Пушкин, как известно, любил говорить о чужих произведениях, новинках литературных и не любил говорить о своих произведениях, хотя, по другим сведениям, говоря о своих стихах, он был чрезвычайно ревнив. В вещах же собратьев по перу он находил массу интересного, неожиданного, нового, чем покорял собеседников. Пушкин поступал великодушно, дальновидно-зорко и мудро. Скучно оставаться на таких высотах, на каких парил его дух, скучно даже гению. И он обязательно должен снизойти иногда просто до уровня талантливых стихотворцев.
В этой скромности едва ли не главное обаяние его личности. Теперь в воспоминаниях современников Пушкин как поэт как бы один из них, окружённый целою свитой соратников и братьев по перу ― рифмачей, ― поразительно! Но от такого сближения гений Пушкина только больше блистает.
Маяковский и Бог[3]
Я никогда не поминаю Вас в доме Божием ― Церкви. Но я всегда скорблю в день Вашей гибели.
Начну я с того, что я Вас люблю такого, каков Вы есть: резкого, грубого, нелюдимого (скорей, нелюбимого-нежного), талантливого. За Вас я всегда рад драть горло, а «бездарнейшую погань», говоря Вашими словами, и разорвать на части.
Владим Владимыч! Не смею Вас беспокоить в том, надеюсь, лучшем из миров, где Вы прописались надолго, но Ваша тень, надеюсь, колыхнётся, когда Вы услышите своё имя ― Маяковский, а точнее, «Маяковский и богословие» или ещё лучше ― «Маяковский и Бог». Вы заметили, что слово «Бог» я написал с большой буквы, ― это для того, чтобы слегка быть неприятным Вам. Вы ведь любили всегда наезжать на нас, поэтов помельче, и подминать под себя. Но, смею думать, теперь Вас подмял под себя.
Когда я прочёл Ваши слова о Нём, Всевышнем, мне показалось, что меня зарезали. Вы ли это? Вам кто-то накапал на Него, а Вы послушали. Ваш прекрасный и мужественный рот кто-то наполнил куриным помётом, а Вы, доверчивый, стали без разбору плеваться…Вот без изъятия Ваши слова: «Я думал, что ты божище, а оказалось, что ты ― недоучка, крохотный Божек». Ан… вышла ошибочка, крохотным специалистом в области теологии, богословия оказались Вы. И, надеюсь, Вы теперь понимаете, кто из Вас недоучка?
………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………
О прозе Блока
Мне всегда казалось странным, почему у Блока так много однообразных стихов и совершенно отсутствует проза. Это бы разнообразило его творчество.
Но это так, к слову. А вообще А. Блок для меня Величина постоянно-неизменимая! Я очень высоко ставлю его критические статьи. Это настоящий стиль писателя!
О вере
Однажды один мой старинный товарищ страшно поразил меня своей прямотой прямо в сердце.
– Знаешь, ― сказал он мне, ― какое самое лучшее наслаждение на свете?
– Какое?
– Просто лежать, глядя прямо перед собой, и верить в Бога, ― просто лежать и в ерить, правда, это глубоко сакральная процедура, но когда она тебе удаётся, то как будто всё преображается; всё, всё, всё, что ты видел до этого, отступает куда-то на второй и даже на третий план.
Ты весь свой световой день поглощен какой-то колоссальной идеей, точно тебя подхватывает на Свои руки Божество и крепко, крепко прижимает к груди. Ты на какой-то коротенький миг становишься как будто единородным чадом своего Создателя.
Потом мой товарищ вдруг замолчал, точно спохватившись от своей оплошности.
О космосе
Однажды Винсент Ван Гог сказал о Гогене как о человеке, который «идёт издалека». Это поразительно верные слова вообще о поэте.
Поэт вечно тоскует по какой-то идее или эпохе: то ему кажется, что это эпоха Высокого итальянского Возрождения, то эпоха французских просветителей и поразительных философов, то это эпоха «Золотого века» в русской литературе у нас. Впрочем, для поэта важна вовсе не причина этой тоски, но важна сама тоска. То, о чём и насколько сильно он тоскует, часто определяет его внутренний мир и душевный настрой.
Очень важно поймать уже в отрочестве главный нерв такой тоски и настроить его на божественное.
Хотим мы этого или нет, а всякий талант (художника или писателя) ― это некий природный феномен, который можно сравнить или с хорошо настроенным музыкальным инструментом или с инструментом расстроенным.
Думаю то, что мы называем словом «Талант», к нам приходит из космоса, нам остаётся только подчиниться этим неким вибрациям.
Не представляю существо человеческое без всего того сумасшедшего богатства гаммы чувств ― движений души и разума, какими его наделили Природа и Бог.
Это как колоссальный музыкальный инструмент со множеством регистров или отверстий на дудочке, помните, как гениально Гамлет предлагает Гильденстерну сыграть на флейте…
Вот, вот, я говорю как раз об этом: нельзя играть на регистрах чужой души, особенно когда она так богата, как у Гамлета.
