В отличие от амбулаторного отделения, где все погрязло в нечистотах, отсутствии дисциплины и безразличии персонала, в стационаре все было чистенько и красиво. Такое впечатление, что этому месту была чужда мирская пыль. Пространство было небольшое, но четко зонированное письменными столами, столами для переговоров, креслами и шкафчиками для одежды. На столах были разложены симметричными стопочками медицинские книги и прочие документы. Стены были завешаны памятными вымпелами и вывесками – благодарностями от пациентов. Еще там висели всевозможные почетные грамоты с панегириками. Сюда тоже набилась большая толпа больных, которая кипела и бурлила. Врачам от них некуда было деться. Дежурная медсестра сообщила нам, что у них совещание.
Прождали мы до полудня. Только тогда перед нами предстал доктор средних лет, с очками в позолоченной оправе, с широким лбом и крупным носом, с маленько растрепанной обильной гривой волос. Вычурно обмотанный на туловище халат, больше походивший на облачение буддийского монаха, подчеркивал фигуру врача, которой бы позавидовал любой культурист. Левой рукой он обхватил какой-то трактат на неизвестном мне языке. Больные зарезвились вокруг доктора, как питомцы, для которых настало время кормления. Врач сразу заявил:
– Давайте-ка все в очередь. И подходите по одному. – От его спокойного тона все присмирели.
Не знаю, сколько прошло времени, но наконец подошел и мой черед. Я подал доктору направление на стационарное лечение и квитанцию об оплате, позволил себе поведать в общих чертах мою предысторию. Врач принял бумажки и просмотрел их. Затем он открыл ящик и вытащил оттуда знакомый предмет: мою медицинскую карту! Я заметил, что номер карты был мой, а вот имя на ней было указано чужое.
– Ошибочка вышла? – невозмутимо поинтересовался я, предположив, что в этих краях такое не редкость.
– Где? – Доктор пытливо посмотрел на меня. – Может, это вы по ошибке не туда зашли?
– А такое возможно?
– Ну знаете, бывают больные, у которых по прибытии к нам случаются иллюзии. Вы точно уверены, что с вами такого не произошло?
Я припомнил все, что со мной было в амбулаторном отделении. События мгновенно пронеслись передо мной единым монтажом. А может, у меня от страшной боли начались видения? Это бы многое объяснило. Вслух же я объявил:
– Да нет, кажется, не было у меня глюков. Только ужасная боль в животе.
– Как к вам обращаться?
– Ян Вэй. – И я поведал врачу о себе.
Поразмыслив, доктор открыл мою электронную медицинскую карту и направил ее на печать. В терпении ему нельзя было отказать. Мы прошлись по всем деталям: имя, пол, возраст, место работы, симптомы, течение заболевания, история болезни и прочее. Все данные вносились в электронную табличку.
– А что дальше? – Я изобразил готовность к сотрудничеству.
– Полежите у нас, пока не созовем консилиум. – Врач, похоже, все решил за меня.
– Долго лежать? Мне еще песню писать надо. – Меня не покидала мысль, что в город К я прибыл с важным заданием, словно то могло вернуть мне здоровье. Братишка Тао же не зря утверждал, что я у них – почетный гость. Так что я был просто обязан уведомить стационар об этом обстоятельстве.
– Вы еще умудряетесь думать о песнях, когда со здоровьем беда? – Врач улыбнулся мне интеллигентно-прохладной улыбкой дирижера. – Не волнуйтесь, сможете работать в палате. У нас здесь полная синергия медицины и гуманизма. Больница даже устраивает больным празднества. Мы не хотим препятствовать вашему таланту. Наоборот, дадим вам больше возможностей проявить себя с лучшей стороны.
Врач говорил обстоятельно и с расстановкой. Похоже, так все и было. И может быть, с прибытием в стационарное отделение предполагаемые иллюзии меня оставят? Доктор снова окинул меня взором. Я вспомнил, что кошелька у меня нет, и стыдливо перевел взгляд за окно. Сквозь густой туман и плотную пелену дождя я разглядел внутренний дворик, который был озарен светом красного креста. Садик, похоже. А посреди садика – вольер для птиц.
– Так чем же я все-таки болею? – нетерпеливо спросил я.
– Вы не верите, что больны? Как же так? Нужно верить докторам. Для быстрого выздоровления надо быть на позитиве. – Так фраза за фразой врач подступился к ключевой мысли.
Я понял, что допустил оплошность, залился краской, сразу вспотел и заткнулся. Врач протянул мне кипу листов на очередной раунд обследований.
– Спасибо вам, спасибо, – пробормотал я от чистого сердца.
В стационаре мне нужно было еще раз пройти все обследования. Это я понимал и был морально готов к такому повороту событий. Все эти обходы сулили некоторую опасность. Например, из-за радиации у меня в организме могли завестись и основательно подпортить мне генетический материал свободные радикалы. А по результатам обследований, вероятно, было бы назначено еще больше обследований. Но, со слов сестрицы Цзян, обследование в медицине – всегда к лучшему. К тому же именно по результатам обследований можно было удостовериться, что человек перед тобой – действительно живой человек. Единственный обидный момент – по стационару меня никто не водил. Впрочем, это было и ни к чему: к тому моменту я уже полностью препоручил себя больнице.
