, издав громкий хруст, а затем послышался щелчок. Это значило, что кость, скорее всего, встала в правильное положение. Не вытаскивая крючка, я проверил, так ли это, и, только убедившись, вытащил инструмент, а затем наложил единственный шов на сделанный мной разрез.
Пациентка встала с каталки, повернулась ко мне, чтобы спросить, сильно ли будет болеть лицо после того, как отойдет анестезия, и тут я замер.
ЕЕ ВЕКИ БЫЛИ АБСОЛЮТНО НЕПОДВИЖНЫМИ НА ТОЙ СТОРОНЕ, ГДЕ Я ТОЛЬКО ЧТО РАБОТАЛ. ГЛАЗ НЕ ЗАКРЫВАЛСЯ. НЕУЖЕЛИ Я ЗАДЕЛ ЛИЦЕВОЙ НЕРВ, КОГДА ПРОДВИГАЛ КРЮЧОК ЛИМБЕРГА В ТКАНИ?
Но ведь я же все делал правильно. Как такое могло случиться? Что теперь делать? Как объяснить пациентке, что из-за меня теперь у нее будет асимметричное лицо, а глаз всегда будет сохнуть и болеть, потому что не сможет закрываться? Но девушка будто не замечала этого. Немедленно было принято решение госпитализировать ее. Пациентка не возражала. Пока медсестра накладывала повязку, я поспешил уйти в ординаторскую, где начал прокручивать в голове все этапы операции, чтобы понять, как я мог повредить лицевой нерв. Раньше мне даже в голову не приходило, что эта манипуляция настолько опасна. Ведь правда. Я не могу контролировать ход острого крючка в мягких тканях и не вижу, какие структуры он затрагивает по мере продвижения. Но по-другому вправлять отломки при переломе скуловой кости я не умел. Примерно тридцать минут я занимался самобичеванием, после чего решил пойти и рассказать все пациентке, ведь ответственности все равно не избежать. Оставалось только надеяться, что она поймет: моя вина здесь косвенная. Зайдя в палату, я уже открыл было рот, как она меня перебила, спросив, можно ли уже сейчас вколоть обезболивающее. И тут я увидел, что веки двигаются! Глаз еще не полностью закрывается, но движения начали восстанавливаться. Я был так рад, что чуть не бросился обнимать пациентку. Вновь вернувшись в ординаторскую, я понял, что во время постановки анестезии, продвигая иглу в глубь тканей и по ходу вводя препарат, я, по всей видимости, пропитал анестетиком ткани рядом с «веточкой» лицевого нерва. Препарат заблокировал проведение импульса по нерву на период действия лекарства. И когда анестезия начала ослабевать, вместе с чувствительностью этой зоны стала восстанавливаться и двигательная активность. Позже я узнал, что это достаточно частое явление и его не стоит пугаться, но, чтобы не было сомнений, лучше проверить мимику после введения анестезии до того, как ты взял крючок в руки.
Проходя лечение, в какой-то момент пациентка разоткровенничалась, видимо, надо было выговориться. Девушка рассказала, что муж регулярно избивал ее в течение четырех лет. Но раньше все казалось безобидным: муж бил обычно один раз и слабо, поэтому и травмы были несерьезными. Потом он подолгу выпрашивал прощения, делал дорогие подарки, клялся в любви. Классическая история.
Но все же с каждым разом агрессии в действиях мужа становилось больше.
ВО ВРЕМЯ ССОР ОН НАЧАЛ ОТБИРАТЬ У НЕЕ ДОКУМЕНТЫ, КЛЮЧИ ОТ КВАРТИРЫ И МАШИНЫ, ТЕЛЕФОН, ДЕНЬГИ, ЗАБИРАЛ ДАЖЕ ВЕРХНЮЮ ОДЕЖДУ ЗИМОЙ И ВЫШВЫРИВАЛ НОЧЬЮ ЗА ДВЕРЬ.
