Глава 19Кости, обтянутые кожей
Господь – Пастырь мой;
я ни в чем не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях
и водит меня к водам тихим.
Подкрепляет душу мою; направляет меня
на стези правды ради имени Своего.
Если я пойду и долиною смертной тени,
не убоюсь я зла, потому что Ты со мной;
Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня…
Я налил себе кофе и, усевшись на диван, включил телевизор. О, прекрасное чувство, когда коллега работает, а ты отдыхаешь! Для получения максимального удовольствия лучше запивать эти эмоции горячим напитком. За прошедший день к нам обратилось большое количество мужчин с переломами нижней челюсти. И первых трех пришлось шинировать мне, потому что определенная в начале рабочего дня очередность сыграла не в мою пользу: мы с коллегой условились, что я принимаю всех нечетных пациентов, а он – четных. Первое же обращение – мужчина с поломанной челюстью – достался мне. Следующий пациент с зубной болью – напарнику. Затем было несколько флегмон, которые мы вскрыли вместе.
Эта история произошла еще в Новокузнецке. Заведующий отделением челюстно-лицевой хирургии из-за кадрового голодания разрешал в ночное время дежурить ординаторам, правда не всем, а только тем, кто имел диплом стоматолога-хирурга и хотя бы небольшой опыт работы. О событиях описываемого вечера я думаю до сих пор. Вспоминая его, все пытаюсь мысленно исправить свои ошибки. Был ли у меня шанс спасти пациентку? К сожалению, я никогда не узнаю ответ на этот вопрос.
Не успел я допить свой кофе, как телефон в ординаторской зазвонил. Медицинский регистратор сообщила, что поступили два человека: пострадавшая женщина и сопровождающий ее мужчина. И главное: у женщины при себе не было документов – со слов сопровождающего, они давно утеряны при пожаре. Мужчина вел себя нагло, настаивал на осмотре врача без официального оформления, и, узнав о его вызывающем поведении, я решил лично спуститься в приемное отделение, а не ждать, пока санитарка их доведет до ординаторской.
Сопровождающий женщины встретил меня суровым взглядом у регистрационной стойки. Обычно так смотрят на проходящих мимо мужчин ревнивые мужья, подозревая каждого в интимной связи со своей женой. Прямо за ним на сиденьях, как вещь, лежала пациентка. По первому впечатлению она была в тяжелом состоянии, и мне не терпелось ее осмотреть.
Стоя вплотную к стойке, мужчина ни на секунду не отрывал от меня взгляд. Создавалось ощущение, что он вот-вот набросится на меня, как хищник.
– Кто? – спросил я у регистратора.
Та, брезгливо кивнув в сторону мужчины, ответила:
– Вон они.
– Это вы тут доктор? – агрессивным и каким-то приказывающим тоном спросил мужчина.
– Здравствуйте, – так же вызывающе ответил я. – Я доктор, что случилось?
– Она два месяца не ест. Сделайте что-нибудь!
Мне не нравился его тон и тот факт, что он отвечал вместо пациентки, поэтому я спросил:
– А вы кем ей приходитесь?
– А какая вам разница? Ну, скажем, муж.
В его версию верилось, мягко говоря, слабо. Сопровождающий был неплохо одет, опрятен, на руке красовались дорогие часы. Пациентка же выглядела как бродяжка: одежда изрядно износившаяся, грязная, волосы на голове скатались в сальные сосульки. Документов у нее не было, а свои мужчина предоставить отказался. Я начал задавать уточняющие вопросы, и недоверие во мне росло все сильнее. Я так и не смог выяснить, кем он приходился пациентке и в каких отношениях состоял с ней, было ясно только, что живут они вместе. От моих вопросов о способе получения травмы он всячески пытался уклоняться. Диалог стал меня раздражать. По всей видимости, он считал меня полным дураком, раз думал, что я поверю в его россказни.
Когда терпение закончилось, я прекратил опрос и попросил пациентку пройти в смотровой кабинет.
НО, КАК ОКАЗАЛОСЬ, У НЕЕ НЕ БЫЛО СИЛ САМОСТОЯТЕЛЬНО ПЕРЕДВИГАТЬСЯ – ВЕРОЯТНО, ОТ ИСТОЩЕНИЯ. Я ДЕРЖАЛ В УМЕ ТОТ ФАКТ, ЧТО ОНА НЕ ЕЛА ОКОЛО ДВУХ МЕСЯЦЕВ, НО МНЕ НЕ ХОТЕЛОСЬ ВЕРИТЬ, ЧТО ЭТА ЦИФРА РЕАЛЬНАЯ.
Повернувшись к регистратору, я попросил вызвать санитара или охранника, чтобы пересадить пострадавшую на кресло-каталку для транспортировки в смотровой кабинет, но вмешался ее «муж». Он вызвался донести пациентку самостоятельно. Я сразу представил, как он понесет свою женщину на руках, словно невесту, но на деле он сгреб ее под мышку, как свернутый матрац, и так доволок до кушетки в смотровом. Все внутри меня кричало, что в этой ситуации что-то не так, но конкретных объяснений странному поведению пары я не находил. Уложив пациентку на кушетку, мужчина подошел довольно близко ко мне, загородив своим телом женщину. Его вызывающее поведение было неприятно, но я все же дал ему возможность остаться с женой.
