Всё, что я рисую и пишу, я мысленно посвящаю Вам и Вашей необыкновенной личности. Я счастлив тем, что пишу для Вас, рисую для Вас, думаю о Вас, потому что я Вами дышу.
Дорогая моя девочка. Вы не поверите, но после вчерашней Вашей обструкции мне сегодня у меня хорошее настроение. Я снова взялся за лучшую книгу о Леонардо да Винчи «Un élan rationne1». Я читал её вчера заполночь, пока не уснул.
А теперь пишу это письмо утром, на душе у меня какой-то весенний разлив или паводок чувств ― я всё думаю о Вас, но не как о Деси, а как… о Лукреции Кривели или Чечилии Галлерани, которых портретировал итальянец.
Я отчётливо понимаю, что в жизни моей что-то не сложилось или сложилось не так, и поделом: за всё надо платить (это fatum, это судьба)!
Нет! Я не сказал, я не успел ещё сказать главного в жизни, и это главное, как я разумею, не высказать мне пером на бумаге, написав, например большую поэму стихами, не рассказать мне о главном и в прозе, записных книжках, дневниках и проч.
На это главное способна лишь живопись!
Недаром Леонардо называл царицей искусств именно ― живопись.
И это я говорю в эпоху упадка всей европейской живописи? Это похоже на неудачную шутку, но я не шучу. Я задумал написать Ваш портрет с Вашими чудесными распущенными волосами и … с лютней в руках.
Вы скажете: «Но я играю на рояле, немножко на домре, но лютня?»
Какая разница! На портрете моём Вы будете итальянка.
Ах, дорогая моя девочка, Вы так похожи на итальянских мадонн. Вы содержательна и прекрасна, как Мадонна!
Теперь, к сожалению, в нашей жизни отсутствует тайна…
И я хватаюсь за неё, хватаюсь за Вас, как за мираж…
Ваш S. I.
21 ноября,
пос. Малаховка
Дорогая, моя любимая девочка!
В моей голове мешанина или сумбур, ну разве это не похоже на… болгарский винегрет?!
Я вчера Вам отослал письмо, которое, как выяснилось теперь, предназначалось не Вам (?)
Оказывается, мой литературный герой, презабавный скучный тип, нализавшись шотландского виски, без моего ведома Вам отослал своё письмо, да ещё подписался французским именем Vilain, которое я подбирал с таким трудом…
Но ведь это песенка из другой оперы. Это было бы забавно, если бы не выглядело глупо.
За какого герострата Вы теперь меня принимаете: мои герои, как последние сукины дети, без моего ведома творят, что им вздумается.
Это похоже на Ш. З. или раздвоение личности ― простите им, они не ведают, что творят… а меня пожалейте: я смертельно устал, и мне нужен продолжительный отдых.
Остаюсь Ваш покорный слуга, не знаю, каким уже именем подписывать теперь мои письма, на всякий случай ставлю две буквы S. I.
Дорогая Деси!
Захотите ли Вы эти письма оставить у себя, нужны ли они Вам? Поскольку многие из них адресованы не Вам, да и давно были написаны, до нашего знакомства с Вами, сообщите мне, что Вы думаете.
Имя Деси ― это собирательный образ девушки нашего времени, молодого музыканта или поэтессы нашего времени. Разумеется, он не полон ещё, я его недособрал. Поможете ли и Вы мне в этом? Вам интересно это? Тогда укажите тональность и свои замечания, как, о чём и главное ― что нужно писать такой героине?
Я об этом прошу, потому что недавно вышел конфуз, одна девочка 17 лет, прочитав какие-то мои писания эпистолярного жанра (кажется, это были письма поэта из Шахматово, усадьбы А. Блока), громко рассмеялась и сказала, что… это скучно, что теперь так не пишут, это что-то ― 19 век и проч.
Я с ней, конечно, не согласен и всё же прислушиваться к голосу молодых обязан.
И потом, как отреагируют Ваши друзья (или друг?), окажись эти письма в их руках, я не знаю. Я б, наверное, ревновал, а ревность ― паршивая штука.
Поэт и художник, даже в наше время, выглядит часто как изгой, особенно если он касается любовной темы. Являясь, между прочим, невинной овечкой.
Творческих успехов и наилучшие пожелания.
Ваш S. I.
Записные книжки С. Иконникова
Гоген был до мозга костей поэт и как личность по уму и разносторонности своего дарования дал бы сто очков вперёд любому из своих современников, в том числе и Сезанну. Ведь не случайно же его рука так тянулась к перу, как у д’Артаньяна к шпаге. Какое великолепное и разностороннее дарование имел этот человек от природы, и как он не смог им воспользоваться в полной мере! (Живописец, резчик по дереву, скульптор, писатель.) Впрочем, он поставил перед собой ещё в молодости одну цель ― стать великим художников, и он им стал. Какие претензии к нему могут быть у нас, сопливых потомков? Никаких. И всё же… внимательно рассматривая репродукции с его картин и восхищаясь ими в залах Эрмитажа или Пушкинского музея, проходя мимо проникновенно будоражащего и морализующего Ван Гога и становясь в тупик перед холодным искусством Сезанна, я прихожу к неоднозначному выводу. Моя любовь к этим трем пророкам современного искусства пережила как бы три фазы: сначала был Ван Гог с его болезненным, как кровоточащая рана, взглядом на мир, затем Гоген, теперь Сезанн, из этих художников и вышел Русский Авангард 20-х гг.