Тогда она поняла, что нужно готовиться к разводу. Супруг был человеком со связями, обеспеченным, и моя пациентка понимала, что может остаться с детьми в буквальном смысле на улице и ни с чем. Начала тихонько делать дубликаты важных документов, так, чтобы он не догадался, и увозить их из дома, а также откладывать деньги на проживание, пока не найдет работу. Естественно, однажды он обо всем узнал. В тот вечер у них были гости, тоже семейная пара. Он абсолютно хладнокровно ушел в другую комнату, надел на все пальцы кольца-печатки, словно кастет, а затем вытащил жену за волосы из-за стола и начал избивать кулаками и пинать ногами. Друг семьи не заступился за нее, будто происходящее было в порядке вещей. От шума проснулись дети, но агрессора это не остановило, он продолжил избивать женщину на глазах у двух мальчиков. Ей удалось вырваться из дома и вызвать полицию от соседки. Когда же она вернулась с полицейскими, в квартире уже была свекровь. И они втроем – муж, друг семьи и свекровь – стали настаивать на том, что пациентка пришла домой уже в таком виде, что она регулярно отсутствует дома, злоупотребляет алкоголем, а муж ни в чем не виноват. Свекровь стала угрожать, что отберет у моей пациентки детей, и вообще вела себя очень агрессивно, несмотря на присутствие стражей порядка.
К счастью, полиция оказалась на стороне женщины. Задерживать обидчика они не стали, но выпроводили из квартиры вместе со свекровью и гостями.
Девушка попросила все ту же соседку присмотреть за детьми, а сама отправилась писать заявление на мужа и после сразу к нам в больницу. К этому времени из соседнего поселка примчалась мама пострадавшей, она осталась жить с внуками на время лечения дочери. Судьбу этой пациентки после выписки я не знаю. Но надеюсь, что она не сдалась и довела дело до конца. На тот момент, когда мы с ней общались, дело на жестокого мужа еще не завели.
Глава 9Разрубленное лицо
Ужасы в моей практике врача Минусинской ЦРБ случались нередко, и я решил, что оставшийся пятый год контракта с ней будет последним. Решил, что с меня хватит травм, изнасилований и всей той жестокости, с которой приходилось сталкиваться ежедневно. За четыре года работы стоматологом-хирургом в бюджетной организации я психологически иссяк, стал пустым, равнодушным ко всему, что меня окружает. Меня поглотила мечта о спокойной работе стоматологом в любой частной клинике, лишь бы только не иметь дело со всеми минусами работы в стационаре.
Апатия к работе в отделении росла в геометрической прогрессии. Подобно школьнику, я вставал по утрам с надеждой: «А может, больницу заминировали и мне сегодня не придется туда идти». Но сильнее всего угнетало то, что друзья по медицинской академии, работавшие в частных клиниках, зарабатывали в три, а то и в четыре раза больше меня. И работа при этом у них была проще, график нормирован, а пациенты обращались за помощью не когда «прижмет», а для профилактики. Тогда как я в любое время дня и ночи был вынужден срываться из дома на экстренные вызовы, зачастую необоснованные, под прицелами видеокамер мобильников выслушивать оскорбления, провокации и претензии о качестве медицины в больнице и стране в целом, сталкиваться с жестокостью, отвечать перед администрацией за бесконечные жалобы… Получая при этом критически низкую зарплату. Плюс тогда я считал, что превосходил своих коллег из амбулаторной службы по навыкам, которыми владел, и имел больше врачебного опыта, чем они. Поэтому, по моим представлениям, заслуживал более достойных условий труда и оплаты.
