?» Шрамана пояснил: «Бхикшу – это монах, отошедший от всего мирского и посвятивший себя самосовершенствованию, чтобы найти свой путь. Отвергнувший все мирское мыслит лишь о самосовершенствовании и тем самым получает возможность освободить и себя, и все живое от страданий рождения, старения, болезни и смерти».
Услышав это, принц задумался. А ведь и он хотел разрешить основополагающие страдания рождения, старения, болезни и смерти, которые связывали все живое. Монах прекрасно облек эти помыслы в слова. Сиддхартха хотел было обратиться к шрамане за наставлениями, но того и след простыл. Принц испытал от исчезновения мудреца и печаль, и радость. Печаль – потому что ему было еще о чем спросить монаха по поводу пути к самосовершенствованию, а тот вдруг скрылся в неизвестном направлении; радость – потому что он обнаружил возможность избавления человечества от страданий старения, болезни и смерти. Воодушевленный принц вернулся во дворец.
Обойдя таким образом врата на всех четырех сторонах дворца, принц повстречал муки старости, недуга и гибели, а также ушедшего от мирских дел бхикшу. Все эти видения ниспослали небесные божества, чтобы помочь принцу уйти от мира и стать Буддой. Такова была воля судьбы.
На том Гусин довел заученную назубок притчу до конца и с таинственной полуулыбкой поглядел на Чжифаня и Жунянь.
– Так он ушел от мира и начал самосовершенствоваться, чтобы спасти всех от старости, болезней и смерти? – Такие вещи Жунянь всегда говорила с наигранным донельзя придыханием.
– Ну да, мы же не первый раз об этом слышим, – заметил Чжифань.
– Вот только… Медицина позволила нам обойти все эти три страдания. Тогда к чему нам искать Будду? – Жунянь охватило явное недоумение.
– Хороший вопрос, – признал Чжифань. – Того больного, которого Будда повстречал, мы бы сейчас вылечили вмиг. Наши высококлассные больницы лечат всех и продлевают дни старикам. Что же касается смерти, то и с ней мы вроде бы сможем разобраться благодаря науке и технологиям.
Верно говорил ученик. За счет геномики удалось взять под контроль абсолютное большинство заболеваний; а возможности регенерации и замены органов достигли того уровня, что, в сущности, люди уже обрели долголетие. Следующим шагом должно было стать единение с искусственным интеллектом, которое сулило человечеству бессмертие. Сознание умирающего человека можно было отсканировать и загрузить в механизированное тело. Тем самым жизнь и смерть действительно обратились бы в вечный круг перевоплощений и перерождений.
Но вслух Гусин ничего не сказал на замечания подопечных. Он всматривался в раскинувшийся за стеклом иллюминатора Марс, походивший на раскрывавшийся посреди бездны красный цветок лотоса.
Вплоть до недавнего времени люди смотрели на эту планету совсем иными глазами. Издревле все говорили о Марсе только в связи с «каналами», которые кто-то предположительно проложил на его поверхности. Потом все внимание переключилось на научные исследования, терраформирование и колонизацию космоса. И вдруг здесь решили искать Будду…
У Жунянь возник еще один вопрос:
– Наверно, главное – упорно учиться и верить в лучшее. Ну и набираться жизненного опыта. И настанет день, когда везде и всюду можно будет увидеть всеобще почитаемого Будду. У каждого человека в сердце хранится истинная таковость. Но большинство людей еще не прозрели и все еще остаются жертвами пустых метаний. К чему тогда лететь далеко в космос, искать то, что нам нужно, в столь далеких пределах?
Девушка полагала, что вся эта поездка была скорее перфомансом, чем научной экспедицией. Да, религия и искусство – неразрывно связанные вещи. Но Жунянь все равно ощущала неясный трепет от всей этой затеи.
Предпочитая не вдаваться в такие тонкости, Чжифань ответил ей вопросом на вопрос:
– А почему принц Сиддхартха не остался совершенствоваться у себя во дворце? И зачем монаху Сюаньцзану[4] потребовалось преодолевать многочисленные опасности, чтобы заполучить в Индии сутры?
У Жунянь на глаза навернулись слезы.
К тому моменту андроиды уже пробудились. Микробы у них в головах телепатически подключились друг к другу и принялись с жаром обмениваться откровениями, почерпнутыми во время медитации. Вскоре разгорелся нешуточный спор: получеловеки не сошлись во мнениях о том, какие истины заслуживали доверия. В прежде безмятежном космическом корабле запахло порохом дискуссии.
«А могут ли искусственные люди стать Буддами?» – подумала про себя Жунянь.
На все происходившее в каюте безмолвно взирала со своего портрета одноликая и четырехрукая Махамаюри. Восседала она на золотистом павлине. В руках богиня держала цветок лотоса, цитрон, гранат и перо павлина. Каждый из предметов воплощал определенное качество: лотос – почтительность, цитрон – дисциплину, гранат – удачливость, перо павлина – освобождение от бед.
