Того ты упокой навек!
Уж кто его не бил, не сек?
Судьба дала по шее, нет,
Ещё даёт ― так тридцать лет.
Кто жил похуже всех калек ―
Того ты упокой навек!
Гробовщик
Цветы покрывают всё, даже могилы.
Я освободился из лагеря. Ехать мне было некуда, поэтому я поехал в Москву. На дворе стояла «перестройка», нет, она гремела как ненастроенный оркестр: митинговщина широкими лавинами надвигалась на Москву, жизнь, как какая-то ещё неведомая, широкая река Сибири, вышла из прежних берегов и прокладывала себе новое русло.
В Москве появился частный извоз и частные охранные структуры. Я устроился охранником в один из ЧОПов. Народ в охране разный: тут и непризнанные писатели, тут и художники, тут и «афганцы», и офицеры в отставке, есть даже два полковника, тут даже есть боевые лётчики, уволенные в запас. Я тут, пожалуй, один с моим путаным, непонятным прошлым. Но мне помогли.
Для начала меня поставили охранять гаражи, работа непыльная, к тому же зима…
В руках у меня резиновая палка и небольшая рация «Моторолла», она должна быть постоянно включённой, поэтому то, что творится в Москве, у меня на слуху. Это беспредел: бандитские разборки, взломы квартир, нападения, грабежи, похищения людей, убийства и проч. прелести современной жизни. В моём лагере ***, кажется, намного было спокойней, жизнь там была хоть и похожа на смрадный запах отхожего места, но зато устоявшейся…
К нам в охрану пришёл человек лет 40, какой-то холодный, как будто мёртвый, будто он пробыл на холоде лет двадцать пять.
– Нестор, ― сказал он мне коротко. ― Я гробовщик.
– Гробовщик?
– Да, я столяр-краснодеревщик, но теперь мы делаем гробы.
– Наверное, доходное дело?
– Доходное. Теперь люди мрут скорей, чем мухи или муравьи, скорей, чем поймут, что с ними происходит… ― Возникла пауза. Мой визави помрачнел. ― Я тут у вас не надолго, к весне уйду. Буду снова делать гробы.
– А что же теперь ушёл или гробовых дел мастера теперь не нужны?
– Гробовщики сильно пьют. Я сам чуть не спился совсем. Бывало, что мы напивались до такой степени, что из глаз сыпались искры, а в окна заглядывали черти или ещё что похуже… Мы ложились спать в наши же гробы ― и спали мертвецким сном. Потом просыпались и колотили снова гробы. А наш сердобольный народ нам всё нёс и нёс водку, сало да огурчики! Теперь можно сказать это почти мафия: люди мрут, а наши структуры ритуальных услуг этому только рады: у них хороший доход. А теперь у многих людей нет зарплаты ― и они несут гробовщикам водку! Несут со всех сторон, и всякому надо: кому починить скамеечку, кому столик стругнуть, кому гроб, кому два. Вот и рассчитывается народ водкой.
– И много у вас заказов бывало на дню?
– Бывало по-всякому. Бывало, такой наплыв мертвяков да плакальщиков, посмотришь кругом, так всей России нужны только одни гробы! А бывало и тише. Это как паводок весной, по-разному.
– Расскажи мне про технологию гробов, как это делается?
– Гроб делается просто. Начинать надо со снятия мерки и разметки 22–26 см. Ширина доски берётся на низ гроба, а на крышку берётся доска полегче, 15 см. Тут надо потоньше доску, люди кладут крышку на голову и несут.
– За какое время делается один гроб?
– Гробы разные. Но в общем два часа ― и гроб бывает готов. Потом его обивают бантами, рюшечками, делаются кресты, внизу обивают сатином, а иногда даже простынью. Рюшечки ― чёрные, и кресты чёрные. На рюшечки надо 30 м бантов, а на обивку ― любой материей, какую принесут, ― 2 м изнутри и 2 м снаружи. Бабушкам или престарелым ― обивка одна, а бездомным или бомжам вообще без обивки.
– Что прямо в голый гроб так и кладут?
– Прямо в гроб, на одни доски, набьют наволочку стружкой, и стружка на постель.
Я родной матери делал гроб. Хороший получился гроб, как игрушечка, Это же, как говорится, последняя постель или дом. ― Гробовщик встал, закурил, выглянул в окно.
Было видно по всему, что об этом гробе для матери он ещё и теперь думает…
– Да, не простое дело делать гробы, морально это не просто, ― сказал я.
Гробовщик взглянул на меня и, как бы смерив глазами сверху донизу, сказал:
– Я и тебе скажу, какой тебе гроб понадобится.
– И какой?
– 195 см длиной и 70 см шириной, чтобы в квартиру мог пройти.
– Ну, это какой-то слишком большой гроб, ― сказал я.
– Да, не маленький. Но мертвец ведь вытягивается на 5 см. А у некоторых животы дуются, крышка не закрывается. Бывало, иного покойника так раздует, что и в гроб не поместится, приходилось расширять.
– И что тогда, переделывали?
– И не раз переделывали. Одного мертвеца так раздуло, что его и похоронить не смогли как следует. Сделали ему на скорую руку новый гроб из фанеры да оргалита, а он из него вывалился… это был страшный позор. На нашу фирму тогда все жаловались.
Такие гробы ― это как одноразовые туфли для похорон, их из бумаги или из картона делают. Но так случается редко.
