Итак, на дворе конец июня, в отделении – невыносимая жара, от которой можно спастись лишь в ординаторской, где был один на все отделение кондиционер. Как в сезон засухи в Африке у водопоя можно встретить все разнообразие фауны, так и в ординаторской наблюдалось большое скопление врачей, спасающихся от пекла. Жара меня вынудила прибиться к остальному коллективу. Не успел я зайти в ординаторскую, как меня тут же подозвал Гусаров.
– Руслан, ты завтра как… – начал он.
– Как скажете, – не дав ему закончить мысль, перебил я.
– В общем, звонили с «четверки», у них там заключенного привезли с переломом нижней челюсти. Надо съездить посмотреть, определиться. Если что – на месте зашинировать.
– А если смещение отломков будет? – переспросил я.
– Тогда тоже шинируй и назначай день на остеосинтез, – немного подумав, добавил он. – Назначишь день, возьмешь титановые пластины из отделения, дрель у них есть. Съездишь еще раз да прооперируешь его там.
Я был удивлен такому доверию ко мне со стороны заведующего отделением. Сегодня у него явно хорошее настроение.
– Руслан, в общем, я заказываю на завтра машину на одиннадцать часов. Ты успеешь перевязать своих пациентов к этому времени? – уточнил Гусаров.
– Успею, – убедил я.
Исправительная колония номер четыре – колония общего режима с межобластной больницей для содержания осужденных мужчин. Сюда привозили больных и травмированных заключенных со всей области. Здесь они содержались в более благоприятных условиях и имели возможность получить медицинскую помощь узких специалистов. Нередко приходилось ездить туда на осмотры заключенных, которые симулировали болезни, лишь бы попасть в лучшие условия содержания. А когда их обман раскрывался, они писали жалобы в вышестоящие инстанции, после которых врачи колонии были вынуждены вызывать узких специалистов на консультацию.
ТАК, Я ЕЗДИЛ ШЕСТЬ РАЗ К ЗАКЛЮЧЕННОМУ, КОТОРЫЙ ОБНАРУЖИЛ У СЕБЯ ЗА УХОМ УВЕЛИЧЕННЫЙ ЛИМФАТИЧЕСКИЙ УЗЕЛ.
Местные врачи предупредили меня, что большинство заключенных пытаются запугать врача, который пришел «с воли», чтобы тот подтвердил выдуманное заключенным заболевание. Перед осмотром я изучил историю болезни пациента, в которую также вклеивали и его постоянные жалобы в вышестоящие инстанции с ответом на них от лечащего врача и начальника больницы, из-за которых история напоминала один из томов толкового словаря Даля. На титульной стороне я увидел данные пациента, в том числе статью, по которой он сидел, и дату окончания срока: убийство двух людей с особой жестокостью, пятнадцать лет лишения свободы. Семь из них он уже отсидел. Осматривая этого кляузника в первый раз, я обнаружил за ухом красный участок кожи, который явно натирали несколько дней. Пациент на мой вопрос, трогал ли он кожу за ухом, ответил, что ни разу не прикасался и покраснение возникло само. Ощупав эту область, я едва смог нащупать лимфатический узел, который если и превышал размеры нормы, то на один-два миллиметра. Заглянув в рот в поиске хронических очагов инфекции, я обнаружил большое количество зубов, пораженных кариесом. На этом мои находки закончились. Но после того, как я объявил пациенту, что осмотр окончен и далее будет обсуждение его дальнейшей судьбы с лечащим врачом, заключенный вмиг стал разъяренным. Двое сотрудников в серой камуфляжной форме, стоявшие за стеклянной дверью, по шуму поняли, что следует вмешаться, и увели заключенного. А я, как полагается, написал свое заключение в его истории болезни, где рекомендовал консультацию лор-врача и санацию[22] полости рта в плановом порядке.
Спустя два месяца меня вызвали на консультации двух других заключенных. Идя в сторону больничного корпуса по длинному уличному коридору из сетки-рабицы, верхний край которой обвивала колючая проволока, меня остановил сопровождающий врач.
– Накинь капюшон на голову, – посоветовал он мне.
– Зачем?
– Там Заливанов на прогулке, может опознать тебя.
– Это кто такой? – удивился я.
– А ты его пару месяцев назад осматривал, с лимфатическим узлом. Он после этого написал очередную жалобу. Пришлось вылечить ему все зубы перед тем, как этапировать на зону. Там он снова написал жалобу, и его к нам вернули лечиться.
«Так бывает?» – удивленно подумал я. Да у нас на свободе люди не могут в порядок рот привести, потому что в государственных поликлиниках к стоматологу-терапевту очереди на три-четыре месяца вперед, а услуги платных стоматологий бо́льшая часть населения себе позволить не может.
Когда я приблизился к дверям больничного корпуса, на металлическую решетку, как собака, бросился тот самый Заливанов. Обезумевший от моего появления, он стал выкрикивать:
– Беспредельщики! Самоуправщики! Товарищ доктор, я, как освобожусь, первым делом приду к тебе на работу. Разберусь с тобой. Посмотрим, какие там ты будешь бумажки писать.