Загадка Гогена
Ван Гог был загипнотизирован личностью Гогена, да и его творчеством. Гоген действительно иногда был, наверное, похож на величавый, полный силы, гордой стати и достоинства таинственный бриг под алыми парусами…
Своим тонким, гениальным умом Винсент Ван Гог понимал, что перед ним не просто художник, каких множество, как тот же Э. Бернар или Ш. Лаваль, а особенный художник, с поэтическим зрением, личность таинственная, мало понятная, а по сему мощная и даже страшная, как болид, летящий откуда-то из далёких миров… Не зря Ван Гог как-то о нём сказал: «Человек, идущий издалека». Да, великий поэт, особенно такой как Гоген, с особым поэтическим зрением, ― это большая загадка для исследователей. Это главная причина, почему о его личность почти все спотыкаются, не находят в истории искусств ему аналогов и не понимают его. Быть может, я первый, кто его понял, Гоген вовсе не загадка для меня ― хотя мощь его фигуры достаточно загадочна. Но чтобы поставить веху в искусстве, Бог выбирает именно такие необыкновенные фигуры, как Гоген, мощные и целеустремлённые.
Что до меня, то мне дан от Бога иной путь, я бы сказал, что этот путь, скорей всего путаника, но при этом и пытливого исследователя. Линия моей судьбы ― это линия с такой синусоидой, каких, наверное, и мир не видывал… Правда, то, что я пишу теперь, не надо никому: у кого-то это вызывает улыбку, у кого-то ― смешок, а у кого-то, особенно это касается отцов церкви ― гнев. Но что делать, я не могу умереть, прежде чем не попробую использовать ту монету, которую имею.
В этой связи припоминаются слова Поля Сезанна, которые он сказал о себе и своём «маленьком видении», кажется, он выразился так: «Я имею монету, которой не могу воспользоваться». Похоже, и я имею монету, которой воспользоваться не могу…
Иногда мне даже хочется развить эту мысль глубже, глобальней, до значимости какой-нибудь формулы Лобачевского. Ведь подумать только, смолоду у меня, казалось, в кармане лежала монета, цены которой просто нету, но… карман прохудился и монета выпала. Теперь, чтобы её вернуть, я прилагаю колоссальные усилия. А Бог ― или Верховное существо, что там наверху, только посмеивается. Там, наверху, наверное, принято решение не возвращать мне то, что я потерял так глупо. Бог дал, Бог взял. Теперь иногда и я смеюсь этой уловке Божией, и успокаиваю себя только тем, что думаю теперь так. Иногда наши потери для Бога более важны, чем наши обретения. Для Него гораздо важней показать даже на таком крошечном примере, как мой, что всё в руках Божиих. Он, Бог ― начало всему и конец, и судия. Что ж пусть будет, так как Он хочет, а не я недостойный раб Божий, слабый, больной и грешный. Аминь.
«Я знаю, как писал Рублёв»(Ироническое)
Когда Сергей Иконников поселился у товарища в Москве, на Петровских линиях, он ничего не рисовал, он только писал.
Сергей Иконников однажды написал небольшой текст «Я знаю, как писал Рублёв». Эту заметку опубликовала районная газета Москвы. На С. Иконникова посыпались упрёки, его спрашивали:
– А правда ли, что Вы знаете, как писал Рублёв? И что нашего преподобного святого Вы готовы поставить на одну доску с безбожником Гогеном? Это звучит, как оскорбление нашего слуха и несусветная чушь!
– Я никогда не говорил, что Рублёв и Гоген ― это одно и то же, это даже не то же самое… Учитесь читать между строк теории ― дай Бог, чтобы моя теория «Прежде и потом» уцелела.
А что касается меня как художника, то я давно поставил на себе крест, я даже готов отказаться от своей фамилии Иконников, поскольку икон я не пишу. Я готов для себя, грешного, даже взять псевдоним П р о м е ж у т к о.
(Художник и видение, записные книжки)
6 июня…
1. Мне пришла в голову презабавная мысль ― сравнить А. Пушкина и П. Гогена (которые, как известно, родились в один день ― 6 июня), назвать их не только Близнецами по гороскопу, но даже братьями-близнецами по несению службы у Музы. Об этом мало думают, мало кто догадывается, как эти два человека и два художника были близки… Вот загадочный знак гороскопа Близнецы, какому более всего благоволят Музы!
2. Муза ― владетель мира! Вот что могли бы сказать и Пушкин, и Гоген, к которым особо «прилипчивы» были Музы… Да, да, Гоген больше поэт, чем художник, не об этом ли говорит о Гогене Винсент Ван Гог, когда говорит о Гогене: «Человек, идущий издалека»?
3. Гоген ― это благоволение и любовь к нему Музы! Его плодовитость поразительна: он нарожал физически на земле шесть или больше детей, и он оставил после себя целую галерею картин, которые обеспечили ему бессмертие! Но вот парадокс ― знал ли Гоген, что по дарованию и по видению мира он настоящий поэт? Я иногда думаю, что он над этим не задумывался, иначе он бы хоть немного, а попытался писать стихи или оставил размышления о задачах поэта, как о том во все времена говорили поэты русские… А. Пушкин, А. Блок, С. Есенин говорили о природе поэзии и о самой Музе как о чём-то самом близком, понятном, родном.