О молитвенности
Кто-то из русских молитвенников сказал поразительные слова, соответствующие истине: «Мы ко Христу делаем шаг, Он к нам ― два».
Как научиться молиться, очень хорошо говорит святитель Феофан Затворник, он говорит о том, что в себе надо воспитывать молитвенный дух. И это, по-видимому, надо начинать с малого.
«Молитву или устремление сердца к Богу нужно возбудить и возбуждённую укрепить», ― говорит святитель.
Есть и другие книги наших святых отцов, где нам чёрным по белому показано, как надо молиться.
Вопросы, вопросы…
1.
Когда критики моего искусства, имеющие достаточно зоркий глаз, но куцее внутреннее зрение, говорят обо мне как живописце, что я новатор, я красноречиво улыбаюсь ― хотя на мне, кажется, побывали их палки для битья…
Тот, кто менее всего оригинален в живописи, ― это я. И потом, так смотреть на мир, как смотрели до меня три пары глаз[4], ― что тут нового? В том весь и секрет, что из своего ограниченного поля зрения я хотел бы уже давно выйти и производить на свет вещи иного сорта…
Меня теперь привлекает мир вовсе не новых идей, а идей, скорей, тенденциозных, тех идей, которыми были озарены моё детство и юность. Я бы хотел реанимировать в себе не пустяк, а взгляд на живопись иного кроя…
Мне кажется, что в нашей стране искусству живописи не придавали такого значения, как поэзии, как «немой поэзии» (Леонардо да Винчи). Чем бы я и хотел предстать иногда в своих двух- трёх вещах, показавшись на публике, так это поэтом из разряда немых поэтов. Я бы хотел создать немоту своих картин, на которые можно было бы смотреть, не уставая, как например, на Веласкеса.
…Ах, Веласкес, это уровень той многозначительной высоты и немоты в живописи, которыми я, кажется, отравлен с детства…
2.
Даже размышляя о своих любимых художниках нового времени: Сезанне, Ван Гоге, Гогене, ― искусства, равного по энергонасыщенности, по оригинальности и по важности диалога, который оно ведёт со зрителем, мне кажется, так никто пока и не создал ― даже любя этих художников, я нахожу, что их величие и сила только в одном ― они создали совершенно невиданное и оригинальное искусство, они нов аторы по существу их мироощущения! Они родились новаторами, для этого и жили. В этом их сила, но в этом я нахожу и слабые стороны их творчества. Никто из них не задумывался о конечном результате искусства живописи как такового. Они спешили жить, спешили творить, каждый по-своему поставив веху в искусстве. Но никто из них не Мечтатель до пароксизма. Никто из них не грезил до лунатизма категориями в живописи, которые обычно относят к метафизике и философии. Никто из них не изучал подстрочник живописи, когда начинают болеть глаза и отказывают мысли… никто из них не был божественно болен иррациональным и божественно- простым, экзистенциальным и банальным, неизреченно-нежным и безбрежным. Никто из них не был болен самой Идеей живописи. Никто из них не брал уроков (и с придыханием не брал) у Леонардо, у Дюрера, у Веласкеса. Они лишь в плену выразительных средств новейшей живописи, но никто из них не был в плену Идеи живописи. Никто из них не пытался нащупать в себе спираль такой Идеи и раскрутить её с нуля…
Третье тысячелетие, думается, подбросит немало дров в раздувание такого горна Идей.
3.
Что на самом деле означает творчество Рембрандта? Живопись Веласкеса или Леонардо да Винчи? И что за этим стоит, какая Тайна? Какая нечеловеческая поэзия? Какую неслыханную Тайну нам поведал своей «Троицей» Рублев? И может ли существовать Бог только по одному факту существования «Троицы»? И не праздный ли это вопрос? Не риторический? И можно ли забрасывать ангелов такими вопросами? И можно ли к искусству живописи относить классические слова «немая поэзия»? И среди двух немых кто более нем: музыка или живопись? И музыка ли живопись, и живопись ли музыка? Не геометрия ли? И что тогда геометрия, если не музыка? И если правда, что алгеброй нельзя поверить гармонию, то зачем стремиться к этому? И т. д. и т. п.
Вопросы, вопросы. Их наставили в 20-м веке мы, как закорючек в ином чернокнижии, а не ответить на них, кажется, и во все надвигающееся тысячелетие…
России суждено быть или самым нравственным обществом, или ничем.
Не правда ли, красивая фраза, красивая мысль ― красивая по форме и по содержанию, это ничего, что немножко утопическая…
Россия ― страна поэтов-мечтателей, философов-поэтов, великих писателей. Но более всего Россия ― страна великих вожатых, утопистов-философов. Иначе бы мы не утопили шестую часть земли (планеты) в нашей крови (в крови соответственно не прекращающейся братоубийственной бойни с 17-го года), не подрубили наше национальное самосознание под корень…