Операцию по реорганизации моих генов, насколько мне было известно, сделали при помощи микророботов, вооруженных микроиглами. Эти аппаратики засунули мне в плохие клетки здоровые гены. Как указывалось в моей медицинской истории, операция была серьезная: мне обработали 57,9 процента всего генетического материала, в том числе частички с подозрением на дефекты. Так распорядились врачи. За все это я уже выложил немалую сумму (я никак не мог вспомнить, сам ли я был прежде состоятельным человеком, или это члены моей семьи были при деньгах). После этого лечебного перерождения, в ходе которого мне перебрали все внутренности, я уже не был – в биологическом смысле – тем же «я», переступившим порог больницы в незапамятные времена.
Я поинтересовался у Байдай:
– Странно получается. Зовут меня вроде как Ян Вэй. Предположительно, есть у меня где-то отец и мать. Но я как-то не ощущаю связи с этим именем. Кто же я тогда?
Девушка отозвалась:
– Ты еще находишь время, чтобы задаваться такими вопросами? Вообще, все мы должны думать об этом. Кто мы такие? Но по факту мало кто переживает по поводу таких материй. Можно сказать, что все мы – просто больные.
– Мне плевать на «мы». Мне важно, кто есть «я», – заметил я.
– Ну и кто же этот «я»? – спросила Байдай.
Ответа у меня не было. Впрочем, горевать и сокрушаться здесь было не о чем. Наверняка наше «Общество государственного оздоровления» организовало бы нам еще «генную прописку». Ведь в пристанище людей могут происходить самые непредвиденные изменения. «Новости медицины и фармацевтики Китая» заявляли, что все преобразования были во имя здоровья (снова-таки стоит помнить, что ни в одном учебнике по медицине вы такого термина никогда не сыщете, хотя в повседневной жизни с ним приходится сталкиваться постоянно). Нужно было всеми правдами и неправдами сделать так, чтобы люди могли жить и дальше. Если все люди будут продолжать себе жить, то можно было продолжать лелеять надежды насчет нашего народа.
В наши дни меняется и преобразуется сам смысл этих слов. Больница задает каждому человеку всевозможные новые статусы. Когда вам с компьютера печатают номер истории болезни и имя пациента и те не совпадают, это, в сущности, значит, что проблемы и нет.
15. Рукотворные отверстия в теле женщины
Байдай поделилась со мной не только «Новостями медицины и фармацевтики Китая», но и уловками при распитии спиртного. Подруга любила импортный алкоголь вроде виски или водки. Бутылки она хранила под койкой или в уборной. Видя, что я не спешу пригубить горячительное, Байдай немного злилась. Но я быстро приучился спокойно относиться к спиртному. После нескольких стопок все равно, кто ты и что ты пьешь.
Мне все еще не было известно, какие гены «подлатали» у Байдай. Я допытывался у нее на этот счет во время обхода выставки, но она наотрез отказалась в чем-либо сознаваться. Экскурсию в исполнении дяди Чжао девушка вовсе не слушала, а потом еще язвительно отзывалась о ее содержании. Байдай держалась все-таки особняком в нашей палате. Конечно, журавлихой среди петухов ее нельзя было назвать, но остальные больные питали к ней смесь обожания и ненависти.
Девушка пояснила, что у больницы в арсенале было множество средств и инструментов, так что фантазии было где развернуться. Надо было еще очень сильно постараться, чтобы определиться с методом умерщвления больного.
– Эх, братец Ян, тяжелую задала я тебе задачку, – сказала Байдай. Не знаю, прав ли я был, но в этих словах мне послышалась издевка.
В дополнение к генной терапии было еще много ничуть не менее действенных способов лечения. Например, для того, чтобы ВИЧ не потрепал иммунные клетки своему носителю и не довел его до болезни, можно было воспользоваться биоингибиторами, которые прерывают синаптические связи между клетками, или прибегнуть к помощи нанороботов, которые увеличивают дистанцию между клетками, чтобы те никак не могли взаимодействовать друг с другом. Тем самым полностью перерезается дорога к летальному исходу.
Сомнительно, что Байдай упомянула пример со СПИДом, чтобы намекнуть на собственный диагноз. За двадцать пять лет на этом свете спутница моя, должно быть, повидала и подслушала много необычного. Но, судя по всему, душевный стриптиз передо мной она была еще не готова исполнить. Соответственно, не стоило ожидать, что она откроет мне гнетущий ее недуг. У Байдай для того был слишком независимый характер. В стесненных обстоятельствах, с которыми сталкиваешься в больнице, по-другому и быть не может. А потому мне предстояло помучиться с выяснением истинных причин надвигающейся гибели девушки.
Со слов Байдай, когда ей было двенадцать лет, она прошла особую медицинскую процедуру: девочке провели трахеостомию и установили электрод на блуждающий нерв. Сам электрод был выполнен из платиноиридиевого сплава, а дополняющие его анкерный болт и проводник – из кремния. Еще Байдай вживили рассчитанный на пятьдесят лет микроэлемент. За счет настройки этого элемента удалось справиться с синдромом дефицита внимания и гиперактивностью, которыми страдала моя собеседница.
Поясняя все это, Байдай дала робе спасть с плеч и без всякого стеснения продемонстрировала мне две ранки по пять сантиметров длиной каждая на шее и груди. Два отверстия, окаймленные струпьями, позволяли беспрепятственно проникать в тело девушки. У ранок пульсировали синие черви вен.
