимые доказательства легко попадали им прямо в руки [84].
Необходимо отметить, что в то время, как достижениям Коха отдавали должное, Найтингейл воспринимали скорее как «леди со светильником», чем как эпидемиолога. Однако она посвятила лишь малую часть своей жизни заботе о пациентах больниц. Большую часть своей карьеры она много размышляла, писала, спорила, анализировала, сотрудничала с другими экспертами и публиковала доклады о механизмах распространения болезней. Причина такого отношения отчасти кроется в том, что обычно развитие научного знания связывают с белыми мужчинами в Европе, а не с женщинами, работающими в импровизированных госпиталях в Скутари или в собственных спальнях. Парадигма производства научного знания мешала заметить деятельность Найтингейл. В результате чего в общественном сознании ее труды сводились к роли сестры милосердия, а никак не ученого. В какой‑то степени это также связано с тем фактом, что историю Найтингейл часто изучают в отрыве от общего поля как предмет биографий или статей. Хотя ее труды все чаще упоминаются в работах о становлении сферы общественного здравоохранения, они все равно существуют отдельно от деятельности других экспертов в области медицины, также занимавшихся в тот период изучением механизмов распространения инфекционных болезней [85].
Как и Томас Троттер, Гэвин Милрой и многие другие ученые, Флоренс Найтингейл бывала за границей, занималась изучением медицинских и санитарных условий в разных уголках Британской империи, расследовала причины различных заболеваний, разрабатывала протоколы действий и публиковала результаты своих исследований. Обширный фонд ее публикаций служит существенным доводом в пользу признания ее роли как эпидемиолога.
При всем при этом деятельность Найтингейл в роли мыслительницы существовала не в полном отрыве от ее работы сестрой милосердия. Сочетание войны и империализма сместило фокус ее внимания с заботы об отдельных пациентах на общественное здравоохранение. Опираясь на опыт, полученный в госпиталях Скутари, она ратовала за внедрение надлежащих систем вентиляции, запрет перенаселения и повсеместную чистоту, а также предоставляла формулы для расчета необходимого пространства в больничных коридорах и палатах. Даже оказавшись прикованной к постели и лишившись возможности путешествовать, она продолжала заниматься изучением санитарно‑гигиенических условий в определенных локациях.
Из‑за того, что она отдавала приоритет важности надлежащих систем водоотвода и канализации, а также других факторов окружающей среды, ей не хотелось принимать на веру микробную теорию. Ей казалось, что эта теория подрывает значение жестокой реальности, с которой она сама столкнулась в Скутари и о которой впоследствии читала в материалах, посвященных Индии, России и другим частям света. Она оставалась приверженцем теории миазов и ставила существование микробов под сомнение. Но, несмотря на это, сыграла важную роль в установлении ряда практик, которые впоследствии повлияли на развитие эпидемиологии. Как и в случае Гэвина Милроя на Ямайке или Джеймса Макуильяма в Кабо-Верде, развитие ее методов и предметы анализа значили для нее куда больше, чем взгляды по поводу разных теорий. Ее упор на условия окружающей среды способствовал развитию сферы общественного здравоохранения.
Ее тщательное изучение показателей рождаемости, смертности и болезней позволило придать статистическому анализу официальный статус одного из ключевых атрибутов эпидемиологии.
Ее отчеты и переписка с другими ведущими умами того времени укрепили роль бюрократии в изучении эпидемий. Вследствие этого вклад Найтингейл в эпидемиологию очевиден благодаря ее усилиям по превращению идей о предотвращении болезней в научную теорию, которая выходила за рамки особенностей мест и народов.
Важно отметить, что не все исследователи начала девятнадцатого века сразу получали признание. К примеру, несмотря на то что Томас Троттер и Артур Холройд способствовали развитию новых представлений о причинах, механизмах распространения и методах предотвращения болезней, их идеи не были кодифицированы в качестве общепризнанных эпидемиологических практик. Так же и Найтингейл, никогда не называвшая себя эпидемиологом или частью сугубо мужского Эпидемиологического общества в Лондоне, заложила целый ряд процедур (в особенности это касается использования статистики для отслеживания географии распространения эпидемий), которые непосредственно повлияли на становление современных эпидемиологии и общественного здравоохранения. Но в свое время она не получила признания как ученый. У историков есть возможность изучить все доказательства, поместить ее медицинские идеи в определенный контекст и оценить значение ее деятельности для этой области. Начало этому процессу уже было положено в середине девятнадцатого века, когда идеи Флоренс Найтингейл снискали известность во всем мире. Врачи, реформаторы и прочие причастные к эпидемиологическому вопросу осознали ценность ее теорий и начали активно применять их. Когда в 1861 году разгорелась Гражданская война в США между южными и северными штатами, военные, гражданские и медицинские чиновники начали массово обращаться к теориям Найтингейл и воплощать их в жизнь.