Так мою мечту о карьере челюстно-лицевого хирурга сменило желание спокойно работать стоматологом в какой-нибудь частной кинике. Я больше не хотел напрягаться каждую минуту своей жизни ради того, чтобы получать жалкие копейки, на которые не мог нормально содержать себя и семью. Да и, признаться, мне было стыдно общаться с одногруппниками, которые уже имели квартиры и машины, ездили в отпуск за границу. Зато я мог перед ними похвастаться умением вскрывать флегмоны. Но это было слабым утешением.
И ЕСЛИ БЫ НЕ СЛУЧАЙ, О КОТОРОМ СЕЙЧАС РАССКАЖУ, Я БЫ НАВСЕГДА УШЕЛ ИЗ ХИРУРГИИ И НЕ СТАЛ ТЕМ, КЕМ ЯВЛЯЮСЬ СЕЙЧАС.
В конце декабря в санпропускник ЦРБ поступила молодая женщина с увечьями на лице. Я только закончил делать перевязки стационарным пациентам и уже собирался идти в ординаторскую, но медсестра завела в перевязочную женщину. Глядя на ее наполовину закрытое платком лицо, я с недовольством подумал: «Опять флегмона под конец рабочего дня». В таком случае нужно было бы собирать операционную бригаду, созваниваться с поликлиникой и просить, чтобы амбулаторных пациентов перезаписали на другие дни, потому что я остаюсь на экстренную операцию в больнице.
Усадив новую пациентку в кресло для осмотра, я попросил убрать платок с головы. Увиденное привело меня в ужас. Ее лицо было поделено на две половины одной большой незаживающей раной. Я отчаянно пытался скрыть свой испуг, но вышло плохо. Из-за панического страха перед своей беспомощностью как врача у меня не получалось в начале разговора сконцентрироваться на вопросах, которые я обычно задаю пациентам.
– Что… Как это… Это… Как это произошло? – растерянно только и выговорил я.
– Топором, – коротко ответила пациентка.
Потеряв концентрацию еще больше, я попытался хотя бы на глаз определить давность травмы. Рана в области лба и спинки носа была открытой, но по ее краям на всем протяжении были видны грануляции[17]. Обычно это свидетельствует о том, что рана не свежая. «Почему она не обратилась за помощью сразу же после получения травмы? – недоумевал я. – Как получила она такую травму? Уж точно не несчастный случай».
– Когда травма произошла? – наконец спросил я.
– А месяца, наверное, полтора назад, я точно не могу сказать.
– Почему сразу не обратились?
– Меня месяц удерживали в плену, – спокойно продолжала отвечать пациентка.
– Кто удерживал?
– Сожитель.
Пациентка отвечала короткими фразами, так что я ничего не понимал и с каждым вопросом пытался вытянуть больше информации – буквально по слову. Наконец я потерял терпение и раздраженно спросил:
– Вы можете мне нормально объяснить, что с вами случилось?
– Мужик меня, сожитель мой, топором порубил пьяный. Потом удерживал около месяца в погребе. Я пару недель назад освободилась из плена, обратилась сначала в одну поликлинику, меня там не стали принимать без документов, потом в другую, там тоже без полиса не приняли. Ну вот сейчас я по скорой помощи к вам попала.
Время было половина второго – через тридцать минут мне нужно быть на приеме в стоматологической поликлинике. Поскольку жизни девушки застарелые раны не угрожали, я дал команду медсестре отправить пациентку на анализы, а после госпитализировать. По возвращении в ординаторскую у меня состоялся неприятный разговор с новой молодой заведующей Евгенией Махоркиной. Прежнего заведующего, Александра Викторовича, при котором я был устроен на работу, уволили по доносам руководству больницы от Махоркиной. Как хирург, оперирующий лор-патологии, Евгения не состоялась: за полгода работы после окончания вуза она овладела лишь профильными осмотрами, однако ее это нисколько не смущало. Для выполнения финансового плана отделения вполне хватало и профосмотров. Евгении, как и всем людям, пишущим доносы, была присуща черта услужливости. Она с особым рвением услуживала руководству больницы и не терпела неудач в этом деле.