– Но это не значит, что жизнь прекратит эволюционировать. Просто появится новая жизнь, существующая вне ДНК. – Скрипачка вновь притронулась к экранчику мобильника и вывела на экран 3D-фигуру: крутящуюся и изгибающуюся стекловидную белую колонну. Это было абстрактное олицетворение мнимой жизни вне генов. Какой-либо стройной последовательности генов здесь не наблюдалось. Однако фигурка все-таки как-то жила. Вот оно, будущее существование живых существ.
Художник пояснил, что только низшим формам живности для увеличения популяции нужно полагаться на размножение. Новые гены требуются для того, чтобы совершенствовать имеющиеся свойства и качества. Гены, конечно же, можно редактировать и методами, придуманными людьми. На первых порах за это дело взялась больница. Такие свершения отвечали стремлениям высшей прослойки целителей, в руках которых концентрировалась реальная власть над заведением. Однако этот путь завел всех в тупик. «Продавцы воздуха» подослали хакеров, и те умыкнули процентов восемьдесят пациентских данных в попытке прибрать больницу к своим рукам. Вероятно, продавцы воздуха успевали поработать с больными в удаленном режиме и откорректировать им гены таким образом, что получались люди нового образца. Вот и не задавалось с лечением. Если уж в будущем все хотели как-то довести эволюцию до наивысшего предела, когда наше существование становится неприступной крепостью, которой не страшны никакие воздействия, то следовало отказаться от генов. Ну к чему нам избыточная и обременительная двойная спиралька ДНК, которая и запутанная, и неудобная, да к тому же работает из рук вон плохо? В ней недостатков больше, чем достоинств! В жизни – да и в медицине – все проще. И тогда больница станет поистине великой и сильной. Эпоха медицины – перевалочный пункт на пути к чему-то большему. Вспомните: до того, как мы изобрели бумагу, был период, когда мы писали на бамбуковых дощечках, а до изобретения компьютеров мы все пользовались счётами.
– Чтобы спасти больницу, надо зреть в корень. – Байдай начала машинально нацеплять на себя пациентскую робу, наполовину скрыв разрезы на теле. – И как вы называете эту свою школу?
– Мы – «Группа новой жизни», – огласила Скрипачка.
– Но это же все та же фармацевтическая диалектика, – прошипел я сквозь боль.
– «Фармацевтическая диалектика»? О чем это вы, голубчик… Мы здесь дело делаем, а не имидж себе подправляем! Впрочем, что такое Вселенная, если не один сплошной проект, рисуемый нашим воображением… – Царек горы вдруг показался из своего отсека и, подмигнув Байдай, завел неожиданную речь. – Есть у нас одна идея, которую мы пока придерживаем при себе. Боимся, что ее вам будет тяжело принять: все это – дело ради дела. Больница работает на проектных началах. Если бы не было проектов, то нам и заниматься было бы нечем. А что дают проекты? Тешат тщеславие. Это вы, наверно, уже и без нас поняли. Но с течением времени тешишь уже не собственное тщеславие, а тщеславие начальника больницы или тщеславие мэра города. А это господа потрясающие, уверенные, что они смогут открыть пилюлю бессмертия, которая сделает из них первоклассных панков. Как они воровато держатся, но распинаются о том, какие они великие! Все окружающие должны пресмыкаться перед ними, превращаясь в трамплин для их помыслов. И еще они плетут небылицы, будто борются против продавцов воздуха. Ложь, ложь, все одна сплошная ложь. Ха-ха-ха!
– Но это же как с павлиньими перьями. Любая проблема в конечном счете уходит как можно дальше от первоначальных истоков. Разве самцы павлина не обрекли себя на смерть чисто из желания показаться молодцами? Что такое павлиний хвост как не имиджевый проект в чистом виде? Такими темпами вы не только больницу не спасете, но и вашу панковскую культуру искорените. И в этом я могу вам, докторам, даже посочувствовать. Вы вроде бы обрели бессмертие, но что значит бессмертие, если тебе приходится вечно жить в аду?
– Кто знает, что нас ждет дальше? Никто предсказать не может, какой именно будет жизнь в отсутствие генов. Можно ли ее вообще будет называть «жизнью»? Для этого нового феномена имени еще не придумано. Никакие Будды нам не потребуются, но и демонов нам тоже не надобно. В любом случае мы нуждаемся в какой-то замене. Нельзя же, чтобы у нас внутри была пустота. И в этом наша главная печаль, наша полная никчемность, наша главная помеха к преодолению чувств. Зато мысль о том, чтобы разделаться со всем этим, придает врачам новые силы и не дает нам совсем захиреть. Мы так воодушевились этой затеей, что спать ночью не можем. Только подумайте о том, что мы хотим предпринять: испепелить фениксов, чтобы те заново родились еще сильнее и краше! Нирвана! А какой высшей цели это все служит… Пусть это заботит кого-то другого, – торжественно заявил Царек горы. Но сказал он это довольно неприятным тоном. Доктор вытащил карандашик и помахал им передо мной. Походил он на монаха-даоса, изгнавшего из головы любые спутанные и лишние мысли. Камеры дернулись в сторону движения.