6. От благосклонности к нетерпимости. Противоречивая миссия Санитарной комиссии США
Когда в 1861 году началась Гражданская война в США, президент Авраам Линкольн призвал американцев мобилизовать все силы. Многие белые женщины средних и высших слоев общества увидели в войне возможность проявить себя. Они читали о героизме Флоренс Найтингейл и стали адептами ее наставлений, считая здоровье и гигиену новым рубежом филантропии. В то время как реакция Найтингейл на Крымскую войну способствовала развитию медицины, деятельность женщин‑реформаторов во время Гражданской войны в США непреднамеренно привела к созданию «троянского коня» – расистских представлений о чернокожих людях [1]. Врачи в США, в отличие от своих британских коллег, рассматривали расовые отличия ключевым фактором в распространении инфекционных заболеваний. И это привело к катастрофическим последствиям и укреплению расовой принадлежности в качестве центрального компонента в области эпидемиологии и общественного здравоохранения [2].
Одной из ключевых фигур того периода стала Элизабет Блэкуэлл. В 1849 году она стала первой женщиной, получившей медицинское образование в США. Как и Найтингейл, она полагала, что болезни возникают в результате плохих социальных условий и нездоровой среды. Собственно, в своей дипломной работе она назвала сыпной тиф причиной болезней среди ирландских иммигрантов в Соединенных Штатах. Элизабет Блэкуэлл родилась в Англии, а в 1850 году познакомилась с Флоренс Найтингейл. Две женщины разделяли мнение о значении женщин в медицине, однако позднее ситуация изменилась. Найтингейл хотела, чтобы Блэкуэлл занялась подготовкой медсестер, но Блэкуэлл считала, что упор на сестринское дело только укрепит подчиненное положение женщин в здравоохранении. Несмотря на эти разногласия, в своей собственной практике в Нью-Йорке Блэкуэлл продолжала следовать многим из ключевых идей Найтингейл о санитарной гигиене как наиболее эффективной мере для предотвращения вспышек болезней [3].
Когда разгорелась Гражданская война в США, Блэкуэлл взяла пример с Найтингейл. Элизабет полагала, что война открывает для женщин доступ к медицинской профессии. Изначально она предпринимала попытки по централизации возникающих идей о реформах, рассчитывая объединить их с уже существующими обществами. В конце апреля 1861 года она организовала встречу для женщин‑реформаторов в колледже Купер-Юнион. Там они основали Центральную женскую ассоциацию помощи (WCAR), которая ставила перед собой три основные цели: сотрудничать с медицинской службой сухопутных войск, обучать медсестер и объединять женские усилия по гуманитарной помощи [4]. Блэкуэлл и ее коллеги понимали, что для получения признания их организацию должен возглавить мужчина. Священник по имени Генри Беллоуз предложил свою кандидатуру. Он должен был отправиться в Вашингтон (округ Колумбия), чтобы встретиться с президентом и рассказать ему о планах организации.
Тем временем Доротея Дикс, которая на тот момент уже обладала репутацией защитницы прав душевнобольных, начала собственную кампанию. Как и Блэкуэлл, она во многом руководствовалась принципами Найтингейл и даже пыталась с последней познакомиться. В 1855–1856 годах, в разгар Крымской войны, Дикс совершила путешествие по Европе, изучая психиатрические лечебницы в попытке разобраться в принципах лечения. Она также побывала в Скутари, где совсем чуть‑чуть разминулась с Найтингейл. Но зато своими глазами увидела результаты ее деятельности на примере больничных палат [5]. Во время той поездки она, помимо всего прочего, узнала, как медсестры могут использовать политическую стратегию для продвижения сквозь дебри военной бюрократии. Когда разразилась Гражданская война в США, она обратилась напрямую к военному министру Саймону Кэмерону (подобно тому, как Найтингейл обратилась за помощью к Сидни Герберту).