Глава 14Условно-досрочное
Бо́льшая часть моего обучения в ординатуре прошла – осталось каких-то три месяца до получения диплома. Я стал увереннее, опытнее как в профессиональном плане, так и во взглядах на жизнь. А сын тем временем вырос на полтора года. Меня не было рядом, когда он взрослел. Осознание того, что я променял детство единственного ребенка на мечту стать челюстно-лицевым хирургом, будет разъедать меня всю оставшуюся жизнь. Я и не думал, что это окажется настолько тяжело. Да и, признаться, подавая документы на обучение, я в душе надеялся, что супруга меня поддержит и разлучаться с сыном не придется. А после зачисления отступать было уже поздно.
Тем временем из Минусинска пришли нехорошие вести: больница разорвала контракт на мое обучение в одностороннем порядке и уже три месяца как не платила за ординатуру. Так что оставшуюся сумму за полгода, семьдесят пять тысяч рублей, я должен был выплатить сам. Как оказалось, у прежнего главного врача истек срок контракта, который Министерство здравоохранения Красноярского края продлевать отказалось. Теперь временно исполнял обязанности главного врача его бывший заместитель. Он посчитал, что больнице невыгодно обучать челюстно-лицевого хирурга, да и не нужен такой врач в городе. Раньше же как-то без него обходились, так зачем сейчас тратить бюджет?
Такого поворота событий я не ожидал, и, естественно, у меня не было столь крупной суммы, чтобы разом погасить долг. Помимо новой волны финансовых проблем, я столкнулся с неопределенностью своего будущего. Куда идти работать после окончания ординатуры? Предыдущего главного врача, готового развивать новое для Минусинской больницы направление – челюстно-лицевую хирургию, – теперь не было, а вместе с ним – и обещанного места работы. Хотя, несмотря на все трудности, меня все-таки радовало, что не придется возвращаться в Минусинск и отрабатывать уже потраченные на мое обучение деньги.
Как-то я рассказал о своей беде профессору Сиволапову, и он пообещал помочь с поиском работы, а также дал денег в долг, чтобы я смог оплатить обучение. Чтобы быстрее отдать долг профессору, я стал хвататься за любые предложенные коллегами дежурства. Июнь с июлем прошли очень тяжело: такого количества бессонных ночей у меня еще не было. Я снова стал экономить на еде, чтобы хоть какие-то, даже незначительные деньги отправлять своей семье, которой тоже приходилось нелегко.
ИЗ-ЗА БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА СМЕН, НЕДОЕДАНИЯ, НЕХВАТКИ ВИТАМИНОВ, ОТДЫХА И СНА У МЕНЯ РАЗВИЛАСЬ АПАТИЯ, КОТОРАЯ ПЕРЕРОСЛА В ПСИХОЗ.
Конечно, все это не могло не отразиться на пациентах и качестве оказываемой мной помощи. Кто-то из коллег сказал однажды: «Доктор сыт – и пациенту хорошо». Только потом, на собственном опыте удостоверившись, что голодный врач – беда для пациентов, я понял значение этих слов.
Август был последним месяцем работы в Новокузнецке, и я решил взять максимально возможное количество дежурных ночей на двух работах.
ЭТО БЫЛ МОЙ ЛИЧНЫЙ РЕКОРД, НИКОГДА ЕЩЕ Я НЕ ДЕЖУРИЛ ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ СУТОЧНЫХ И НОЧНЫХ СМЕН ЗА ОДИН МЕСЯЦ.
История, которой я бы хотел закончить свой рассказ о славном городе Новокузнецке, произошла в мою последнюю смену в Первой городской больнице.
Дежурили мы с заведующим. В этот день, как обычно, он закрылся в кабинете. Первая половина дня прошла относительно спокойно: было несколько мужчин с переломами нижней челюсти, двоих пришлось госпитализировать из-за значительного смещения отломков, и обоих я зашинировал и записал в завтрашний план на операцию «остеосинтез нижней челюсти под наркозом». Удивительное ощущение испытывал я в тот день. Последнее дежурство. Два года назад я приехал сюда познавать тайны челюстно-лицевой хирургии у мастеров своего дела и вот теперь завтра попрощаюсь с этим отделением и его служащими, возможно навсегда. Я надеялся спокойно отработать до конца смены и, торжественно попрощавшись с коллегами, забыть о них.
В семь вечера телефонным звонком меня вызвали в приемное отделение: привезли какого-то избитого. У стойки регистратора ожидал врач скорой помощи, а возле него – мужчина небольшого роста, примерно пятидесяти лет, с разбитым лицом. Меня смутила детская покорность, с которой он сидел на лавке и смотрел вперед, положив руки на колени. Голова его с левой стороны выглядела словно синий надувной шар, глазная щель из-за отека сомкнулась.
В то время я нередко испытывал чуть ли не ненависть при виде избитого человека, поскольку зачастую ими оказывались алкоголики, наркоманы и бомжи. Думаю, вы сами понимаете, как трудно лечить таких людей и как они себя ведут в больнице. Однако этот мужчина внешне выглядел настолько добрым и безобидным, что мне даже стало его жалко.
МАССИВНЫЕ ОТЕКИ НА ЛИЦЕ СВИДЕТЕЛЬСТВОВАЛИ О СИЛЬНЫХ УДАРАХ ПО ГОЛОВЕ, ПОЭТОМУ Я ПЕРВЫМ ДЕЛОМ СПРОСИЛ У ВРАЧА СКОРОЙ, НЕТ ЛИ У ПАЦИЕНТА СИМПТОМОВ СОТРЯСЕНИЯ ГОЛОВНОГО МОЗГА, НА ЧТО ТОТ С УЛЫБКОЙ ОТВЕТИЛ: «НЕТ».