На теле Байдай была еще одна ранка, куда вставили трехмерный клапан под капельницу. Это был не привычный катетер. Клапан одновременно был и катетером, и беспроводным биодатчиком, который дистанционно передавал информацию по всем показателям жизненно важных функций здоровья девушки – пульсу, кровяному давлению, частоте и глубине дыхания, температуре тела, концентрации кислорода в крови, сахару в крови, биотокам мозга, а также разнообразным параметрам физической и психологической активности – на больничный суперкомпьютер для дальнейшей обработки и анализа. Разворачивающаяся прямо у нас на глазах биомедицинская революция была неразрывно связана с компьютерами, интернетом, мобильными телефонами, социальными сетями и Большими данными, а заодно увязывалась с параллельными революциями в областях энергетики, информации, «умных» технологий и космонавтики.
У Байдай на теле была и четвертая ранка. Она располагалась на спине. Как-то девушка вспрыгнула на подоконник, чтобы проорать что-то, нечаянно оступилась и упала, повредив себе спинной мозг. Тогда доктор Хуаюэ ей рассек позвоночник, выдрал поврежденный участок клейкой нервной ткани, эндоскопом вытащил из глубин носовой полости Байдай кусочек слизистой оболочки длиной где-то в три сантиметра и пересадил его в спинной мозг, чтобы нервные волокна могли регенерироваться. Так что четвертая ранка дополнялась еще скрытой в носу пятой ссадиной.
От таких рассказов я преисполнился к девушке еще большим уважением. Чисто теоретически все эти отверстия, которые вручную понаделали на теле Байдай, сократили вероятность того, что их носительница умрет. А это, естественно, делало мою задачу более сложной. Как ни странно, дополнительные дырочки смотрелись чудесно и придавали еще большую силу облику моей спутницы. Этими ранами стоило восторгаться, если не вожделеть. Вообще, человеку по умолчанию дано от природы всего девять отверстий. И эти дырочки служат нам в какой-то мере так же, как павлину – его роскошные перья. Ведь павлиний хвост существует далеко не только для красоты. Когда к женской обворожительности примешивается мужская бравурность, то уже не особенно важно, в какой позе и с какой стороны тыкать друг в друга. И в этом незнании, к какому отверстию стоит подступиться, есть особое искушение. И в наших изъянах всегда можно обнаружить некоторую красоту.
То, как людям дырявили тела, отражало направления развития больницы, которая неизменно стремилась к совершенствованию технологий лечения, минимизации отрицательного воздействия на организм и закреплению возможностей человеческого организма к самоорганизации, самоконтролю и саморазвитию.
И тут я с удивлением осознал, что меня такие знаки отличия, свидетельствовавшие о заботе и уходе, как-то обошли стороной. У всех больных были установлены датчики и сенсоры. Причем по тому, насколько много посторонних вкраплений было в теле у человека, можно было судить о его материальной состоятельности. Между пациентами возникал разрыв в степени подверженности лечению.
Товарищ-больной может, например, долго откладывать и накопить приличные средства, чтобы культивировать из собственной кожи полипотентные стволовые клетки, которые можно будет впоследствии использовать для лечения старческой деменции. Для этого требуется починить всего четыре гена. Трансплантология на основе стволовых клеток – одно из средств, к которому можно прибегнуть помимо генной терапии. Берешь так называемые индуцированные плюрипотентные стволовые клетки, которые способны дуплицировать себя, и с помощью нанороботов таргетированно доставляешь их в те точки тела, где они необходимы для улучшения состояния больного. Так, какому-нибудь там господину Мэну с богатыми родителями навешают или имплантируют с сотню датчиков и всевозможной медицинской аппаратуры, пока из человека не получится некое подобие киборга. А госпожа Ши заплатит большие деньги за искусственные печень и почки, чтобы было что поставить вместе увечных органов. У старины Ша же есть договоренность с врачами о том, что они напрямую поколдуют с его клеточками и установят ему мини-компьютер, который будет заправлять всеми его внутренними процессами, вовремя синтезируя инсулин или противодействуя распространению на коже нейрофибромы. Наконец, некая многоуважаемая Цзюй может организовать себе на сетчатке глаз режим ночного видения.
Чем более продвинутые технологии, тем больше денег надо выкладывать. Поговаривают, что для современных больниц требуется огромный капитал, причем не только для развития. Операционные расходы во всех клиниках также запредельные. Вот и образуется единый фронт врачей, больниц и индустрии наук о жизни, с которыми по потенциалу сравнится разве что отрасль национальной обороны. Есть одна давно всем известная тайна: мало того, что весь госбюджет перекроили, увеличив расходы на медицину, так еще пациентов теперь считают за ходячие банкоматы. В периоды долговременного мира человеческая жизнь становится особо ценной, а за особо ценную жизнь грех не заплатить большие бабки. Конечно же, есть и такие, кто полагает, что сохранение жизни не должно обходиться настолько дорого. Такие господа напоминают нам, что, в частности, к началу XXI века благодаря новейшим технологиям, вроде специального ПО и локусов CRISPR, рыночные цены на генетическое секвенирование и редактирование сильно выросли. Однако не стоит забывать, что город К превратился в огромный больничный комплекс и система ответственности за лечение вылилась в принятие специфических монетарных решений. У врачей появилось право самостоятельно устанавливать цены на услуги, стали внедряться прейскуранты с фиксированными тарифами. Либо покупаешь, либо остаешься ни с чем. И со всем этим, конечно же, ничего поделать нельзя. Кто будет заниматься обустройством процветающего государства, если не будет больниц?