В скором времени я позабыл об Игоре и вспомнил, только когда меня снова вызвали в «четверку» осмотреть нескольких зэков. Он тоже зашел ко мне на консультацию и казался счастливым, будто встретил родственника, которого давно не видел. Первым же делом он выпалил:
– Здравствуйте доктор, спасибо вам за совет. Теперь в мой рот два члена помещаются.
Представив это, я потерял желание осматривать его рот. Надев дополнительные перчатки, я все же приступил к осмотру при помощи одноразового деревянного шпателя. Никаких признаков воспаления, гноетечения и свищей во рту я не обнаружил. После моей просьбы продемонстрировать свою новую способность он с удовольствием это сделал.
ОТКРЫВ РОТ МАКСИМАЛЬНО ШИРОКО, ИГОРЬ ВЗЯЛ РУКАМИ НИЖНЮЮ ЧЕЛЮСТЬ И ОТВЕЛ ЕЕ КНИЗУ. Я УВИДЕЛ, ЧТО ПО БОКАМ ОНА ИЗОГНУЛАСЬ В ТЕХ МЕСТАХ, ГДЕ ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО ПРОИСХОДИТЬ. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ТЕПЕРЬ ОН МОГ ПОМЕЩАТЬ ТУДА СРАЗУ ДВА ЧЛЕНА.
– Доктор, я сразу же снял резинки – на второй день буквально, – поведал он мне.
– Зачем? Я же предупреждал, что так делать нельзя.
– Да они мне зубы жали, неприятно было.
Несколько недель мои мысли не покидала эта история. И из рассказа лечащего врача, который больше меня контактировал с Игорем и которому тот со временем открылся, я узнал, что раньше он жил с ощущением, будто ему чего-то не хватает, но чего – понять не мог. После изнасилования он испытал приятное удовлетворение, которое так долго искал. Из-за этого Игорь сорвался и сам стал искать интимную связь с мужчинами. Именно там, на зоне, половым путем он заразился ВИЧ.
Глава 17Мой первый коронавирус
Весной две тысячи двадцатого года до нас дошла пандемия, которая уже бушевала в Китае и остальном мире. Я помню, как еще несколько месяцев до того мы с коллегами смеялись, наблюдая за новостями, и не верили, что когда-то эта зараза доберется до Сибири. Но уже в апреле наш перинатальный центр перепрофилировали в ковидный госпиталь. Правда, пациентов в нем еще не было.
В обед в ординаторскую зашел Гусаров и, подойдя ко мне, попросил пройти с ним в соседнюю пустую комнату. Он начал с нескольких шуток, после которых перешел к сути:
– Руслан, ты знаешь, что на нашей базе перинатального центра скоро откроют «ковидарий»?
– Слышал.
– Так вот, мы сейчас заместителю главного врача должны предоставить списки добровольцев, готовых пойти туда работать в первых рядах. От каждого отделения – по человеку.
Я несказанно обрадовался, но виду не подал.
– Я тут так подумал, стариков отправлять туда не буду, сразу их вычеркнул. А из молодых врачей у нас трое. Жан мне здесь нужен, а Машу жалко туда отправлять. – Осознав, что сказал лишнего, после небольшой паузы он добавил с улыбкой: – Нет, ты не подумай, тебя тоже жалко. Просто Маша – девушка, ей еще рожать, а ты мужчина.
– Василий Николаевич, я согласен.
– Ну все, я тогда тебя подаю.
К концу апреля уже всех сотрудников больницы стали отправлять в этот корпус для инструктажа на случай, если наплыв пациентов с ковидом будет слишком большой. Пока «ковидарий» подготавливали к открытию, в больнице вышел приказ разделить штаты всех отделений на две бригады, которые должны работать посменно по две недели. Если в одной бригаде врач заболеет коронавирусом, то все контактные вынуждены будут пойти на самоизоляцию, вторая бригада разделится еще на две и продолжит работу. Плановый прием пациентов был остановлен на неопределенное время. Теперь мы принимали только экстренных пациентов с травмами и гнойно-воспалительными заболеваниями.
Заведующий переживал, что отделение не выполнит годовой план, потому что оборот коек без плановых пациентов снизится.
НО КТО БЫ МОГ ПОДУМАТЬ, ЧТО ПРИНЯТЫЕ ГОСУДАРСТВОМ МЕРЫ САМОИЗОЛЯЦИИ ДЛЯ ПРОФИЛАКТИКИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ COVID-19 СРЕДИ ГРАЖДАН ПОРОДЯТ МАССОВЫЕ ОБРАЩЕНИЯ ЛЮДЕЙ С ТРАВМАМИ ЧЕЛЮСТНО-ЛИЦЕВОЙ ОБЛАСТИ.
Случаи домашних побоев увеличились в четыре, а то и в пять раз. Конечно, это статистика неофициальная и основана на моих личных наблюдениях. Но если раньше в экстренные часы с травмами лица в основном поступали асоциальные пациентки, имеющие признаки опьянения, в период изоляции это были порядочные девушки, которые чаще всего пытались скрыть факт избиения. Если пациентки все же признавались, как на самом деле они получили травму, то, как правило, уверяли меня, что виноваты и сами напросились. На все случаи травм мы вызывали дознавателей, которые опрашивали жертв. И зачастую женщины защищали своих обидчиков либо просто врали сотрудникам полиции.
«Ковидарий» распахнул свои двери для пациентов в июне две тысячи двадцатого года. Количество заболевших увеличивалось с каждым днем, поэтому потребовалось очень быстрое расширение штата. Со мной связались из администрации больницы и сообщили, что я захожу на двухнедельную вахту уже в июле. Но из-за большого количества летних отпусков в отделении ее отодвинули на осеннее время. Первого сентября я и другие «вахтеры» должны были сменить бригаду старшего врача Ситникова.