– Но что же мы все-таки получим в итоге? – Все окружающие нас опасности будто сгрудились в одну точку. Я покосился на Байдай.
– Братец Ян, не туда твоя мысль пошла. Тебе стоило бы спросить другое: кем мы в итоге станем? Врачи над этим работают.
– То есть снова мучаемся над вопросом, кто мы такие? – Я был в замешательстве.
– Никто на этом свете не скажет, сможем ли мы испытать нирвану. Всем нам неведомо, каким будет завтрашний день. – Моя спутница демонстрировала навевающую ужас трезвость мысли.
– Тотальная неопределенность. – Я старательно изобразил, будто желая заслужить одобрение Байдай, крайний испуг. – И тогда получается, что все хвори исходят от больницы.
– Ну это вы немного преувеличиваете, – вставил Царек горы, – если уж по правде, то завтрашний день может для вас и не наступить.
30. Смерть – финал, а финал – начало
Царек горы продолжил:
– Продавцы воздуха уже приметили, чем мы занимаемся, и спешно работают над созданием новой международной организации, чтобы отрезать нам дальнейший путь. Они не хотят, чтобы мы изничтожили гены.
– А разве это не чепуха, которую плетет начальство больницы? – спросил я в недоумении.
– Всякая чепуха рано или поздно становится реальностью, – отозвался Царек горы с прохладцей в голосе. – Или вы мультики никогда не смотрели?
Я окончательно запутался в том, можно ли было наш диалог счесть фармацевтической диалектикой. Я просто прислушивался к тому, как эти люди оживленно рассуждали о международной геомедицине. Такие беседы были куда более занимательными, чем работа в лаборатории.
Царек горы заявил, что текущая общемировая война есть, в сущности, столкновение различных взглядов на жизнь. Джона Рокфеллера следует признать основателем современной системы больничного дела. Этот многоуважаемый господин полагал, что здоровье – основа благополучия человека и что развитие медицины позволит нам решить все проблемы. Медицина – единственное занятие на Земле, которое можно назвать общечеловеческой ценностью. В какой бы уголок мира мы не устремились, медицинское дело везде будет в целом организовано по схожим принципам, преследовать общие идеалы, добиваться общих целей. Представления о жизни, которых придерживается весь институт медицины, восходят к христианству и его склонности к всеохватывающей универсальности и единению. Собственно, эти категории как раз и сподвигли Рокфеллера заняться устройством больниц по всему миру. Исследователям удалось открыть двойную спиральку ДНК, которая стала базовым ориентиром глобальной медицины. Рокфеллер спокойненько манипулировал миром, оставаясь невидимым кукловодом за кулисами. Но потом люди во всех тех местах, где открылись больницы, повыгоняли крестоносцев в белых одеждах, которых им подослал Рокфеллер. «Аборигены» восприняли предоставленные им технологии, но отвергли их универсальность и преждевременно учинили медицинскую революцию, положив начало эпохе медицины и процессу формирования «Обществ государственного оздоровления» и «мест, где творят чудеса». Одного Бога они заменили на других, разом подорвав всю общемировую систему здравоохранения, которую Рокфеллер неустанно отстраивал всю жизнь. Бум обрабатывающей промышленности на базе биотехнологий при низкой себестоимости производства способствовал тому, что нарождающиеся государства переживали взлет экономической и военной мощи. Однако после того, как все это признали злокачественным наростом религиозного экстремизма, пошли разговоры о терроризме на медицинской почве, деле без легитимных целей, с максимально непрозрачными методами и навязчивыми идеями по поводу ценности биологических существ, предприятии инфантильном и популистском, которое способствовало безынициативности и безответственности. Новые воззрения на жизнь, зародившиеся на Востоке, нарушили баланс сил в мире. Руководство Фонда Рокфеллера в шестом поколении потеряло терпение по поводу дальнейших перспектив. Отсюда хакерские и вирусные атаки. Пока что все это предпринималось для остановки и затирания генов, но шли они на меры еще более лихие. Они хотели все устроить таким образом, чтобы вся больница лопнула по швам и развалилась. Неприятели не могли допустить ни возникновения, ни уничтожения медицины естественным путем.
– Звучит это все как большая теория заговора, которую придумали, чтобы сбивать людей с толку. Не публиковали ли «Новости» опровержение на эту тему? – У меня возникла мысль, что, может быть, никакого Рокфеллера никогда и не было. Фикция, а не фигура.
– Публиковали. – Байдай невозмутимо вытащила из-за пазухи свеженький номер издания, словно только и дожидалась возможности пошелестеть им перед моим носом. Девушка всунула газету мне в руки, будто исполняя заданную ей функцию, и глянула на старшего врача, который в ответ начал гоготать, пока не покраснел, как доведенный до предельного ликования ребенок.
Реальность и вымысел смешались в единое целое. Я принялся зачитывать вслух передовицу, в которой заявлялось следующее: