и родственниках. Обычаях в семьях и в обществе. Надо было готовить легенды нелегалам.
По виду допрашиваемых, понять, что они знали о Русских Соединённых Штатах, было невозможно. Они лепетали про поход в Индию, и считали, что находятся на японских островах. На картах, найденных в каютах обоих парусников, и Северная, и Южная Америки отсутствовали. Похоже, что и Колумба, и всех его «братьев» по ордену, Ватикан держал за обычных «болванчиков».
— Мы совершенно не знали, что здесь на Японских островах, живут столь могущественные воины, — сказал Колумб.
— Повторяю, — сказал особист. — Это не Япония. Это остров — Куба, что означает по-вашему: «Обильная Земля». А дальше находится Большая земля, много больше, чем Португалия, Испания и Франкия вместе взятые.
— Но мы про эту землю ничего не знаем.
— И мы про вас ничего не знаем и знать не хотим. Мы отпустим вас назад с нотой протеста. Передадите её вашей королеве.
— У нас король. Генрих Тюдор.
— Без разницы. На словах, всем, кого встретите, передайте, что с нами шутки плохи. Все корабли, шарящие по нашему морю и у наших берегов, будут потоплены. Разрешён доступ только сюда, на Кубу. И только для торговли. У вас есть что-нибудь для торговли? Золото, например? Или шерстяные ткани? Кожи? Строевой лес?
— Нет, господин, — ошеломлённо ответил Христофор.
— Вот, собирайте товар и везите сюда. У нас есть: соль, ткань из «древесной шерсти»[2], специи. Если вас не интересуют наши товары, мы готовы покупать ваши за такие монеты и жемчуг.
Константин достал из висящего на груди мешочка «золотой» и передал его Колумбу. Он не стал беседовать со всеми офицерами одновременно. Каждому из них он сказал, то, что сейчас говорил Христофору Колумбу, но золотые деньги он показал только ему.
— У нас много товаров, — сказал Колумб, попробовав монету на зуб.
— А у нас достаточно золота и жемчуга, — сказал Константин. — Но бойтесь нашего гнева. Вчера мы не хотели уничтожать ваши корабли, но для нас это ничего не стоит. Вы, конечно, и ваши правители не поверите этому, попытаетесь нас ограбить, пришлёте войска. Но они все, останутся в пучине океана.
Вы сейчас ближе к нам, чем они, и вы можете услышать нас. Не понять, но хотя бы — услышать. Мой вам совет: не торопитесь сюда. Пусть самые отчаянные попробуют напасть на нас, а вы посмотрите, что из этого получится, и тогда приходите под флагом торговли.
В таком случае се пушки должны находиться в зачехлённом состоянии и развёрнуты внутрь друг на друга. Команда не должна иметь оружия. В случае не выполнения хотя бы одного требования, судно будет потоплено или захвачено и всё судовое имущество станет собственностью Русской Америки.
Большой корабль мы оставляем себе. Корабельную кассу можете с него снять. Мы не грабители.
— Но ваши люди напали на нас.
— Только после ваших выстрелов, господин Колумб. Мы защищались. И это будет отражено в нашей ноте вашему правительству.
— Позвольте ещё один вопрос, почему ваши люди искали меня.
— Я не понял, вашего вопроса.
— Ваши люди спрашивали всех: «Колумб»?
— «Колумб», по-нашему, означает — «живой». Они спрашивали всех: «Живой»?
Допросы затянулись на неделю. Всё это время задержанные находились за колючей проволокой под охраной морских пехотинцев с автоматами. Во время последнего допроса Колумба, когда Константин сообщил ему, что отпустит всех, Христофор спросил:
— Наши охранники не похожи на остальных аборигенов. Почему?
— Потому, что мы живем на Большой земле, в больших городах. И у нас другая культура. Островитянам не нужны ружья и корабли, но они есть у нас. И намного серьёзнее, чем ваши. Те, кто решится проверить нас на прочность, увидят их действие.
— Может быть покажете? — Спросил Колумб.
— Нет. Не покажем. Захотите увидеть — приходите с оружием. Но это будет последнее, что вы увидите, и вы никому об этом не сможете рассказать.
«Пинта» ушла с острова Куба. Как не странно, бо́льшим кораблём, оказалась «малышка» «Нинья», хотя по историческим справкам считалось, что меньшей и слабее вооружённой парусами была именно она.
Каравелла «Нинья» была двадцатипятиметровым четырёхмачтовым судном. Её перевооружили вначале путешествия на Канарах, о чём докладывали из «Лошарика». До Азорских островов Колумб шёл на «Санта-Марии», но видя, как уверенно держит себя «малышка» «Нинья», пересел на неё.
— Представляете, а потом мы встретились с исчадием ада: громадным чёрным кораблём, который потопил «Санта-Марию», — рассказывал Колумб. — И я подумал, что это предначертание. А потом ещё вы с … Этим… Вашим словом — «живой».
— И оставайтесь живым, приходите с миром и с товаром.
Так они попрощались. Почти по-дружески. Константин изъял у них всё личное оружие и пушки, а на прощание подарил Колумбу «золотой». На память. На реверсе монеты изображался Андреевский Крест, на котором, по новой версии, был распят европейцами Кетцальтепетль, а на аверсе профиль Хесуса, вокруг которого русскими буквами было написано: Кетцальтепетль. Золотой назывался «кетцаль» или, ещё короче, «кэ-цэ».
Подбрасывая «кэцэ» в руке и глядя на уходящий парусник, Константин, неожиданно произнёс:
— Четландия — мать наша!
Не все морпехи его поняли. Только комбат, подошедши к особисту, вдруг приобнял его и пожал руку.
— Ты — молоток, Костя. Раскатал их…
— Да-а-а… Сейчас только держись. Надо строиться, Паша. Полезут, как тараканы. Их там столько… Конкистадоров, мать их.
— Ерунда. Поставим пару БТРов в крепостях. А «Голландец» их будет топить на подходе.
[1]Панцири черепах.
[2]Хлопка.
Глава 5
Первыми на Кубе появились португальцы, через три месяца после ухода «Пинты».
Это было большое торговое судно, привёзшее строевой сосновый лес. Привёл судно посол Русской Америки — Вашко да Гама. Получив информацию от «лошариков», несущих службу на Канарах, о том, что на запад двинулось какое-то судно с португальским флагом, его здесь ждали.
После Саргассова моря Вашко, вероятно опасаясь участи «Санта-Марии», каждый вечер выходил на бак и «семафорил» флажками слово «друг», о чём и доложили с «Летучего Голландца», снова нёсшего вахту на морских границах Новой Родины.
Тайно сопроводив Колумба до Кубы, моряки Русского подплава два месяца «отдыхали» на берегу. Новой базой для них стала Гавана, где они поучаствовали в строительстве крепости. Гавану некоторые офицеры знали хорошо ещё по «той» жизни, поэтому восприинимали её почти, как дом родной. Их настроение передавалось и другим морякам и морпехам.
Вашко встретили на патрульном катере у входа в канал и сопроводили в бухту с почестями, положенными послу. Пришвартовавшись к пирсу на правом берегу с помощью катера, вовремя прижавшего каравеллу правым бортом, команда спустила трап.
— Здравствуйте, господин полковник, — радостно приветствовал Вашко комбата. — Позвольте представить вам Дона Педро де Монтаро, хозяина этого корабля и груза. А также епископа Симона де Писаро.
— Здравствуйте, господин Гама. Видим, что до вас дошли наши требования по организации торговли.
— Как не дойти, господин полковник, вся Кастилия и Португалия только и говорит об открытых испанцами землях и о неизвестном ранее могущественном государстве. Ну и ваши ноты добавили перцу в пищу для умов. Я привёз вам встречную ноту от короля Жуана Второго. В которой он отказывается принять ваше предложение о только торговых отношениях.
— Чего же он хочет?
Вашко да Гама достал из шкатулки, которую держал матрос, свиток и протянул его комбату.
Павел Иванович вскрыл печать, посмотрел на текст и передал свиток Субботину. Тот пробежал его глазами, хмыкнул и что-то шепнул Павлу на ухо.
— Ну что ж, — сказал комбат, — это дела королей, а нам к столу.
— Примите в знак улучшения нашего торгового сотрудничества несколько бочонков с вином, — сказал торговец Педро.
— Отлично, — сказал комбат, — вот его на стол и выставим.
— Что вы, что вы! — Замахал руками купец, — Это подарок лично для вас, а на стол у нас найдётся, что выставить.
Резиденция губернатора на острове Куба мало отличалась от крепости. Каменное двухэтажное сооружение с узкими окнами-бойницами, с деревянной крышей, было окружено невысокой каменной стеной. Во дворе замка стояла крытая пальмовыми листьями лёгкая беседка, тоже с деревянным полом, беседке — накрытый угощениями стол.
— Вы ждали нас? — Спросил Вашко да Гама. — Вы знали когда мы прибудем?
— Да, — просто сказал Павел.
— Посейдон?
Комбат молча развёл руками.
— Слишком дорогой секрет? — Спросил Вашко.
Комбат промолчал.
Ели и пили долго. Фруктовое изобилие делало стол волшебным, а сочетание фруктов с мясными и рыбными блюдами, приправленными специфическими соусами, заставляло тянуться и тянуться за следующей порцией.
— Как вы относитесь к религии, сын мой? — Спросил епископ после второго бокала вина.
— Я человек военный, и прямой, господин епископ, и не привык чтобы так меня называл кто-нибудь, кроме моих родителей. Не сочтите это за оскорбление. И я не готов о серьёзных вещах говорить в процессе жевания куска мяса.
Но чтобы не давать вам возможности повторить вопрос после еды, и позволить вам допустить непоправимую ошибку, отвечу на него кратко сейчас. Отношусь к религии серьёзно, и у нас здесь есть своя вера. Всякий, кто попытается изменить веру нашего народа, будет считаться преступником и казнён немедленно. В меморандуме мы об этом писали. Только торговля. Никакого «культурного» обмена. Осторожнее, господин епископ, в проповедях. Вы можете погибнуть не как мученик, а как преступник.
После такого «короткого» ответа, епископ за столом не задержался и поспешил на корабль.
— Зря вы его так, — с укором сказал Вашко. — Неужели нельзя ему дать хотя бы возможность рассказать вам о его вере?