н ввел половой член в рот девочки, ее вырвало. Поскольку просвет рта заполнял член, а желудок под напором выбрасывал свое содержимое в пищевод, у рвотных масс не было выхода наружу, и они продолжили свой путь в трахею, откуда попали в легкие. Девочка попросту захлебнулась своей рвотой. К этому времени уже приехала полиция и задержала насильника. Но ребенок мне не соврал.
У нашего мозга удивительные возможности. Психологическая травма была настолько серьезна, что он решил оградить девочку от этих жутких воспоминаний, и она попросту забыла о самом страшном.
История болезни была очень подробной, как и полагается в таких случаях. Я узнал, что девочка была из социальной семьи, родители – почти мои ровесники. Непроизвольно я стал примерять эту ситуацию на себя, отчего стало просто невыносимо тошно. Возможно, на это повлияло то, что с ее отцом мы были одного возраста. Да и к тому же у меня есть маленький сын.
ОТЕЦ ВЕДЬ БЫЛ ПЕРВЫМ, КТО УЗНАЛ О СЛУЧИВШЕМСЯ. ИМЕННО ОН ВЫЗВАЛ ПОЛИЦИЮ. ИМЕННО ОН СПАС СВОЮ ДОЧЬ.
Мне было страшно даже представить, что он чувствовал в тот момент. И для меня, наверное, навсегда останется загадкой, как ему хватило мужества остановиться и не расправиться с насильником самому до приезда полиции. После всего прочитанного меня не покидало ощущение грязи, хотелось вымыть голову изнутри, чтобы забыть об этом. Но еще больше хотелось бросить все и прямо сейчас уехать с работы к своему сыну, который находился за тысячу километров от меня.
Я принялся изучать историю болезни этой девочки, а также просматривать все результаты обследований, которые один за другим появлялись в ее электронной карте. Меня очень волновала ее судьба. Аспирация рвотными массами – так называется процесс, когда человек буквально вдыхает свою рвоту, начиная захлебываться ею, – вызвала у девочки серьезное поражение легких. Пневмония носила двухсторонний и очень распространенный характер. Именно поэтому педиатры после полного обследования приняли верное решение о переводе ребенка в отделение реанимации. Сразу была назначена мощная терапия. Однако поражение оказалось настолько серьезным, что, несмотря на проводимое лечение, через пару дней симптомы дыхательной недостаточности резко усугубились. Вскоре девочку пришлось перевести на искусственную вентиляцию легких, поскольку они самостоятельно не могли должным образом насытить кровь кислородом. От недостатка кислорода страдает весь организм, но больше всего – головной мозг. Поэтому если уровень насыщения крови кислородом стремительно падает – другого варианта нет, приходится проводить интубацию трахеи.
Мне очень хотелось верить, что у этой девочки в итоге все будет хорошо, но, как врач, я понимал, что такая отрицательная динамика на фоне мощной терапии была плохим знаком. Спустя полторы недели отчаянная борьба врачей за жизнь маленькой пациентки окончилась. Девочка умерла.
Глава 12Два чернослива
Прошло четыре месяца моей ординатуры. Постепенно я привык к постоянному голоду и недосыпу. За это время я познакомился с соседкой по общежитию, которая из чувства жалости стала меня подкармливать. Это была молодая девушка, недавно окончившая медицинский университет и тоже поступившая в ординатуру, но только по специальности «офтальмология». Звали ее Екатерина, и, как свойственно всем статным и симпатичным дамам, она не была одинока, хотя и жила со своим молодым человеком в разных городах из-за учебы. Со временем я дал ей второй ключ от моей комнаты, и, пока я сутками пропадал на учебе и ночных сменах, она приходила, оставляла еду, а порой и помогала в поддержании порядка. Наверное, ей просто нужно было о ком-то заботиться, находясь в разлуке со своим любимым, потому что на каникулах, когда к Кате приезжал молодой человек, я отходил на второй план и зачастую оставался голодным или вновь питался помоями из пищеблока больницы. И все же она мне сильно помогла.
Отношения с профессором Сиволаповым за время учебы тоже переросли в близкие, я даже позволял себе называть его отцом. Он помог мне устроиться на еще одну престижную для ординатора работу – в Перинатальную больницу № 7, где в ночное время оказывали экстренную стоматологическую помощь населению Новокузнецка. Теперь количество ночных дежурств увеличилось вдвое, и в среднем выходило по четыре-пять в неделю – работа заполнила всю мою жизнь.
Оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать, что за десять лет работы врачом наибольшее количество случаев насилия встретил в Новокузнецке. Эта история – о незапланированном двойном изнасиловании.
ПРОИЗОШЛО ЭТО В СЕРЕДИНЕ ДЕКАБРЯ. В ЭТО ВРЕМЯ ГОДА В СИБИРИ ОБЫЧНО УСТАНАВЛИВАЮТСЯ СИЛЬНЫЕ МОРОЗЫ, И ЗАМЕРЗШИЕ БОМЖИ НАЧИНАЮТ ВЫЛЕЗАТЬ ИЗ ТЕПЛОТРАСС И ПОДВАЛОВ ЖИЛЫХ ДОМОВ, ЗАПОЛОНЯЯ ПРИЕМНЫЕ БОЛЬНИЦ.
Под видом различных заболеваний они стремятся попасть в тепло, где их отмоют, отогреют и будут кормить неделю или две в зависимости от диагноза, с которым они прорвутся в стационар.
