— Не хватало, всё-таки, ветра и брызг в харю.
— А то тебе не хватало их при всплытии?
— То… Несколько иное… Ты же сам всё понимаешь, Михалыч, — старпом похлопал командира по плечу.
Эта присказка, про «Михалыча», шла с ними со второй автономки, и касалась их третьего друга, бывшего командира АПЛ, ушедшего на пенсию. Когда он в присутствии всей команды на причале похлопал ненавистного ему начштаба по плечу, достававшего его по разным пустякам, сказал эту фразу, вручил ему приказ о своем увольнении, въехал в рыло и уехал на подошедшей за ним машине.
Ни машины, ни офицера так и не нашли, хотя машина с территории не выезжала, а начштаба поставил всю базу на уши.
— Я понимаю, что стоять на палубе при встрече с Колумбом хочется тебе?! — Командир АПЛ усмехнулся.
— Ну, ты, зверь, командир.
— Так тебе же нравится «ветер и брызги в харю», вот и ***, - командир применил рифмованный ненормативный оборот речи. — Штурвал там громадный, будешь выглядеть, как кэп из пиратов Карибского моря. А Лошарик всё заснимет. Ещё в Голливуд продадим.
— До этого Голливуда ещё… Как до Марса.
Старпома снарядили в лёгководолазный костюм ГСП и поставили у штурвала, закрепив покрепче к палубе и вертикальной доске, чтобы не унесло турбулентностью воды, и, по команде «Лошарика», нырнули. «Голландец» стоял на курсе флагмана Колумбовой троицы.
Но первым среагировал на всплывающий «Голландец», идущий вторым малыш «Нинья». Он резко заложил на левый борт, а «Санта Мария», как шла прямо, так и уткнулась в форштевень «Голландца». А ещё через пару минут затонула.
— Ёшкин дрын, — сказал старпому Крельдин. — Не такого сногсшибательного эффекта вроде хотели.
— А по мне… Тоже неплохо. Топить их к еменям собачим, и всех делов, — ответил старпом. — Красиво уходит. Монументально. Этот… Как его… Бл… Забыл. Эй…, млять, … Эйзейнштейн, ёптать, обзавидовался бы.
На мониторе, машущий руками старпом в оранжевом ГСП на своём «Летучем Голландце», тянущем за собой в пучину вод каракку «Санту-Марию», смотрелись, как тонущий броненосец Потёмкин или Титаник. Скорее, как последний.
— Сука, я плачу, — сказал кэп.
— Не надо, Михалыч, — сказал Старпом и похлопал его по плечу.
— Так. Теперь надо понимать, где сидит фазан, то есть — Колумб. Да и есть ли там Колумб.
— А нам не по…? — Спросил особист.
— По большому счёту, оно, конечно, именно… Да… Но исторически… Хотелось бы знать, «а был ли мальчик»? — Размышлял вслух Олег.
— Да, похер. Они могут придумать всё что угодно, а мы гадать будем?
— По мне, так, то, что ещё один Гамов не утоп — уже хорошо, сказал комбат.
— Да-да, — согласился командир БДК. — Хотелось бы с ним потолковать.
— Мы к этому стремимся, — сказал особист. — Лошарик рядом, если что. Бдит.
Сразу после встречи с «Летучим Голландцем» два оставшихся парусника легли в дрейф. Но волна била в борт и они снова взяли парусами ветер. «Нинья» шла первой.
— Глядикось! Малыш-то стал флагманом, — сказал старпом АПЛ Леонид Тимофеевич Синицын.
— Тама он. Спинным мозгом чую.
— Да и ладно, — индифферентно отреагировал старпом, — хотя она может и иметь меньший ход. Ей же паруса меняли на этом… на острове…
— Склеротишь, Тимофеич? Спишу на берег!
— Ой, напугал… Я на базе такую кралю присмотрел… Списывай, сатрап.
Они рассмеялись. «Голландец», следуя за «туристами», как их обозвал по каналу связи комкор БДК, ещё несколько раз всплывал. И после этого с палубы каравеллы исчезали все матросы, кроме рулевого. Направив таким образом «туристов» на Кубу, «Голландец» показываться испанцам перестал. Куба была на горизонте.
— Капитан, — обратился Санчо Руис да Гама, к капитану «Ниньи» — Висенте Яньесу Пинсону, — нам надо было брать на левый борт. На этом острове злые аборигены. Тут очень хорошая бухта, но с индейцами мы не справимся.
— Команде уже всё равно, Санчо. Команда хочет на берег. Этот дьявольский невообразимый парусник, не даёт пройти южнее. Мы проскочили уже три острова. Эта проклятая посудина всплывала прямо по курсу. Я не хочу в пасть дьявола, Санчо. Господь смилостивится над нами. Лишь бы встать на якорь и почувствовать ногами берег.
Парусники осторожно вошли в канал.
— Действительно… Какая прекрасная бухта. Что у тебя написано про неё в журнале?
— Ничего, кроме того, что мы видим.
С обеих берегов двухсотметрового канала к судам неслись пироги. Тучи пирог. Уткнувшись в борта, пироги собирались в плоты и скреплялись досками, положенными сверху. К плотам чалились и чалились другие пироги и плот всё расширялся. На плоты залазили индейцы и стояли голые, страшные, раскрашенные татуировками и красной краской. Стуча древками копий по доскам плотов они молчали. И это было страшнее всего.
