Итак, мы уже выяснили, что врачи начала девятнадцатого века, изучая распространение болезней среди бедняков и жителей колонизированных территорий, подхватили теории своих предшественников об опасности, таящейся в скученных условиях на невольничьих судах, в тюрьмах и больницах. И к своим выводам они приходили с помощью использования как раз зарождающихся эпидемиологических методов. Давайте снова вернемся к Артуру Холройду, который отрицал необходимость карантина, опираясь на убеждение, что чума не была заразной болезнью. Для изучения этой темы Холройд создал опросник для врачей и руководства британских больниц и карантинных учреждений в Египте и Мальте. Вопросы касались всего и сразу – от санитарно‑гигиенических условий до инкубационного периода и заразности.
Среди прочих Холройд cпросил Томаса Грегсона – британского врача из Александрии, – не было ли в его практике фактов, когда чума переносилась путем заражения. Тот заявил, что такое ему лично не встречалось и, более того, в больнице проводилось расследование подобных случаев, и все они были опровергнуты [27]. То, как Грегсон использует здесь термин «расследование», служит индикатором перехода к более научному подходу, который получил распространение в медицине в девятнадцатом веке. Врачи начали считать себя исследователями, которые внимательно изучали физический и окружающий мир в попытке выявить причину возникновения той или иной болезни и понять механизмы ее распространения [28]. Исследовательская жилка Грегсона способствовала даже тому, что он занялся изучением вспышек заболеваний среди животных. Когда его попросили разобраться с болезнью, которая подкосила более сотни волов местного паши, Грегсон обследовал животных, обнаружил свидетельства гангрены, а также бубоны, после чего объявил, что они умерли от чумы, и призвал похоронить их как можно глубже [29].
Собирая информацию о распространении чумы, Холройд также спрашивал колониальных врачей, не было ли им известно о случаях, когда болезнь передавалась половым путем. Прунер, Грегсон и Эбботт единогласно ответили: «Нет». Последние двое даже упомянули о случаях, когда пораженный чумой больной не заражал своего сексуального партнера. Холройд привел в пример еще одну историю, рассказанную им директором лазарета на Мальте, о том, как мужчина не подхватил чуму, хотя у него и была связь с женой незадолго до ее смерти от этой болезни [30].
Формат опросника позволил Грегсону и его коллегам документировать свои соображения, наблюдения и результаты исследований. Врачи при этом продолжали идти устоявшимися тропами и, изучая механизмы распространения болезней, использовали в качестве примеров истории угнетенных людей.
Рассказывая о том случае, когда чернокожий слуга, работавший в госпитале, слег с чумой, Грегсон заявлял, что инфекция возникла не от заражения, а от условий проживания этого мужчины.
Трое других слуг оказались поражены болезнью в то же самое время, а «эти четверо парней жили в хижинах по соседству» [31]. Автор упомянул о том, что их жилища были похожи на арабские хижины – маленькие, тесные, переполненные и слишком близко расположенные друг к другу [32].
Высказываясь насчет наблюдений Грегсона, Холройд заключил: «Египет никогда не будет полностью свободен от чумы. Отчасти это связано с климатическими условиями, отчасти – с локальными обстоятельствами, зависящими от физического состояния людей. <…> Однако главной причиной являются… арабские деревни, которые всегда будут рассадником болезней, носящих как спорадический, так и повальный характер» [33]. Судя по ответам доктора Прунера на вопросы из анкеты Холройда, по окончании эпидемии в Каире местное правительство очистило главные улицы и запретило производить похороны в пределах города. Однако без внимания осталось должное проветривание и тщательная дезинфекция домов бедняков, а также раздача им еды [34]. Колониализм в Египте позволил Грегсону и другим европейским врачам наблюдать за условиями, которые, по их мнению, провоцировали развитие чумы, и описывать их.
В завершении своей работы Холройд, помимо всего прочего, обвинил Управление здравоохранения Александрии в несостоятельности «по той причине, что оно никогда не занималось сбором данных по чуме. А это могло бы помочь снизить темпы распространения болезни или вовсе ее искоренить. Тем самым улучшив условия существования людей» [35]. Примечательно, что Холройд не стал прибегать к аргументам о расовых различиях, обвиняя в распространении болезни арабское население. Он обвинил в происходящем власти. Холройд также не стал приводить доводы о климатической ситуации. Вместо этого он назвал причиной эпидемии неудачную политику правительства и плохую ситуацию с жильем. Ужасные условия существования в хижинах, в которых приходилось ютиться арабам, помогли привлечь внимание к этим заявлениям. Холройд и другие медики выступали против теории заражения, заявляя, что чума возникла в результате скученности и плохих санитарно‑гигиенических условий.
