За пару дней до выписки она внезапно спросила меня:
– Руслан Викторович, а вы не могли бы написать в истории болезни, что я упала сама? Уберите запись, что меня избил муж. Я тогда плохо соображала, сама не понимала, что несла.
– Понимаете, история болезни – это официальный документ. Я записываю все с ваших слов и потом уже ничего исправить не могу.
Помолчав немного, я добавил:
– Это, конечно, не мое дело, но вам не кажется, что муж должен понести наказание за свой поступок? Почему вы его покрываете?
– Он отец моих детей. Как я напишу на него заявление? Да и я сама виновата, напросилась. Видела же, что тогда, на празднике, он выпил лишнего. Я сама виновата, не надо было его провоцировать.
Этот разговор мы завершили неловким молчанием, и я был даже рад, что по закону не могу исправить документы истории болезни, заполняемые при поступлении. Меня возмущало, что она считает виноватой себя в том, что ее муж не умеет контролировать свой гнев. Но, сложив воедино всю информацию, я понял, что это был далеко не первый подобный конфликт и, к сожалению, не последний, потому что уходить от мужа она не планировала.
Глава 4Красная бумажка
Прошло уже два месяца, как я устроился на работу врачом в Центральную районную больницу Минусинска. Работа хирурга мне понравилась сразу, чего не могу сказать о зарплате. Платили очень мало, денег едва хватало, чтобы оплачивать аренду квартиры в восемнадцать квадратных метров. Заведующий подсказал обратиться в профсоюзный комитет, где меня должны были поставить в очередь на получение служебного жилья в пользование, чтобы сэкономить хоть немного денег. В очередь меня поставили, конечно, даже дали талон с порядковым номером 136, но еще дали совет искать другие варианты, поскольку эта самая очередь уже несколько лет не двигалась. Не понимая, как можно прожить на одиннадцать тысяч рублей в месяц, семь из которых нужно отдавать арендодателю за проживание в небольшой квартире, я стал искать подработку. В частные стоматологические клиники, которых в городе было не так уж много, принимать меня на работу не хотели. Им нужны были стоматологи с опытом, которого у меня едва набиралось три месяца.
В один из осенних вечеров, вернувшись домой с работы, я застал плачущей свою девушку. Она объяснила, что у нее задержка, а тест на беременность показал две полоски. Я обрадовался, ведь всегда мечтал о своей семье, мечтал иметь сына, которого буду воспитывать в любви и заботе. Но я не думал, что это произойдет так скоро, – вслед за радостью меня охватило волнение. Моей зарплаты едва хватало на содержание себя, а теперь в скором времени должен появиться ребенок. «Мне срочно нужны деньги» – эта мысль не уходила из моей головы. Поиски подработки окончились продажей себя на пятилетний срок в пользование местным жителям села Лугавское. В две тысячи двенадцатом году уже действовала программа «Земский врач», по которой доктор получал один миллион рублей на личные нужды в обмен на пятилетний срок работы в сельской местности. Из тех вакансий, что были свободны на тот момент в близлежащих мелких городах и селах, участвовавших в программе, мне повезло занять единственное свободное место стоматолога. Лугавское – небольшое село с населением чуть больше девятисот человек. Я должен был лечить и удалять зубы местным жителям в течение пяти лет, ничего интересного и сложного, рутинная работа. Полдня работы хирургом в районной больнице в городе и полдня в деревне стоматологом. Как ни странно, первыми посетителями сельского стоматологического кабинета оказались не пациенты.
УЗНАВ, ЧТО В СЕЛЬСКОЙ АМБУЛАТОРИИ ПОЯВИЛСЯ МОЛОДОЙ ДОКТОР, КОТОРЫЙ ПОЛУЧИЛ МИЛЛИОН РУБЛЕЙ ОТ МИНИСТЕРСТВА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ, ТУТ ЖЕ ПРИБЕЖАЛА ЗНАКОМИТЬСЯ САМАЯ НАГЛАЯ ЧАСТЬ ЛУГАВСКОГО.
Они не скрывали того, что им известно об имеющихся у меня деньгах, и принялись предлагать потратить их «с умом». Одна женщина была такой настойчивой, что не планировала уходить, пока не получит от меня согласия купить у нее дом. Находящийся в аварийном состоянии, как поведал мне другой местный житель. К слову, этот «доброжелатель» тоже пришел попытать счастье в продаже своего дома. Я сообщил продавцам, что обязательно подумаю о покупке жилья, деликатно намекая, что их предложения меня не интересуют, но женщина все не успокаивалась. Уходить без денег она не хотела и уже даже пообещала вместе с домом в качестве бонуса отдать мне двух коров по той же сходной цене ровно в один миллион рублей. Выпроводил я ее с большим трудом.
Первые несколько месяцев жители деревни с опаской относились ко мне и на прием приходили единицы. Да и обращались только те, у кого была острая зубная боль и деваться уже было некуда. Но со временем ситуация поменялась, я зарекомендовал себя как хороший специалист, и ко мне уже стала ходить бо́льшая часть деревни лечить и удалять зубы.