Сопровождающий велел мне продолжить ход, иначе Заливанов от меня не отстанет. Признаюсь, я испытал страх и чувство отвращения. Но страх не оттого, что мне через решетку угрожал человек, который вряд ли доживет до дня своей свободы, а от того быта, в который я попал. Заливанов, подобно животному в зоопарке, передвигался по периметру уличной клетки размером три на пять метров с прикрученной по центру лавкой. Это была прогулочная зона для заключенных, отбывавших срок за совершение тяжких преступлений, и тех, кто нарушает режим.
Последующие три наши встречи Заливанов вел себя спокойно. К тому времени ему уже вызывали лор-врача повторно, а также сурдолога, пульмонолога, невролога аж два раза и даже онколога, но не по назначению лечащего врача, а на основании требований, изложенных в жалобе Заливанова. Ни один из них не смог найти причины выдуманных симптомов заключенного. Лечащий врач приглашал все новых специалистов, хотя сам понимал, что никто ничего не найдет. А тем временем Заливанов наслаждался комфортным пребыванием в больнице.
ЕМУ ДАЖЕ НА ВСЕ КАРИОЗНЫЕ ЗУБЫ ПОСТАВИЛИ СВЕТОКОМПОЗИТНЫЕ ПЛОМБЫ, ЧЕГО НЕ МОЖЕТ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ ЧЕЛОВЕК РАБОЧЕГО КЛАССА, НАХОДЯЩИЙСЯ НА СВОБОДЕ.
В шестой раз меня вызвал начальник больницы, чтобы я дал окончательное заключение перед этапированием заключенного на периферию, где он ранее отбывал срок. В этот раз Заливанова в ординаторскую не привели – он находился в крыле для матерых преступников, рецидивистов и тех, кто нарушает режим. От ординаторской туда нужно было пройти примерно пятьдесят метров по коридору, кишащему больными заключенными. Палаты от коридора отделяли решетки, которые закрывались только на ночь. В каждой до четырех заключенных в зеленой форме собственного производства – с серыми полосками на груди и ногах. При виде начальника больницы, проходящего в сторону крыла, где находился Заливанов, заключенные пациенты снимали фуражки со словами: «Здравствуйте, гражданин начальник!» В конце коридора нас встретил человек в камуфляжной форме серого цвета. Его должности я не знал, но четыре звезды и одна полоска на погонах означали, что передо мной капитан. У него была одна черта, отличающая его от остальных сотрудников, находившихся в больнице: табельное оружие, которого я не наблюдал у других надзирателей. Капитан открыл нам решетку, пустив в крыло для особо опасных преступников, после чего закрыл ее за нами, оставшись по ту сторону. Здесь нас встретил лейтенант. У него не было огнестрельного оружия – на поясе висели лишь резиновая дубинка и наручники. Как я понял, он один следил за всеми десятью камерами, вход в которые преграждали мощные металлические двери, выкрашенные серой краской. В каждой имелось небольшое окно, которое надзиратель периодически открывал для наблюдения за находившимся в камере заключенным.
От окружающего интерьера у меня пропало желание идти дальше, в комнату, называемую в этой больнице карцером. А надзиратель еще и «подбодрил» меня словами: «Заливанов сегодня не в духе, с утра устроил беспорядок в карцере, раскидал спальные вещи. Требовал вернуть ему его матрац, который был в прошлый раз».
Открыв дверь в карцер, надзиратель с начальником больницы велели проходить вперед. Желания заходить туда первым у меня по объективным причинам не было.
Глядя на двухметрового мужчину, осужденного за двойное убийство с особой жестокостью, и понимая, что в качестве защиты у нас на троих одна резиновая дубинка и шариковая ручка, я испытал неподдельный страх. Ватными ногами, не ощущая под собой пола, я ступил в помещение. Следом спокойно зашли начальник больницы и надзиратель – для них это было привычное дело, не то что для меня.
Изучив все тот же натертый участок кожи, я сообщил начальнику, что осмотр закончен. Заливанов, поняв, что мое мнение не изменилось, подошел ко мне вплотную и грубым тоном, переходя на крик, стал рассказывать про суровые условия в колонии, где он содержится, про то, что ни один из осматривавших его ранее врачей не компетентен и только на меня надежда остаться здесь и подлечить свой лимфатический узел. Склонившись надо мной, он все продолжал кричать, в то время как из его рта прямо мне на лицо летели слюни. Надзиратель вмешался, попросив Заливанова отойти, но тот не обратил на него внимания. После пятнадцати минут психологической атаки мы все же покинули карцер. И я написал неизменное заключение, что пациент не имеет противопоказаний к содержанию в колонии общего режима.
Нельзя сказать, что история, вынесенная в заглавие, – о случае домашнего насилия, ведь произошел он не дома, а все в той же четвертой колонии, хотя все же между «семейной парой». Что в данном случае означает однополые отношения двух мужчин-сидельцев.
В одиннадцать утра я был готов к поездке в колонию. Бессменный водитель Саша, отправленный начальником «четверки», как всегда, приехал на «Волге» за десять минут до назначенного времени. Он любил поговорить и уже по дороге выложил мне всю информацию.
– Руслан, нам «петуха» привезли из Юрги. Ему сокамерник челюсть сломал. – Саша рассказал новость с такой интонацией, будто речь шла про животное из красной книги.