В ВОСЕМЬ УТРА, В ДЕНЬ, КОГДА МОЙ ЛЮБИМЫЙ И ЕДИНСТВЕННЫЙ СЫН ДОЛЖЕН БЫЛ ВПЕРВЫЕ ИДТИ В ШКОЛУ, Я ОТПРАВИЛСЯ В «КОВИДАРИЙ», ПРОПУСТИВ ЭТО ВАЖНОЕ СОБЫТИЕ, И С ЛИЧНЫМИ ВЕЩАМИ Я ВСТУПИЛ В ЗДАНИЕ ОБЩЕЖИТИЯ – В НОВУЮ, НЕИЗВЕДАННУЮ РЕАЛЬНОСТЬ.
Весь день меня мучила мысль о том, что я предал сына, выбрав работу. А в восемь вечера началась моя первая смена в приемном отделении «ковидария». На тот момент пациентов по какой-то причине перевозили из одной больницы в другую только под покровом ночи. Возможно, боялись общественной паники, а может, потому, что лаборатория выдавала заключение результатов мазков из зева и носа только к ночи и тогда только понимали, кого транспортировать, а кого нет.
К началу смены супруга привела моего теперь уже первоклашку к перинатальному корпусу. Увидев нарядного сына, подходящего к моему окну, я испытал чувство гордости. Эмоции переполняли, очень хотелось его обнять, но я находился по ту сторону стекла – в красной зоне. Сын стоял в трех метрах от меня и что-то говорил, но я не помню, что именно: я просто любовался им. Мне казалось, что всего за один день, проведенный в разлуке, он значительно повзрослел. Мы успели поговорить не больше пятнадцати минут, и приехала карета скорой помощи с зараженным – оставаться супруге и Вите здесь было небезопасно. Я попросил их уйти, а сам, попрощавшись с сыном, вернулся к работе.
Мне предстояло провести в красной зоне шесть часов в герметичном защитном костюме, защитных очках, респираторе и трех парах резиновых перчаток на руках. Это был ад. В первое же дежурство я столкнулся с таким большим количеством пациентов, что пришлось приказать охраннику закрыть двери и больше никого не пускать, пока я не разгребу хотя бы часть поступивших. Больные сидели в приемном отделении практически друг на друге. В маленьком закрытом пространстве не хватало воздуха, и пациенты задыхались в буквальном смысле слова. У большинства COVID-19 был осложнен пневмонией. Были и те, у кого уже присоединилось кровохарканье. Один из таких пациентов при осмотре случайно кашлянул мне в лицо. Очки окрасило в красный, словно из пульверизатора. Пытаясь убрать кровь салфеткой, я сделал только хуже – она размазалась по всей площади, и от моего частого дыхания стекла запотели. Теперь я мог видеть, что происходило вокруг, лишь через маленькое не запотевшее окошечко в их левом углу. Поэтому дальше, опрашивая пациентов, я сидел, развернувшись к ним левым боком. Скорость моей работы снизилась вдвое, а машины скорой помощи все прибывали, создавая затор. Разъяренные врачи и фельдшеры ломились в дверь, кричали на охранника, который не пускал их. Хоть я и понимал их негодование, помочь ничем не мог. Нельзя было нарушить протокол и разместить в приемном отделении больше пациентов, чем могло туда поместиться. В общем, в первый же рабочий день наша бригада, состоящая из трех врачей приемного отделения, побила рекорд по количеству госпитализированных больных с момента открытия «ковидария». Сорок семь поступивших пациентов за сутки. Позже эти цифры ежедневно перебивались новыми рекордами по количеству госпитализаций.
Мы работали по одному, сменяя друг друга. Шесть часов в красной зоне и двенадцать отдыха вне зависимости от времени суток. Из-за жизни в общежитии о личном пространстве можно было забыть. Соглашаясь идти добровольцем в «ковидарий», я и представить себе не мог, какая там нагрузка. После первой же смены мне захотелось домой.
Не могу сказать точно, физически или эмоционально было тяжелее. Но одно знаю наверняка: не возьми я тогда с собой в красную зону чернила и перья, эта книга никогда бы не вышла.
Пытаясь отвлечься от суровой действительности, которая окружала меня двадцать четыре на семь, пытаясь не думать о пациентах, которые десятками покидали нас в черных пакетах ежедневно, от постоянного давления как со стороны пациентов, так и со стороны руководства, я принялся рисовать.
ТВОРЧЕСТВО ВСЕГДА ОТВЛЕКАЛО МЕНЯ И ДАВАЛО ОЩУЩЕНИЕ ПОКОЯ, ТАК НЕОБХОДИМОГО В ТО ВРЕМЯ.
В первый же день мною овладело желание запечатлеть для личного архива что-то памятное. Рисунок, который даже спустя десятки лет вернет меня в тот день. Я осознавал, что вокруг происходят исторические события, и мне хотелось запомнить ощущения, которые я испытывал, находясь там.
Усевшись перед альбомным листом бумаги, обмакнув перо в чернила, я задумался. Что же мне нарисовать? Тяга испортить чистый лист линиями пера была настолько велика, что продумывать композицию не было времени. Я решил, что нарисую символическое собрание, с которого началась дружная работа бригады Кушнир – нашей бригады. Этот рисунок заложил основу серии работ о ковиде, которую я назвал «Моя “больная” реальность». Не подозревая, как они в будущем прославят меня, больницу и регион, я просто рисовал день за днем в промежутках между выходами в красную зону.