ДОЛГОЕ ВРЕМЯ Я СТОЯЛ У ДВЕРИ СМОТРОВОГО КАБИНЕТА, ЗА КОТОРОЙ НАХОДИЛАСЬ ПАЦИЕНТКА, НЕ ЗНАЯ, ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ. ПРИЗНАТЬСЯ, ПЕРВАЯ МЫСЛЬ, КОТОРАЯ ТОГДА ПРИШЛА МНЕ В ГОЛОВУ, – НАПИСАТЬ ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ УВОЛЬНЕНИИ.
Такие травмы в своей на тот момент еще недолгой карьере я не встречал и попросту не знал, какой подход выбрать, да и совета спросить было не у кого. В теории все было просто: для постановки диагноза необходимо опросить и осмотреть пациентку, затем имеющиеся на лице раны следует обработать растворами антисептиков, наложить швы и, наконец, выполнить рентгенографию костей черепа, что позволит подтвердить или исключить костно-травматические изменения лицевого скелета. При наличии перелома нижней челюсти следует создать иммобилизацию (неподвижность) путем связывания нижней и верхней челюстей между собой. Но это было в теории – на практике же я боялся, что перелом окажется со значительным смещением отломков, и тогда пациентке потребуется хирургическое вмешательство, которое я видел только на картинках в учебных пособиях.
По моим ощущениям, прошло уже минут десять, как врач скорой помощи ушел, а я все не мог справиться со страхом неизвестности перед тем, что меня ожидало за дверью смотрового кабинета. В конце коридора я увидел силуэт Александра Викторовича, который двигался в мою сторону, и боязнь выглядеть в его глазах трусом и некомпетентным врачом победила мою нерешительность – я все же вошел в смотровой. Стены небольшого кабинета от пола до потолка были покрыты старым обшарпанным советским кафелем. На такой же старой и кривой, не один раз ломанной, со следами сварки на ножках кушетке лежала девушка лет тридцати пяти. Увидев ее, я остолбенел. Половина лица была прикрыта развернутыми и скомканными между собой бинтами, которые она придерживала левой рукой. Бинты уже пропитались кровью, которая струйкой стекала на одежду и кушетку. Из правого глаза, который на тот момент был свободен от бинтов, ручьем текли слезы. Девушка не обращала на меня внимания, пока я рассматривал ее. Все же я решил перебить ее страдания приветствием:
– Здравствуйте, меня зовут Руслан Викторович, я стоматолог-хирург. Расскажите, что с вами случилось?
Пациентка перевела взгляд с потолка на меня и сквозь слезы ответила:
– Меня муж избил, – после чего разревелась еще сильнее.
В такие моменты я всегда чувствовал себя неловко, потому что не любил плачущих людей и не имел ни малейшего представления о том, как правильно нужно их успокаивать. Надев резиновые перчатки, я медленно и аккуратно удалил повязку, наложенную врачом скорой помощи на лицо бедной девушки. Я молился, чтобы раны были неглубокие и без дефектов мягких тканей, которые бы потребовали сложных операций с ротациями лоскутов. Но, как только я попытался убрать повязку, из множественных ран хлынули потоки крови. Мне пришлось тут же вернуть бинты на место, чтобы остановить их. Однако я успел разглядеть около семи ран небольшого размера и с неровными краями. Предположив по внешнему виду, что они были нанесены так называемой розочкой, я не стал задавать лишних вопросов и отправился за медицинской сестрой, которая находилась в операционном блоке на втором этаже.
Не все операции необходимо проводить в условиях операционного блока. В перевязочном кабинете я тоже иногда выполнял небольшие вмешательства, не требующие наркоза, как в данном случае. Под местной анестезией я ушил все имеющиеся раны и остановил кровотечение. Признаюсь, без должного опыта это заняло у меня огромное количество времени. Края таких ран имеют неровные контуры, что затрудняет их идеальное сопоставление «стык в стык», а именно к этому мы стремимся, чтобы в дальнейшем рубцы были минимально заметны.
Поскольку у меня были подозрения на перелом нижней челюсти (имелось нарушение прикуса и выраженные боли при попытке открыть или закрыть рот, а также во время осмотра), я отправил пациентку выполнить рентгенографию нижней челюсти.
Мои опасения подтвердились: на снимке был виден перелом нижней челюсти в пределах зубного ряда со смещением отломков. Правда, смещение было незначительное, что давало мне надежду на решение этой проблемы без операции. После того как обследованная пациентка вернулась в отделение, я принялся мастерить из алюминиевой проволоки индивидуальные шины, так называемые шины Тигерштедта.
В 1915–1916 годах, в период Первой мировой войны, малоизвестный на тот момент стоматолог-хирург Киевского военного госпиталя Северин Вандалин Тигерштедт предложил свою систему оказания помощи пациентам с переломами нижней челюсти и назвал ее «Военно-полевая система лечения и протезирования огнестрельных челюстных ранений». Он разработал большое количество конструкций индивидуальных шин для иммобилизации челюсти при переломах. И, как говорил сам автор методики, его система позволяла «…быстро, без слепков, без моделей, без колец, гаек и винтов, без пайки и штамповки, без вулканизации сделать все, что нужно». Он внес неоценимый вклад в развитие челюстно-лицевой хирургии и хирургической стоматологии. И, несмотря на то что впоследствии его методики лечения подвергались многократной критике, индивидуальные шины широко используются и по сей день во всем мире.
Вернемся к нашей пациентке. Изгибание алюминиевой проволоки до готовой шины Тигерштедта у меня заняло около часа, в то время как опытный стоматолог-хирург управится меньше чем за десять минут. Руки меня не слушались, проволока все время прокручивалась и выскальзывала, пару раз я даже чуть не уронил ее на пол. К счастью, этого не произошло, иначе пришлось бы начинать все сначала. Однако, несмотря на все трудности, первый этап был окончен. Далее было нужно поставить отломки кости в правильное положение и привязать изготовленные шины к зубам. Я переживал, что у меня не получится устранить смещение, ведь раньше я этого не делал. Но, к моему удивлению, отломки без особых усилий встали на место одним движением руки. Пациентка громко закричала, услышав щелчок и почувствовав резкую боль в челюсти. Я постарался ее успокоить, поскольку отломки были еще не зафиксированы и любое напряжение мышц могло вызвать их повторное смещение. Удерживая челюсть в правильном положении левой рукой, правой при помощи иглодержателя я просунул тонкую нержавеющую проволоку между зубами по обе стороны от щели перелома. Не меняя положения левой руки, я вывел концы проволоки вперед и принялся скручивать их между собой. Такая фиксация перелома была ненадежной, поскольку нержавеющая проволока очень тонкая и в любой момент может лопнуть. Однако это позволило на какое-то время освободить мою левую руку от удерживания отломков. Далее я аккуратно наложил изготовленную ранее алюминиевую шину Тигерштедта на зубной ряд и принялся привязывать ее к каждому зубу, как это написано в любом учебнике по хирургической стоматологии. В процессе я поймал себя на мысли, что очень горд собой, поскольку мне удалось достойно справиться с трудной ситуацией. Однако я понимал, что это было всего лишь везение. Смещение оказалось незначительным и достаточно простым. Тем не менее я столкнулся и с трудностями. Все дело в том, что щель перелома проходила через зуб и в данном случае он являлся «входными воротами» для инфекции. Чтобы предотвратить возможное нагноение костной раны и остеомиелит[3] в будущем, зуб надо было удалить. Нас так учили. Представляете, что значит удалить молодой, красивой девушке здоровый постоянный зуб? Мне было жаль ее, ведь по состоянию полости рта было видно, что она тщательно следила за гигиеной. Такие пациенты в хирургическом кабинете – редкость.
БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ МОИХ ПАЦИЕНТОВ, ОБРАТИВШИХСЯ С ЗУБНОЙ БОЛЬЮ ИЛИ УЖЕ РАЗВИВШИМСЯ ГНОЙНЫМ ПРОЦЕССОМ, ЗУБНУЮ ЩЕТКУ ВИДЕЛИ ЛИШЬ НА ПОЛКАХ МАГАЗИНА И В ТЕЛЕВИЗИОННОЙ РЕКЛАМЕ.
Позже, когда пациенты с переломами костей лица перестали быть для меня редкостью, я понял, что отвратительная гигиена полости рта является их отличительной чертой. Думаю, какие запахи извергают такие рты, вы можете догадаться: годами откладывающиеся камни на шейках зубов вызывают пародонтит, отчего и появляется этот гнилостно-зловонный запах, который я могу сравнить с ароматом разлагающегося трупа кошки. Все это вперемешку с запахом крови и зачастую парами сильнейшего перегара резко бьет по обонятельным рецепторам. Обычно после шинирования таких пациентов медицинская одежда, волосы, кожа и слизистая носа буквально пропитываются этим запахом и до конца смены не получается от него избавиться. Большое счастье, если человек обратился за помощью трезвый, поскольку, как показывает практика, травмы лица чаще возникают у мужчин, причем в процессе распития спиртных напитков. Проснувшись утром после веселой ночи и испытывая сильную боль в области перелома, будущий пациент решает не обратиться за помощью к врачу, а принять очередную порцию «обезболивающего». И так до тех пор, пока либо не кончится алкоголь, либо боль не станет невыносимой. Конечно, несправедливо говорить, что все травмы челюстно-лицевой области заканчиваются таким исходом, но большинство.
Я попытался объяснить своей пациентке необходимость удаления зуба, однако из-за этого у нее началась настоящая истерика, она стала реветь еще сильнее, постоянно всхлипывая и причитая что-то себе под нос. И, не придумав ничего умнее, я сказал ей: «А знаете, можно и оставить зуб там, в челюсти, только нужно будет депульпировать[4] его». Это было рискованно. Не было никаких гарантий, что впоследствии все же не начнется воспаление. Конечно же, пациентка ухватилась за шанс сохранить зуб. Все время, что я лечил эту девушку, у нее непрерывно текли слезы по щекам, отчего к концу всех манипуляций повязка на лице полностью промокла и ее пришлось менять.
Ближайшие четыре дня стационарного лечения пациентка была молчалива – замкнулась в себе. Во время осмотров мне не удавалось выйти с ней на контакт, на любой вопрос она отвечала односложно. Но я не мог не заметить, что она часто выходила из отделения на лестничную площадку поговорить по мобильному, вероятно, чтобы никто не слышал содержание разговора. Эти телефонные звонки ее очень расстраивали, после них она становилась подавленной, как мне показалось, покорной, напоминала маленькую девочку, которая в чем-то провинилась.