– Да, у гробовых дел мастеров своя специфика и свои сложности, ― сказал я. Но гробовщик уже не слушал меня. Он вышел из коморки, потому, что к нему приехал его сын, который, говорят, тоже гробовщик, в той же конторе ритуальных услуг.
Нора поэта
У меня есть один замечательный снимок, на котором запечатлена моя тележка с книгами, разбросанными рисунками, рукописями и… норой, которую я то ли в шутку, то ли всерьёз назвал «нора поэта». Дело в том, что я привык к этой норе ― эта яма в лесу, выкопанная или лисицами, или медведем, или каким- нибудь бездомным, который захотел заночевать в лесу. Рядом с этим местом есть действительно небольшая землянка с трубой, где некогда жил какой-то бродяга. Теперь близ этой норы обосновался и я. Здесь тихо, лишь ветер шумит вершинами елей и сосен. Хорошо. Я люблю тишину. Я люблю тишь и затвор. Ведь на лоне природы, в тишине, вдали от людей хорошо молится и пишется. В такую же тишь да глушь стремились и наши монахи-пустынники. Жили уединённо и молитвенно, строили себе небольшие скиты. Их потом люди называли дальними или ближними пустыньками. Мне иногда приходит на ум, что такие глухие леса, такие глухие места и дадены нам на Руси, чтобы всяк, кто уничижает себя и ищет святости, искал её в непроходимом лесу да болотах, где уже есть какая-нибудь ямка или нора ― а пустынью это место уже само собой наречётся, если, конечно, это будет угодно Богу…
Этика самураев
Как известно, Восток ― дело тонкое, а японский менталитет ― это особая тема.
Я иногда от Евангельских притч и молитв переношусь к высказываниям восточных мудрецов дзен-буддизма и поражаюсь бесконечному богатству восприятий этого баснословного мира людьми разных религий и философских школ.
Вот некоторые высказывания из этики самураев.
1. «Следовать по пути искренности ― это каждый день следовать так, как будто ты уже умер».
Какая великолепная трактовка отношения к смерти!
Если вдуматься, то всё учение Христа призывает к этому же! К искренности, к умерщвлению своего «Я» во имя Бога. «Кто не со Мной, тот против Меня». Мы должны как бы умереть для Бога, взять свой крест и следовать за ним. Правда, имя этому кресту ― любовь.
2. «Скупость равносильна трусости. Если ты с таким страхом оберегаешь казну, то с каким же страхом ты должен оберегать свою жизнь!»
Да, это правда: скупые ― трусливые.
3. «Сначала победи, потом сражайся!»
Это ― стихи, наподобие японской танка.
Да, чтобы победить реально, надо сначала заложить победу в мозгу абстрактно.
4. «Сегодня ― первый день остатка твоей жизни».
Но это уже, кажется не Восток, а Запад. Это, как иногда говорит мой приятель-острослов, «не для средних умов».
Иудушка
Художник В. К-в ― мой хороший приятель давних дней моей юности, даже друган. Но этот молодой человек по духу диссидент, он по мироощущению ― разночинец или даже нечаевец, доморощенный философ, немножко поэт, немножко художник, немножко мечтатель и Иудушка.
Он предавал меня несколько раз. Когда он предал меня ещё раз, я сказал:
«Хватит!» И мы прекратили всякие сношения. А вскоре я попал в переплёт, меня осудили и посадили в тюрьму: этот разночинец пропал.
Прошло лет 20 или, может, 25, звонок в дверь: на пороге всё та же сухопарая фигура В. К., несколько водянистые глаза и алые губы в обрамлении рыжей бороды.
– Чем обязан?
– Пришёл извиняться.
– В чём?
– В непредумышленном убийстве нашей дружбы.
– Дружбы? Но человек, который предал дважды, способен предать и в третий раз.
– Способен… но я не предам.
– Предашь! Ты по натуре Иудушка (между нами произошла заминка).
Впрочем, чтоб забыть всё и простить, я должен нарисовать твой портрет и назвать его «Иудушка». Только в таком случае я смогу забыть и простить прошлое. Ведь ещё Христос говорил: прощайте и прощены будете (между нами снова заминка).
– Я всё понял, ― сказал В. К. ― В одну воду нельзя войти дважды. ― Тут он развернулся на 180 градусов и, едва не споткнувшись, полетел вниз, к выходу.
Не называю его имени, потому, что это чистая правда. Между прочим, этот друган однажды сказал мне неглупую фразу: «У тебя есть своё видение художника, но оно не тому досталось». Быть может, он хотел, чтобы это видение досталось ему?
Оспа зависти
Почему я не завидую никому? Я не завидую богатым, материально обеспеченным и так называемым успешным. Я не завидую знаменитым художникам и прославленным музыкантам, писателям. Я даже не завидую гениальным художникам, таким как В. Г. и П. Г. (стоп! тут давайте остановимся, завидовать гениям, каких теперь, кажется, и нет, ― это несусветная глупость, это даже немножко похоже на то, что завидовать Тому, Кто там не н…си). Но на Бога в суд не подашь. Вообще зависть человеческая ― препаршивая вещь, и она душу человека сильно уродует. О себе грешном могу сказать лишь одно: мне ничего не далось даром! Все мои находки и потери оплачены мной сполна: трудом, мучениями, терзаниями и сомнениями, пытками нравственными и физическими, верой и неверием ― всё это я бы назвал одним ёмким словом ― познанием истины.