баля. Его братия работает в госпиталях, роет могилы, приютили у себя сирот. А ещё, он каждый вечер играет на флейте. Хорошо играет.
— На флейте?! — Удивился Папа. — Приведи его сюда. Завтра.
— Слушаюсь, Ваше Святейшество.
1497 год.
— Ты уверен, Зараза? — Спросил командир БДК начмеда.
— Олег Николаевич, ну вы меня обижаете. Я же оканчивал специализацию «пластическая хирургия», и неплохо работал на «гражданке» до падения рубля. И совсем не «ботаксом» зарабатывал, а действительно хирургией.
— Страшно спросить, зачем ты, дермато-венеролог, увлёкся «пластической хирургией»?
— Фу на вас, Олег Николаевич! Я правил такие носы и уши, что вам и в страшном сне бы не приснились.
— И губы… Разные…
— И не только губы…
Комкор БДК подавился смехом.
— Ты только Карлу Львовичу не говори. Он у нас впечатлительный. Творческая натура. Ещё представит себя с… кхэ-кхэ вместо носа…
— Да ну вас…
— Ладно-ладно… Закончили. То есть, из Карла Львовича — Христофора Доминиковича ты слепишь?
— Я сказал бы, — «легко», но слишком суеверен, и лучше хорошенько сплюну три раза в вашу сторону.
— Карл Львович, как ваша латынь и другие языки? — Олег сделал ударение на «Ы» в обоих словах.
— Коллеги говорят, что нормально. Мы с Христофором три года вместе. Мой музыкальный слух вроде меня не подводит.
В команде «Лошарика», как-то само получилось, подобрался экипаж или с музыкальным образованием, или с музыкальным опытом. Практически все пели и играли на различных музыкальных инструментах. Даже молодёжь.
Карл Львович Лыков — главный акустик, был дипломированным флейтистом. Как не странно, но и Христофора в детстве заставляли играть на флейте, но он её ненавидел, хотя и сейчас играл сносно.
— Смотрите, Карл Львович, у вас будет серьёзный экзаменатор. Португалии появился его брат Бартоломео. Александр сказал ему, что вы… То есть — Христофор… Уехал в Геную к отцу.
— Его отец ещё жив?
Олег хмыкнул.
— Наши агенты сообщают, что преставился. «Ваш папа» умер в том году под зиму.
— Какое горе, какое горе… — Сказал Карл Львович серьёзно.
— Как ваши теологические уроки?
— Всё, как «Отче наш…»… Зазубрил. Устав ордена выучил. Молитвы, службу. За три года… Особо сложно дались легенды тамплиеров. «Золотая лестница космосов» — это нечто. Сами понимаете, бред сложно запоминать, пришлось облекать его в некую логическую систему. А все остальные легенды — легкотня: Атлантида, Бунт Сатанаила, Грааль, Агасфер…
— Если надо будет вспомнить, возьмёте в тайниках. При необходимости.
— Я понимаю. Систему условных знаков помню.
— Почтовые ящики наши люди подготовили. Фото и планы я вам покажу. Да и спутниковая система позволяет пользоваться связью. Но это всё потом. Сейчас вам предстоит год молчания и затворничества, постов и истязаний. И ещё столько же потом говорильни. Не передумали? Будет очень трудно.
— Курс тренинга прошёл и закрепил. Готов к обезличиванию. Не сомневайтесь, Олег Николаевич.
Комкор ещё раз внимательно посмотрел на Карла Львовича и мысленно сравнил его с портретом Колумба. Карл был похож на него и сейчас, в своём натуральном виде. Высокий рост, вытянутое лицо. Такие же миндалевидные глаза и длинные вьющиеся каштановые волосы. Только нос был тонок, а надо было сделать побольше и с горбинкой. И рот «расширить».
[1]Сицилия.
[2]Начало протестантизма.
Глава 10
Папа Александр Шестой смотрел на смиренно стоящего перед ним высокого, длинноволосого шатена: в чёрной рясе и с чёрной кожаной шляпой в руках.
Глава Римской Церкви протянул правую руку вперёд, и монах, бросив шляпу на пол, обхватив двумя ладонями кисть протянутой руки, приник к ней губами и упал на колени. Он стоял на коленях, склонив голову и прижав ко лбу руку Папы, а тот не очень уверенно пытался её вырвать.
Обычно, даже принцы, целовали не руку, а его ногу. С таким почитанием Папа ещё не сталкивался, и не знал, как на него реагировать.
Родриго Борха смотрел на чистые, густые, вьющиеся, каштановые с проседью волосы Коломбо с изумлением. От волос чем-то приятно пахло.
— На удивление, ты чист телом, монах. А душой?
— В чистом теле — чистый дух, Ваше Святейшество, — ответил тот, не поднимая взгляда с мозаичного пола.
— Ты монах? Клирик?
— Нет, Ваше Святейшество.
— Какое тогда право ты имеешь проповедовать истины Христа?
— По велению Девы Марии, его матери. Я говорю с ней и со спасителем.
— И что же они тебе говорят? — Усмехнулся Борха.
— Говорят, что ты один — истина и тебя надо слушать и охранять, чтобы сберечь веру в Спасителя Нашего. Ты — наместник Бога на земле и тебе, как и Христу должны все присягать на верность.
— Это что-то новое. У братств до сего времени было три обета, а ты предлагаешь ввести четвёртый?
— Я не предлагаю, я уже ввёл. Все братья нашего Ордена Иисуса поклялись защищать не только веру в Спасителя, но и веру в твою непогрешимость. Что бы ты не делал в этом мире.
— Ты в своём уме, Коломбо? Непогрешимость? Даже если я тебя сейчас зарежу кинжалом, я не коснусь греха?