Махамаюри – олицетворение Вайрочаны. Вайрочана – абсолютное проявление духовной сущности Будды – располагает двумя добродетелями: поглощением и переубеждением. Эти способности материализованы в форме двух драгоценных престолов: трона белого лотоса, который обозначает готовность всегда проявлять милосердие, и трона синего лотоса, который символизирует обуздание всех страданий.
По скромному мнению Жунянь, вполне возможно, именно Махамаюри выступала навигатором, который не позволял кораблю сбиться с намеченного пути.
Накрутив пятнадцать кругов вокруг Марса, Чжифань вывел корабль на перицентр в 450 километрах от поверхности планеты и начал снижение. Они вошли в разреженную атмосферу Марса.
Местом посадки было избрано плато провинции Фарсида в западном полушарии. Чжифань вклинился в перебранки андроидов и выпустил их наружу. Полуавтоматы-получеловеки сразу перешли в рабочий режим и либо полетели вперед, к небу, либо устремились вниз, к земле. Зонды ринулись искать следы Будды.
Сущность, которую посчитали за Шакьямуни, вероятно, нашла пристанище на одной из скал Марса. Но «увидеть» ее нельзя было ни живыми, ни механизированными глазами, только «аккумулированное сознание», возникшее благодаря слиянию андроидов и живой материи, могло зафиксировать присутствие богини.
Космонавтам открылся «другой берег существования» – опустошенный и безмолвный. Красный песок был усеян мелкой галькой. Повсюду высились вулканы и зияли кратеры. Над неровным рельефом нависло, подобно огромному зонту, розоватое небо. Со времени посещения этих краев первыми зондами прошло очень много лет. Марс вроде бы не изменился, но в то же время выглядел не таким, как прежде.
Встав на замершие в неподвижности камни всех возможных размеров, Гусин принюхался. Не это ли дыхание Будды? Командиру припомнился Даошэн, буддийский монах эпохи китайской династии под названием Восточная Цзинь[5]. Даошэн долго учился и постиг многие тайны буддийских предписаний. Монах полагал, что «все живое способно стать Буддой». Более того, он заявлял, что даже «нерадивый в вере может стать Буддой». Скандальная мысль по тем временам! Догматики объявили Даошэна еретиком, желающим ввести народ в заблуждение, и изгнали его из духовенства. Однако Даошэн не изменил своему учению. И тогда он избрал себе в слушатели камни и начал им проповедовать свои заветы. Дойдя до принципа, что даже неверующему дано стать Буддой, Даошэн обратился к камням: «Отвечает ли то, что я говорю, велению сердца Будды?» И камни все как один одобрительно закивали. Отсюда, кстати, афоризм про человека, который говорил так красноречиво, что смог растрогать даже твердые камни. Лишь позднее трактат «Нирвана-сутра» попал на юг Китая, и только там монахи смогли по достоинству оценить проницательные мысли Даошэна.
Камни на Марсе вроде бы тоже скучились и ждали поучений от Будды.
Группка андроидов прибыла в низину, напоминавшую по форме овраг. Считалось, будто это все, что осталось от высохшей реки. Поверхность Марса некогда была испещрена потоками воды. Отложения, оставшиеся от них, можно было наблюдать на промерзшем грунте. Более того, в некоторых местах обнаруживалась даже жидкость.
Отдельные зонды направились к укрытыми покровом снега вулканам и кратерам. И на Марсе когда-то была жизнь – это непреложный факт. Причем весьма вероятно, что на скалах и под снегом еще сохранились какие-то бактерии.
Современные буддологи полагают, что Будда приходит в мир вследствие заурядной эволюции обыкновенных организмов. Жизнь всему на Земле дали бытовавшие в океане устойчивые микроорганизмы, в которых начали сами по себе, чисто по законам химии, размножаться элементарные частицы. И вот, после неизвестно сколько продолжавшихся бесчисленных перерождений, была достигнута – очень поступательно – некоторая ступенька в процессе эволюции, и – вовсе даже не вдруг – сформировались все благоприятные условия для того, чтобы жизнь превзошла саму себя и вышла за известные рамки. Это как в китайском традиционном театре, когда артист резко меняет заранее заготовленную маску и по мановению руки неожиданным образом преображается, являя всем созерцающим его магию перевоплощения. Эволюция – вот действительно самое чудесное из всех чудес вселенной.
Когда Чжифань и Жунянь представляли себе, что все в мире – самое возвышенное и самое низменное, самое благородное и самое жалкое, самое благообразное и самое безобразное, самое приличное и самое отвратительное – в конечном счете способно преобразиться в Будду, у них все внутри трепетало, словно им в самое сердце загоняли серебряные иглы для акупунктуры.
Однако, исходя из всех имеющихся свидетельств и доказательств, за всю историю к человечеству прозревший снизошел лишь один раз. А потому вероятность появления второго подобного существа была невероятно мала.
И все же теория причинности, выработанная в рамках восприятия эволюции с позиций религии, указывала, что появление Будды в полной мере вписывается в принципы естественного отбора и выживания сильнейших. Так что даже если многие тысячи поколений в поте лица посвящали бы себя вере и самосовершенствованию, отсутствие должных условий свело бы все их жертвы в ничто или даже привело бы к тому, что все их усилия были бы на благо лишь нечисти, царившей в других учениях.