В тот день моим напарником-дежурантом был сам заведующий отделением, которого я так и не увидел до самого вечера. Обычно он с утра закрывался у себя в кабинете и медитировал, после чего к ночи приходил в ординаторскую пьяный, спрашивал, что у нас по работе, и со спокойной душой ложился спать вне зависимости от ответа.
Время близилось к полуночи, когда поступил звонок на стационарный телефон.
– Челюстно-лицевая хирургия, – подняв трубку, ответил я.
– У нас два бомжа, – услышал я наглый женский голос.
– С чем?
– Избитые. Привезла скорая с подозрением на переломы.
– Сейчас приду, – без энтузиазма ответил я.
«Приемник» находился в соседнем корпусе. Идти до него – минут одиннадцать по холодным переходам, подвалам и лестницам в одну сторону и столько же обратно. А я уже собирался лечь спать.
В штате приемного отделения работали два регистратора: одна – противная, вторая – Лариса. Сегодня дежурила первая. Пройдя через весь коридор с лавками к регистрационной стойке, я ощутил резкий, отталкивающий запах мочи, дерьма и гнили, который издавали два сидящих рядом человека. На одном – черное потрепанное пальто, велико размера на два. Второй был в грязной пуховой куртке. У регистрационной стойки с довольной улыбкой меня ожидал врач скорой помощи: ему было смешно оттого, что на ночь глядя он привез мне двух люмпенов.
– Что с ними случилось? – спросил я у врача скорой.
– Какие-то мальчишки издевались. Говорят, били их по голове ногами и палками.
– Сознание не теряли? – уточнил я.
– Не теряли, – ответил он, не скрывая улыбки, понял, что я хочу оформить перетранспортировку в другую больницу из-за признаков черепно-мозговой травмы. – Вы поймите, доктор, будь моя воля, я бы их не повез. Прохожий вызвал скорую. У нас вся машина провоняла ими. Пока довезли, сами чуть не задохнулись с водителем.
Получив от меня подпись в графе «пациента принял», врач скорой уехал. Бросив взгляд в сторону ночных гостей, я увидел лица цвета чернослива, спрятанные за неухоженными сальными бородами, а из-под вязаных шапок на меня таращились четыре испуганных глаза. Мне стало их жаль. Часто подобный класс людей становится жертвой подростков. Бомжи – никому не нужный, незащищенный, слабый слой населения.
Я решил, что мануально их осматривать пока не буду – сперва сделаю рентген. А там, может быть, исключу переломы, и тогда не будет нужды прикасаться к ним и залезать в их гнилозубые рты. Распорядившись обоим сделать рентген нижней челюсти и черепа в двух проекциях, чтобы исключить еще и черепно-мозговую травму, я пошел обратно в свое отделение. Застав там на диване в ординаторской спящего заведующего, я лег на соседний. На рентгенологическое исследование в среднем уходило от сорока минут до полутора часов, так что торопиться было некуда.
Мой сон нарушил все тот же звонок телефона в ординаторской: регистратор сонным голосом сообщила, что рентгеновские снимки готовы. Я хотел спросить, видно ли на них переломы костей, но она уже положила трубку. Решив полежать еще десять минут и лишь потом вновь идти в приемное отделение, я провалился в сон. Резко проснувшись, я вспомнил про бомжей в «приемнике» и с опаской взглянул на наручные часы: начало третьего ночи. Значит, я проспал примерно тридцать минут после звонка регистратора.
В ледяных переходах больницы расслабленному после сна телу было невыносимо холодно. Окна покрыты изморозью, ночь – по-особенному темна. И, хотя шел по знакомым местам, обстановка казалась жуткой. Коридор приемного покоя пустовал, в регистратуре тоже никого. Лишь какой-то непонятный шорох эхом доносился из комнаты санитарной обработки. Заглянув в нее, от увиденного я потерял дар речи.
МОИ НОЧНЫЕ ПАЦИЕНТЫ ОДНОВРЕМЕННО НАСИЛОВАЛИ ОБЕЗДВИЖЕННУЮ, ЛЕЖАЩУЮ НА КУШЕТКЕ ДЕВУШКУ.
Тот, что в пальто, пихал ей свой волосатый член с гнилой крайней плотью в рот. Второй стоял ко мне спиной со спущенными и не раз обоссанными штанами и производил возвратно-поступательные движения, раздвигая ноги незнакомки своими грязными руками. От растерянности и непонимания того, что здесь происходит, я стал кричать. Потом кричал, чтобы прекратили! Тот, что был повернут лицом, лишь посмотрел на меня бешеными глазами и продолжил дальше пихать член в рот бедной девушки. Я понял, что так просто они не уйдут, и начал искать предмет, которым можно отпугнуть или ударить. Схватив стойку для капельниц, я ударил по спине ближайшего бомжа, после чего он быстро вытащил член из своей жертвы и попятился. Второй, увидев, что я снова замахиваюсь, освободил рот незнакомки и спешно начал натягивать на себя штаны. Я приказал им выйти из санитарной комнаты и ждать меня в коридоре приемного отделения, а сам остался.
Передо мной лежало тело девушки в бессознательном состоянии, и я, совсем недавно очнувшийся ото сна и ошарашенный увиденным, не мог понять, кто она, что здесь делает и жива ли вообще. Подойдя ближе, чтобы определить, не труп ли сношали бомжи, я был сражен отвратительным зловонным запахом, похожим на вонь из деревенского туалета – именно так пахли насильники. Заметив движения грудной клетки жертвы, я убедился: жива. Из открытого рта доносился запах алкоголя. Теперь понятно: она была мертвецки пьяна, чем и воспользовались ночные гости.