— Да, Ваше Святейшество. Значит так надо Богу. Ты руки и тело его. И нет у него иных рук, кроме твоих.
— Но заповеди?
— Цель оправдывает средства, а высшую цель Господа нашего знаешь только ты, Ваше Святейшество.
Борха посмотрел на Коломбо, усмехнулся и сказал, наконец-то забирая свою кисть из его ладоней:
— Хорошо. Я сейчас отрежу тебе палец на руке. Что ты скажешь на это?
— Я попросил бы тебя, если тебе это не принципиально, отрезать любой палец на ноге.
— Почему? — Удивился Борха.
— Без пальца на руках, я буду хуже играть на флейте, но если тебе нужен именно конкретный палец, возьми его.
Борха засмеялся и воскликнул.
— Ах, да! Ты же ещё и флейтист. Я забыл. Сыграешь мне?
— Сыграю, Ваше Святейшество. Пусть мне вернут флейту.
Борха хлопнул в ладоши и прошёл на возвышение из семи ступеней, где сел в кресло, в подушки, с вышитыми на них лилиями.
Из-за портьеры вышел его племянник и госсекретарь Франсиско. В руках перед собой он нёс флейту, вырезанную из тёмного дерева. Передав её Коломбо, секретарь снова скрылся за портьерой.
— Что тебе сыграть, Ваше Святейшество? Лёгкое, или бодрое?
— Изобрази свою жизнь.
Коломбо подумал, смочил языком губы, потом промокнул их белым платком и заиграл. Вся композиция уложилась в тридцать два такта.
— И всё? — Даже расстроился Борха. — Такая короткая жизнь? Тебе шестьдесят лет… И это всё?
— Это была прелюдия, а тема жизни ещё не написана. Она в ваших руках, Ваше Святейшество.
Борха дёрнул головой из стороны в сторону.
— Сыграй просто так. У тебя хорошо получается.
— Просто так, — задумчиво сказал Коломбо.
Он опустил голову ещё ниже, почти прижав подбородок к крепкой груди воина, потом прикоснулся инструментом к губам и сыграл мелодию «Одинокого Пастуха» и сразу за ней «Полёт кондора».
Борха дослушивал композицию, чуть склонившись вперёд и прикрыв глаза ладонью правой руки, локоть которой упирался в подлокотник.
Когда музыка прервалась, Борха сместил ладонь на лоб, а потом, как бы стирая что-то с лица, с усилием провёл ею до подбородка.
— Подойди ко мне и посмотри мне в глаза, — приказал Папа.
Коломбо сделал несколько шагов и оказался на предпоследней ступеньке. Подняв от пола взгляд, он соприкоснулся с идущей от Борха силой. Тёмно-карие глаза Папы пытались проникнуть в Коломбо и навязать свою волю, но сила его взгляда, не встретив препятствий, отразилась от множества маленьких серо-голубых зеркал, вернулась и растворилась в Борха, и он это почувствовал физически. Стократный возврат энергии наполнил грудь чистотой чувств, а голову чистотой помыслов. У Борха вдруг возникло понимание, что он один в этом злобном громадном мире, и его окутал страх.
Борха смотрел в серо-голубые глаза, нашёл в них покой, и страх отступил. Проверив себя, Борха не почувствовал какого-либо контролировавшего его гипнотического воздействия и понял, что это действительно только его силы, и только его мысли, а не гипноз Коломбо.
— Так что же ты хочешь, брат? — Спросил Борха.
— Позволить мне заниматься тем, чем я занимаюсь.
— А чем ты занимаешься?
— Я готовлю тебе воинов за души и разум. Послушных и преданных только тебе воинов, которые разойдутся по всему свету и подготовят таких же, как и они. Преданных только тебе и Римской Католический Церкви. Через них Римская Церковь и ты сможешь править миром.
Борха недоверчиво усмехнулся.
— Сколько у меня, той жизни, чтобы успеть начать править миром?!
— Я разработал систему подавления личности, — сказал Коломбо, опуская взгляд. — Самоподавления. Я проверил всё на себе и на своих первых учениках. Многочасовое повторение молитв, чередующихся с исповедями, покаяниями с умерщвлением плоти и общением с тремя ипостасями Бога.
Эти экзерсисы[1]приводят послушника в состояние постоянного страха перед Богом и одновременно воодушевления и в конце концов вызывают видения Христа и апостолов. Через тридцать дней послушник начинает управлять видениями, получая экстаз и избавляется от прошлого личного мира и чувств.
Под контролем руководителя он учится концентрироваться и погружаться в суть вещей и событий. И подчинять своё тело и разум приказам вышестоящих. Любым приказам, Ваше Святейшество. Там много чего ещё. В нескольких словах не расскажешь.
— Ты слышишь и видишь Иисуса Христа и Деву Марию? — С подозрением спросил Папа.
— Я не обольщаюсь. И никто из наших братьев тоже. Мы не пересказываем наши видения. Мы проповедуем прописные истины. Всё это ради понимания сути написанного, но не интерпретация истины.
— И как это всё пришло тебе в голову, Коломбо.
— Когда море поглотило «Санту», я увидел Деву Марию. И стал видеть её часто… Когда захочу. Она рассказала мне, что люди, слушавшие ЕГО, были не готовы принять «истину». Каждый понял её по-своему. Оттого и раскол, ереси. Чтобы принять истину, надо готовить тело и душу, как почву перед посевом. Мы будем пахать для тебя почву, Ваше Святейшество, и вырывать сорняки. На самом деле, я не обольщаюсь, что, действительно видел Деву. Просто мне пришло понимание ИСТИНЫ в такой форме.