Находясь вдали от дома, некоторые врачи начали сомневаться в медицинских догмах [36]. Ведь они получили больше возможностей для исследования связи между социальными условиями и здоровьем. Труд Холройда о карантинных мерах опирался на огромное число исследований, проведенных в Индии и других колониях Британской империи [37]. Сконцентрировавшись на выкладках, полученных врачами и чиновниками в колониях во время изучения здоровья целых сообществ, Холройд стал настоящим экспертом в области общественного здравоохранения.
Итак, главной целью Холройда было представить убедительные доводы в пользу отмены карантинных ограничений, которые все большее количество врачей считали неэффективными. Выше, на примере мальтийских прачек и египетских санитаров, мы подробно рассмотрели подтверждение его мысли, что чума – болезнь незаразная. Чтобы привести еще больше доказательств этого утверждения, Холройд обратился к мусульманам, возвращавшимся с хаджа – ежегодного паломничества в Мекку. Паломники, плывущие на кораблях в разные порты Средиземноморья, должны были проводить до нескольких недель на карантине в лазарете Мальты. Холройд привел в своем труде слова капитана Бонавиа, главного инспектора лазарета, который описал случай от февраля 1837 года.
Тогда на Мальте остановился корабль с большим количеством паломников на борту. Этот корабль прибыл из Триполи (Ливия), и на его борту находился двадцать один пассажир‑мусульманин, а также одиннадцать членов экипажа. Поскольку в Триполи как раз бушевала чума, корабль стоял в гавани в полной изоляции. Двое паломников заболели чумой уже после прибытия на Мальту. Один умер на борту корабля. Другого сопроводили в лазарет два здоровых пассажира. Но вскоре после этого он тоже умер. Остальные паломники вынуждены были сойти на берег и провести на карантине сорок один день. Экипаж все это время оставался на корабле. Через десять дней после того, как паломники покинули корабль, от чумы умер один из членов корабля. После этого остальные члены экипажа тоже сошли на берег и провели на карантине две недели. Больше никто из паломников и экипажа не заболел [38].
Из этого отчета Холройд заключил, что чума не могла быть заразной, поскольку заболевшие не передали болезнь другим пассажирам корабля. И это несмотря на то, что все находились в непосредственной близости друг от друга. Заболевший член экипажа также не мог подхватить чуму от двух больных паломников, поскольку заболел он только спустя десять дней после последнего контакта с ними. Гораздо более логичным объяснением тому, как именно заболел член экипажа, писал Холройд, был тот факт, что судно не проветривалось должным образом и что вредный воздух все еще сохранялся на борту. Корабль был потоплен, а затем поднят обратно на поверхность. Когда команда вернулась на борт, вся она осталась здоровой. «Наверняка именно устранение зараженного воздуха и очищение судна помогли предотвратить дальнейшее распространение мора» [39].
Холройд заявлял, что как заболевшего человека, так и предмет, зараженный чумой, можно «очистить» проветриванием. Отвечая на вопросы Холройда, капитан Бонавиа заявил, что ни один из людей, работавших с грузами и багажом, не заболел чумой. Сюда также входили те, кто контактировал с хлопком. Однако весь хлопок с пораженных чумой кораблей сначала проветривался на свежем воздухе [40].
Холройд также привел полученные от того же капитана Бонавиа данные о количестве пассажиров, солдат и паломников, которые находились на Мальте на карантине. В период с 1832 по 1837 годы, по заявлениям Бонавиа, в лазарете побывало примерно 10 000 пассажиров, 3000 солдат и 2000 паломников. Служащий лазарета по имени Джованни Гарчин также предоставил сведения о периоде с 1810 по 1832 год, когда ежегодно через лазарет проходило от 800 до 1000 человек. По словам Бонавиа и Гарчина, ни один человек в лазарете не заразился чумой во время нахождения на карантине (если он сам не был с пораженного чумой корабля) [41].
Подробные сведения о количестве побывавших в мальтийском карантинном учреждении представляют собой пример ведения документации, которое впоследствии стало важным элементом эпидемиологической науки.
Простые документы превратились в эмпирические доказательства характера распространения чумы. Так, в частности, подсчеты мусульманских паломников отражают популярную в то время закономерность, когда для решения медицинских загадок врачи опирались на изучение больших групп населения по всей империи.
Ежегодные миграции паломников, задокументированные как британскими, так и русскими учеными, часто вызывали опасения в связи с возможностью распространения болезни [42]. В свою очередь, характер их религиозного путешествия обеспечивал необходимыми сведениями всех, кого интересовала природа эпидемий. И все же Холройд в первую очередь был ученым. Хотя он и описывал примеры из жизни угнетенных слоев населения, делал он это, чтобы предоставить доказательства, опровергающие теорию заражения. Холройд, Твайнинг и другие противники теории пытались разработать более рациональное понимание механизмов распространения болезней, расшатывая доводы в пользу своих убеждений.