— Не стрелять, — крикнул Висенте Пинсон. — Их слишком много.
Но вдруг прогремел выстрел, а потом ещё несколько. В ответ на палубы полетели отравленные дротики. По подставленным к бортам доскам с балясинами индейцы полезли наверх.
— Огонь, огонь, — закричал капитан, но его уже никто не слышал. На палубе появились первые трупы и толпы нападающих, которые, ловко владея копьями, пробивали себе дорогу сквозь ряды защитников. Острию, смазанному чёрным соком дерева кураре, требовалось лишь чиркнуть по телу и человек, валился бездыханный и недвижимый.
На каждом судне находилось не больше ста человек экипажа. Индейцев было около тысячи. Не все они участвовали в штурме, многие оставались стоять на импровизированном плоту и в едином ритме били копьями в свои щиты.
Постепенно бой затих, и на палубу маленькой «Ниньи» быстро забрались десантники-пехотинцы. Они были тоже голые и практически не отличались от индейцев. Но вместо копий они держали медицинские сумки.
— Индейцев обрабатываем первыми, — напомнил старший группы и склонился над первым раненным.
Отравленные дротики, вовремя брошенные в толпу защитников, значительно снизили потери от огнестрела. Только половина команды смогла воспользоваться ружьями. Но и этого было слишком. Выпущенная почти в упор в незащищённое тело картечь не оставляла шансов даже раненным. Быстро закончив перевязывать индейцев, приступили к реанимации португальцев, делая искусственное дыхание механическим аппаратом искусственной вентиляции лёгких. Так называемым мешком Амбу.
Поражённые ядом кураре находились в полном сознании и с ужасом наблюдали, как склоняющиеся над ними аборигены прикладывали к их ртам мешки, заполняли их лёгкие воздухом и уходили. Потом приходили, наполняли и уходили снова. Процесс реанимации занимал у некоторых до полутора часов.
У каждого перед реанимацией спрашивали: «Колумб?». Но даже моргнуть пострадавшие от яда кураре не могли. Только через тридцать минут один из лежащих на палубе просипел:
— Колумбус — я.
Колумб действительно находился на «Нинье», откуда его аккуратно спустили за руки, за ноги, как и других реанимированных пленников, на импровизированный плот из досок и пирог, а потом доставили на берег. Сами передвигаться пленники ещё не могли.
Морпехи предлагали вождям нарядить в «броники» группу захвата, но те отказались, не смотря на демонстрацию эффекта от выстрела картечью, произведённого по домашней свинке. Индейцы категорически отказались от любой предложенной им одежды, кроме шляп. Сами они носили лёгкие хлопчатые рубахи и подобия штанов. Одежда не сшивалась, а связывалась расплетенными нитками по краями ткани, поэтому нитки свисали в местах соединения и по нижним краям рукавов и штанин.
Полгода назад прибывшие сюда на БДК морпехи и особист, быстро договорились с аборигенами, благодаря словарику особиста, богатому набору перьев и четырёх огромных крокодильих шкур, подаренных вождям четырёх племён, дружно живущих на берегах залива.
Про перья, что они являются одновременно и денежным и статусным эквивалентом, им рассказал бывший лоцман, а сейчас вождь и учитель боливарского народа Хесус Мария — воплощение бога Кетцальтепетля. Вооружённые знаниями комбат и особист «подкатили» к приплывшим к БДК вождям грамотно. И словарик последнего, уже значительно пополнившийся, тоже очень пригодился.
Законы гостеприимства во всём мире одинаковые: приходишь в чужой дом — неси подарок хозяину и хозяйке. Вождям — крокодильи шкуры и перья, жёнам вождей гости подарили бусы из ракушек, выкупленные на Маракайбо у местных жителей за несколько пластиковых стаканчиков.
— Нам понравился придуманный тобой аматлатл, — сказал один из вождей, затягиваясь из трубки и передавая её особисту.
— Зря вы не надели керепа[1]на своих воинов, — примерно так сказал Константин, пользуясь своим словарём. — Было бы меньше убитых.
— Им сейчас хорошо, — сказал один вождь. — Они с богами курят табак.
— И не только табак, — вдруг осипшим голосом проговорил по-русски особист. — Крепкая у вас дурь, — сказал он видя, как постепенно отваливаются и отваливаются на спину, сидевшие вокруг костра вожди. Сам Константин курил «не в затяг», поэтому прилёг на тёплую, нагретую за день солнцем землю, и уставился в звёздное, бездонное небо в трезвом уме.
Мозг особиста по привычке перерабатывал полученную сегодня от пленников информацию. Ничего особого сказано ими не было, кроме того, что все члены судовой команды, офицеры и хозяева парусников оказались «орденоносцы». Поголовно. Но в рассказах опрашиваемых прозвучало несколько фамилий, которые Константин запомнил и сейчас перекатывал в голове, как камешки. Они вызывали у него ассоциации с войной Белой и Алой роз: Йорки и Ланкастеры.
— Дурят нас пленники, — сказал сам себе Константин и провалился в глубокий сон.
Допрос военнопленных проходил по уже отработанной схеме. Психологический нажим и запугивание. Чуть больше вопросов было о месте проживания