Я переспросил, не тошнило ли мужчину или, может быть, он жаловался на потерю сознания? Врач скорой помощи подозвал к нам женщину, которая представилась старшей сестрой и опекуном пострадавшего, и при ней рассказывал, что у пациента не было ни тошноты, ни рвоты, ни других признаков черепно-мозговой травмы. Пока врач перечислял симптомы, а точнее, их отсутствие, женщина покорно кивала, давая понять, что все именно так и было. Я расписался в сопроводительном листе о том, что принял пациента, после чего коллега, быстро свернув документ, сунул его в папку к остальным и умчался из приемного отделения.
Я надел смотровые перчатки, чтобы попытаться через выраженный отек мягких тканей нащупать лицевые кости и их потенциальное смещение. Пациент продолжал покорно сидеть, даже несмотря на то, что я пальпировал болезненный участок лица. Оглядываясь в сторону выхода, ко мне подошла его сестра и сказала:
– Доктор, миленький, простите. Мы пока сюда ехали, он им всю машину обрыгал.
– Почему же вы молчали, когда я спрашивал?
– Врач со скорой попросил не говорить об этом.
Это был не первый случай, когда врачи скорой врали мне, лишь бы сэкономить свое время. Ведь если у избитого есть признаки черепно-мозговой травмы, его нужно везти в другую больницу, которая находится на краю города, и дорога до нее займет от пятидесяти минут до полутора часов, в зависимости от загруженности дороги. Тем более в скорой знали, что в нашей больнице есть нейрохирургическое отделение, и полагали, что если челюстно-лицевой хирург поведется на уловку, то проблемы перевести туда пациента при необходимости не возникнет. На деле все было иначе. Врачи нейрохирургического отделения нашей больницы оказывали плановую помощь и не имели отношения к экстренной патологии. И если бы скорая, как полагается, отвезла этого пациента в профильную больницу, возможно, удалось бы избежать страшных последствий.
В итоге мне пришлось вызвать дежурного нейрохирурга нашей больницы. Это была молодая девушка, только в прошлом году окончившая ординатуру. Также, подозревая переломы ребер у пострадавшего, я вызвал врача-травматолога Андрея, который еще обучался на втором курсе ординатуры и одновременно являлся моим соседом по общежитию. Втроем мы осмотрели пациента и направили на рентген органов грудной клетки и компьютерную томографию головного мозга и лицевого скелета. Правда, с последним обследованием вышла заминка. Поскольку время было вечернее, а кабинет компьютерной томографии работал только в плановом режиме, с восьми до шестнадцати, его уже закрыли и врача-рентгенолога пришлось вызывать из дома.
Взявшись за сбор анамнеза, я понял, что получить информацию от пациента не получится, и начал опрашивать его сестру. Как выяснилось, мужчина с рождения имел психическое расстройство и еще в детстве получил инвалидность. Бо́льшую часть жизни прожил с матерью, а после ее смерти опекуном назначили старшую сестру, но жить к себе в частный дом его забрала младшая. В зале, в самой большой комнате дома, у него был свой угол, где стояли кровать, стол и стул. Почти все время мужчина проводил лежа на кровати и глядя в окно. Как-то раз, когда сестры не было дома, к ней пришел мужчина – ухажер, который только недавно вышел на свободу из «мест не столь отдаленных». Мой пациент не впустил его, потому что не открывал дверь посторонним, когда оставался дома один. Ухажер стал заглядывать в окна и, увидев, что мой пациент, как обычно, лежит на кровати и не открывает дверь почетному гостю, затаил на него обиду. Позже, приходя к своей возлюбленной, он периодически избивал душевнобольного. Обе сестры об этом знали, но ничего не предпринимали.
А ПРЕСТУПНИКУ НРАВИЛОСЬ, КОГДА ПОСЛЕ ВСЕГО ПАРЫ ЕГО УДАРОВ МОЙ ПАЦИЕНТ НАЧИНАЛ ПЛАКАТЬ И ЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ. ЭТО КАЗАЛОСЬ ЕМУ СМЕШНЫМ.
И вот сегодня пострадавший, так же находясь дома один и увидев в окно своего обидчика, спрятался под одеялом, чтобы тот его не нашел. В этот раз гость был изрядно пьян. Разбив окно, он залез в дом и первым же делом подошел к кровати, на которой, затаив дыхание, лежал брат его возлюбленной. Он начал наносить зверские удары ногами по одеялу, в ту область, где находилась голова моего бедного пациента. На крики о помощи никто не прибежал, поэтому избиение закончилось только тогда, когда у пьяного гладиатора закончились силы.
К вечеру домой вернулась младшая сестра. Обнаружив своего брата в луже рвотных масс и крови, она вызвала скорую помощь и полицию. А дальше вы уже знаете, что произошло.
Дежурный нейрохирург, проведя свой осмотр, сообщила мне, что забирает пациента «на себя»:
– Руслан, у него, похоже, закрытая черепно-мозговая травма. Ему срочно нужно делать компьютерную томографию и решать вопрос о перетранспорте в двадцать девятую.
– Маш, ну ты его забираешь на себя? – уточнил я на всякий случай.
– Да, забираю. С вашей стороны только ушибы, а с нашей – черепно-мозговая. Я первичный осмотр сама напишу.