Неделю я обследовался, переделал большую часть тестов. Возникло неожиданно много дополнительных анализов, в том числе генетическое секвенирование, которое я прежде никогда не проходил.
Положили меня в палату № 168 отделения общей медицины. Под «общей медициной» подразумевалось направление нового типа, в котором пытались увязать терапевтическое и хирургическое отделение, а заодно всевозможные другие отделения: гастроэнтерологии, пульмонологии, онкологии, урологии, андрологии, гинекологии, психологии, аллергологии. Можно было единым скопом работать с редкими болезнями, не поддающимися моментальному диагностированию. Это перспективное направление развития больницы будущего – продвижение и интеграция разных аспектов медицинской науки на пути к стремительному формированию «общей медицины», где человека лечили бы целиком. Эдакая модель медицины, где бы сливались в единое целое биология, психология и социология.
На глаз палата не дотягивала чуток до 100 квадратных метров, на которых в тесноте да не в обиде разместилось сорок – пятьдесят пациентов. Условия здесь были получше, чем в амбулатории. Только стены и пол выдавали признаки обветшалости, кое-какие койки стояли полуразваленные, больные плевались и мусорили где попало, изредка на глаза попадались тараканы, клопы и мухи, в углах все было подернуто паутиной, отдельные кислородные концентраторы прогнили, у выключателя кондиционера было написано краской «СЛОМАНО», а крышка унитаза в общем санузле все норовила улететь прочь. Но, в принципе, терпимые условия.
Мне выдали синюю робу в полоску. На ней уже были проставлены мое имя и штрих-код. Вскоре я познакомился с пациенткой Байдай. В отличие от сестрицы Цзян и Аби, эта дамочка была совсем молоденькой, всего двадцати пяти лет от роду. Непонятно, по какой причине, но я как-то быстро проникся к ней расположением.
Байдай часто выводила меня гулять из палаты, будто желая поднять мне настроение, а заодно дать мне свыкнуться со стационаром и подготовиться к предстоящему консилиуму и лечению.
Никогда бы не подумал, что в стационарах обитают настолько отзывчивые женщины. В компании Байдай мне было легче и душой, и телом. Без сестрицы Цзян я ходил совсем потерянный.
Как-то раз мы с Байдай спустились вниз, в сад, который разительно отличался от всех других локаций в стационаре. И там я увидел больницу с новой стороны.
3. В болезни узнаешь, что важнее всего
По всей видимости, только в стационарном отделении удалось воссоздать некоторое подобие райского сада на земле, чтобы пациенты могли расслабиться и идти на поправку. Ведь это тоже составная часть лечения. Больница тем самым демонстрирует, что уделяет внимание и психологической поддержке больных. Мосточки, ручейки, декоративные холмики и уединенные уголки петляли изящной вязью. Для больных здесь все было так устроено, чтобы совсем не было оснований почувствовать недомогание.
Байдай и я, вооружившись зонтиками, медленно дошли до птичьего вольера. Моя новая спутница указала на табличку над строением. Там было указано крупным шрифтом «ПАВЛИНЫ», снизу приписано помельче, что представляют собой эти птицы, а еще ниже были высечены жирным слова: «И молвил Будда, что на земле есть павлины, потому что не дано на ней уродиться фениксам».
Сразу подумалось, на что больше походит эта их больница: на зоосад или все же храм? В сравнении с амбулаторией в стационарном отделении установилась неуловимая атмосфера непринужденной искусности. Все свои достоинства и достижения местные предпочитали держать глубоко при себе, а не выпячивать наружу, как всегда бывает у существ, достигших апогея развития. Раз уж я все равно оказался здесь, то стоило ко всему относиться философски, довериться процессу. Не зря врач мне рекомендовал успокоиться.
Вольер разжег мое любопытство. Сразу захотелось разглядеть павлинов. Но утруждать себя не пришлось. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в полном отсутствии чего-либо живого в клетке. Дождь основательно вымочил укрытые ржавчиной голые сероватые перекладины, складывавшиеся в вольер. В зареве, исходившем от красного креста, конструкция выглядела немного устрашающе, чем привлекала к себе еще большее внимание. Со всех сторон вольер окружали походившие на буддийские ступы каскады цветочных корзин, откуда выглядывали россыпи бутончиков. Наверно, раньше все это великолепие было многоцветным, но из-за того, что всю затею давно забросили, все почернело и посерело, словно тело, изъеденное раком. Гниющее великолепие зловещим тленом проступало из тьмы. Наверно, цветы приносили навещавшие пациентов родные. Медперсонал сносил все корзинки и букеты в одно место и складывал их в кучу, постепенно трансформировавшуюся в некоторое подобие запущенного сада, призванного создавать атмосферу умиротворения и праздника. Вот в чем был источник счастья стационарных больных, то, что отличало их от больных амбулаторных. Благодаря упорным стараниям всем им удалось пробиться на «ту сторону» и возвыситься до статуса официального больного. Здесь им была обещана полноценная забота.