Пострадавшая была с критически низкой массой тела, сильно обезвоженная и ослабленная настолько, что не могла внятно говорить и отвечать на вопросы. Но этого и не требовалось: ее названый муж постоянно вмешивался в ход опроса, особенно когда я пытался выяснить, как, когда женщина получила травму и почему вовремя не обратилась в больницу. Он не давал ей произнести буквально ни слова. Но жертва и сама не особо шла на контакт: после каждого моего вопроса она вначале смотрела на мужчину с покорностью дрессированного животного, будто ждала его одобрения.
Мне надоела эта игра взглядов, да и однотипные ответы вроде «Упала сама», «Не ест два месяца», «Вы будете помогать?» не проясняли ситуацию. Я попросил мужчину оставить нас с пациенткой вдвоем, после чего он стал вести себя еще агрессивнее, кричал на меня, заявляя, что он по какому-то там закону, номер которого вспомнить не мог, имеет право находиться с женой при осмотре. После нескольких минут споров мне все же удалось его выгнать за дверь. Оставшись наедине, я вновь спросил потерпевшую, как она получила травму и почему не обратилась в больницу сразу же, но не успел закончить вопрос, как входная дверь резко распахнулась. В смотровую вбежал «муж» и, не давая женщине открыть рот, грубым тоном в который раз повторил:
– Доктор, я же вам сказал: она упала. Вам… – Выдержав паузу, он медленно и властно продолжил: – Этого не-до-ста-точ-но?
Не выдержав, и я вслед за ним перешел на грубый тон:
– Выйди и закрой дверь.
– А ты что так со мной разговариваешь? Ты обязан на «вы» со мной.
– Я тебе ничего не обязан, – ответил я и снова велел выйти и закрыть дверь.
Он вышел, но дверь оставил открытой. Из кабинета коридор казался пустым, но было понятно, что мужчина стоит за углом и все слышит. Как прикованная, его «жена» смотрела в дверной проем, мышцы ее лица подергивались, будто она хотела что-то мне рассказать, открыть какую-то страшную тайну, но не решалась. В ее взгляде читались страх и покорность перед сопровождающим.
Я перешел к осмотру. Со слов сопровождающего, пациентке было около сорока лет, хотя выглядела она на все восемьдесят пять. Истощение было катастрофическим, для такого даже есть специальный медицинский термин «кахексия». Создавалось впечатление, что передо мной лежало тело, которое давно покинула душа, – кости, обтянутые кожей. Задрав потрепанную синтетическую кофту, чтобы осмотреть туловище на предмет травм, я мог видеть, как двигались ребра женщины при дыхании. До сих пор помню ее безразличный взгляд на меня во время осмотра. Ее глаза находились в двух темных впадинах. Жировой клетчатки в орбитах, да и на всем лице практически не было, поэтому казалось, будто глазные яблоки просто лежат в глазницах, а тонкая кожа век едва их придерживает, чтобы они не выпали.
При мануальном осмотре костей лица в области нижней челюсти, слева, я нащупал «ступеньку» – целостность кости была нарушена, а смещение отломков было выраженным, более трех сантиметров. Однако отека мягких тканей или синяков на лице не было, как и боли при пальпации, что указывало на большую давность травмы. Я попросил пациентку закрыть рот, но она сказала, что и не открывала его. Разведя пальцами губы, я увидел, что правая сторона нижней челюсти плотно прижата к зубам-антагонистам на верхней, а вот с левой стороны, где я нащупал «ступеньку», зубы не доставали до верхней челюсти настолько, что я спокойно мог просунуть палец в рот. Контакта между отломками тоже не было. Руками я обхватил нижнюю челюсть пациентки с двух сторон, чтобы проверить, есть ли подвижность отломков, но ее практически не было, что также указывало на большую давность травмы. Теперь понятно, почему она не ела на протяжении двух месяцев. В острый период травмы при малейшем движении мышц лица или при сокращении жевательной мускулатуры, которая прикрепляется к нижней челюсти, отломки кости смещались, создавая сильную боль.
Перелом с таким сильным смещением встречается редко и никак не мог возникнуть от простого падения на пол.
ВЫВОД НАПРАШИВАЛСЯ САМ СОБОЙ: ЖЕНЩИНЕ КРЕПКО ДОСТАЛОСЬ, И СКОРЕЕ ВСЕГО, ОТ НОГИ ЕЕ «МУЖА».
Но почему же при такой сильной травме она не обратилась за медицинской помощью сразу? Ответ был очевиден и совершенно меня не радовал: он просто запрещал ей идти в больницу. После осмотра я не мог называть сопровождающего иначе как мучителем. Я не мог госпитализировать женщину в отделение челюстно-лицевой хирургии из-за отсутствия показаний для экстренной госпитализации. Поскольку травма произошла давно, кость уже успела срастись. Да, в неправильном положении, но перелома, требующего срочного вмешательства, на тот момент не было. А посттравматическая деформация нижней челюсти лечилась в плановом порядке. Для этого женщина должна была взять направление на госпитализацию, сдать ряд анализов в поликлинике по месту жительства и при необходимости пройти некоторых специалистов смежных специальностей. И только после полного обследования попасть на плановую госпитализацию с целью проведения рефрактуры и остеосинтеза нижней челюсти. Не спорю, это неудобно для пациента. Но разграничение потоков плановой и экстренной госпитализации необходимо для врачей.