Однажды на прием пришла интересная девушка, лет тридцати пяти, по телосложению больше похожая на юношу. Голову ее украшали коротко стриженные, засаленные и местами взъерошенные волосы, как будто она проснулась в стоге сена. Щеки были намазаны свекольными «румянами», брови криво подведены черным карандашом, и, наконец, венец ее мейкапа – ярко-красная дешевая помада, неуклюже выходящая за контуры губ. Одета девушка была в коричневую замшевую дубленку, какие носили лет двадцать-тридцать назад. На ногах красовались несуразные кожаные сапоги серого цвета со сбитыми носами и стоптанными пятками. В первый раз она пришла полечить зубы и познакомиться, как она же и сказала. По ее невнятной речи и манере растягивать слова можно было понять, что она страдает каким-то психическим заболеванием.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Лю-ю-ю-ю-юбка, – ответила она и улыбнулась во весь рот, в котором было только два зуба. Это были два желтых верхних клыка.
– Люба, с кем ты живешь?
– С Танькой, ду-у-урой, – ответила она.
К счастью, в разговор вмешалась медсестра:
– Лебедь крашеный, иди домой. У нашего доктора уже есть жена.
Позже от своей медсестры я узнал, что Люба – инвалид с детства и живет со старшей сестрой Таней, которая тоже имеет отклонения психического характера, но не такие выраженные, поэтому ей разрешено быть опекуном младшей сестры. Чем-то Люба привлекла мое внимание, и я стал спрашивать у коллег, которыми по большей части был средний медицинский персонал, – что за Люба такая и почему она ходит знакомиться к мужчинам? Любе было тридцать четыре года, жить с сестрой Таней она стала после смерти их матери. Люба очень мечтала иметь семью и поэтому часто занималась сексом с местными мужиками в надежде, что кто-то из них возьмет ее замуж. Мужики же, в свою очередь, обманывали Любу, обещали на ней жениться, если та будет послушно выполнять все их прихоти. В сезон летней рыбалки Люба особо пользовалась спросом. Местные мужики любили брать ее с собой к реке на несколько дней, где вдали от дома, в тишине и покое исполняли с Любой все свои самые заветные фантазии. Так, приехав из одной «командировки», Люба собрала вещи в чемодан и пошла к своему рыбаку, который жил через пару улиц. Но на пороге Любу встретил не ее новоиспеченный жених, а крупная женщина с фигурой, похожей на грушу. Это была жена того самого рыбака. С выражением тигрицы, готовящейся совершить прыжок на жертву, она стояла и ждала, как только та даст ей повод. Люба по своей наивности не могла даже подумать, что ее могут обманывать, и поэтому спросила у женщины:
– А г-г-где Володя? Он м-м-мне обещал жениться и жи-и-и-и-ить со м-м-мной.
После этих слов Люба получила резкий и неожиданный удар в лицо от обманутой жены. После этого вышел и сам жених, гордый собой, ведь за него, как за альфа-самца, дрались две женщины. Он взял Любкин чемодан и ударил им по голове бедную «невесту». Это была первая Любина травма, с которой она обратилась ко мне. Как оказалось, она уже не в первый раз приходила так свататься. И, поскольку село маленькое, большинство жителей знали, о чем говорит появление Любы на пороге их дома с чемоданом вещей. После ее ухода медсестры рассказали мне, что девушку часто избивают то мужики, то их жены. Но это было не самое подлое и страшное в ее жизни. Оказывается, сестра Таня забирает у нее всю пенсию, и Люба часто голодает, поскольку купить еду попросту не на что. А недавно одна грамотная учительница из местной школы помогла Любе оформить кредит. Только вот кредит был на норковую шубу, которую учительница решила подарить себе на начало нового учебного года. Люба и не поняла тогда, что за бумажки ей дала учительница, в которых она с важностью взрослого человека поставила свою подпись. Мне стало по-человечески жаль Любу, и я даже хотел разобраться и попытаться хоть как-то ей помочь. Но фельдшер нашей амбулатории сказала, что уже обращалась к местной администрации. И оказалось, что та самая учительница в дорогой норковой шубе была старшей дочерью председателя сельсовета. Председатель очень любила свою старшую дочь и в обиду давать не собиралась, пригрозив фельдшеру, что, если «та еще раз сунет нос не в свое дело, у нее будут проблемы».
Бедную Любу обманывали и в магазинах непорядочные продавцы. Каждый кассир в маленькой деревне ждал появления девушки в свою смену, потому что можно было заработать денег себе в карман.
Люба не умела считать и писать, и что означают цифры на банкнотах, она тоже не знала. Деньги она называла по их цвету: одну тысячу рублей – зелененькой бумажкой, сто рублей – коричневой, пять тысяч – красненькой.
Недавно Люба расплатилась за хлеб красненькой бумажкой, на сдачу ей добропорядочный кассир сдал четыре синенькие, это были четыре пятидесятирублевые купюры. Благо после продуктового магазина Люба зашла в аптеку, которая находилась в нашей амбулатории. Раньше девушке всегда хватало денег на лекарства, но в этот раз она подала четыре синенькие бумажки, и фельдшер объяснила: «Люба, этого не хватит». Девушка расплакалась и рассказала, что денег больше нет, все на хлеб ушли. Забегая вперед, скажу, что с непорядочным кассиром ходил разбираться я. Это был не человек, а скотина, надевшая на себя фартук продавца. Ох, сколько нелестного мне пришлось выслушать о себе, прежде чем она все же вернула украденные деньги. Весь оставшийся день я думал о том, как все-таки тяжело живется инвалидам. Без помощи и поддержки они пропадут.