ть доказательства. Я в «Новостях» наткнулся как-то на «список героев» – медиков, которые пали достойной смертью при спасении людей. Так что у нас нет нужды носиться повсюду в поисках мертвых врачей. В газете все о них написано.
– Это «утка». – Байдай фыркнула со смесью презрения и отчаяния. – Обычные пациенты не запоминают врачей по именам, поэтому они на такие штуки легко ведутся. Насколько мне известно, «героев» после смены переводят работать в другое отделение или другую больницу. «Новости» эти твои сплошные фейки публикуют. Это чистая пропаганда, чтобы больные восхищались и преклонялись перед врачами, добровольно кололись, жрали лекарства и послушно сидели по палатам. Больные принимают врачей за богов. Отсюда впечатление, что доктора, как и боги, бессмертны. Больших мозгов не нужно, чтобы понять, что в эпоху медицины каждый человек – больной по умолчанию. Врачей на всех не хватает. Так что никто жертвовать ими не собирается.
По моему самолюбию был нанесен очередной удар. Я запнулся. Пришлось сменить тему:
– Эээ… Догадаешься, о чем я сейчас подумал?
– О павлинах?
– Нет, о слонах. – Это была ложь. Все мои мысли были сконцентрированы на той неуверенности, которая отдавалась в каждом движении подруги. Очень хотелось заручиться ее расположением и как-то спасти себя после падения лицом в грязь. Самоуничижение не позволяло мне, подобно павлину, распушить хвост.
– Да, слоны уж точно не павлины.
– Я задумался о том, как умирают слоны. – Я руками дурашливо изобразил у себя длинный хобот и бивни. Я готов был на все, чтобы показаться хоть немножечко милее в ее глазах и разрядить обстановку. – Слоны – цари мира животных суши, поэтому они и в старости сохраняют приличествующий им горделивый вид. Но как только слон ощущает, что скоро умрет, он тотчас же, ни с кем не прощаясь, покидает стадо и отходит в сторонку. И никто не знает, куда уходят испускать дух слоны. – Мне припомнились мрачное, без единого источника освещения помещение скорой помощи и старики с заткнутыми трубками ноздрями. Сразу представил себе, как они медленно бредут большой толпой к нам в стационарное отделение.
– Братец Ян, ты это к тому, что нам не попадались могилы врачей?
– Нет, я это к тому, что какой слон решится избрать морг местом переселения в лучший мир?
Эти слова были нацелены прямо в сердце Байдай. Девушка изменилась в лице. Увидев смятение в чертах спутницы, я неописуемо возрадовался, но продемонстрировать это я, разумеется, не мог. Надо было поискать место захоронения врачей, какое-то подобие кладбища, куда приходят умирать слоны. Задача заведомо неисполнимая. Да и даже если бы мы такое место отыскали, то разве оно избавило бы наши тела от охватившей их боли? Смогло бы такое открытие отсрочить мировую войну и гибель человеческого рода?
И еще мне в голову запала мысль о том, что я все-таки – как-никак мужчина. И перед лицом общемирового бедствия, в котором сгорят напрочь даже камни, на мне тем более лежал долг окружить Байдай заботой и помощью. Нельзя было давать ей одной оберегать и поддерживать меня. Представь себе только, братец Ян, как твоя подруга оборачивается в прах. И ведь это может случиться совсем скоро! Стоило ценить те последние мгновения, которые мне было дано провести с девушкой.
Однако я впал в оцепенение. Только в воображении я мог себе рисовать сцены, как, например, мы с Байдай после долгих поисков набредаем на обернутую белыми халатами высоченную груду давно остывших трупов, такую огромную, что она возвышалась над нами величественной горной вершиной, повыше даже, чем Джомолунгма. Пик этот располагался бы, похоже, где-то на самых отдаленных рубежах космоса. Байдай и я, как истуканы, встали бы, держась за руки, у подножия громады, попирающей синие небеса над нами. Дыхание у нас сперло бы. Запрокинув головы так, будто хотели надломить себе шеи, мы напряженно смотрели бы ввысь, а конца нагромождению тому так и не было бы видно. Мертвечина, естественно, к нам не проявляла бы ни малейшего внимания. Стояли бы мы, подобно отправившемуся на Запад за сутрами буддийскому монаху и царю макак. После долгих блужданий и многих невзгод мы оказались бы у подножия Чудотворных гор, к которым стремились всем сердцем, а вершины эти нас отвергли бы, не позволяя продолжить путь дальше.
Может быть, в каком-то неизвестном уголке нашего города устроили для врачей тайную усыпальницу? Гробницу, связывающую Небеса и Землю множеством белых надгробных камней? Если таковое захоронение и имелось, то это точно моргом нельзя было бы назвать. И я пришел к выводу, что даже если мы стерли бы себе ступни до обрубков, то мы все равно бы, вероятно, не нашли ту мертвую гору и тем более не заслужили бы себе аудиенцию у Будды Шакьямуни. Негде искать пристанище прозревшим в эпоху медицины.
Я уныло обратился к Байдай:
– Знаешь, мне все-таки кажется, что даже если бы мы облетели весь мир, то везде бы нас поджидала больница. Все под необъятным небом – больница. Нам с тобой не дано отыскать во всем свете кладбище врачей. Это будет даже посложнее раз в тысячу, чем сходить пешком в Индию за священными книгами. – У меня в мозгу запрыгала мыслишка: а что, если нам попробовать самим умертвить какого-нибудь врача? Вот и посмотрим, как и от чего дохнут врачи.
33. Добросердечный и милосердный начальник больницы
Но я лишь помышлял об этом, не осмеливаясь что-либо предпринимать. Да и Байдай не дала мне возможности себя проявить. Девушка самовольно написала начальнику больницы письмо с просьбой объяснить, от чего дохнут врачи. Раз уж из людей рядовых никто ответить на этот вопрос не мог, то оставалось взывать к человеку, у которого каждое слово на вес золота.
В письме Байдай прямо спрашивала начальника больницы: «Вы умирать собираетесь?»
Узнав содержание послания, я перепугался за подругу. Это была неприкрытая провокация. Такой вопрос помощнее будет, даже чем подкинутая во врачебный кабинет самодельная взрывчатка. Байдай настолько желала умереть?
Вплоть до этого момента мне не приходилось слышать о том, чтобы больные обращались к начальнику больницы. Его никто и в глаза не видел. Среди пациентов только ходили легенды о героическом самопожертвовании этого славного мужа. «Новости медицины и фармацевтики Китая» извещали, что во главе больницы стоял крепкий хозяйственник, который неотступно находился у штурвала нашего судна, основательный реформатор, который посредством укрепления престижа врачей усиливал больничный бренд, эффективный новатор, который модернизировал административные меры производственного контроля, переделал должностные инструкции в части окладов для всех категорий сотрудников и за счет режима экономии обеспечил прорыв в контроле издержек. Начальник ввел новую политику неограниченного приема больных и гарантированной записи, чтобы все держатели номерков проходили досмотр день в день. Наш руководитель заручился поддержкой общественности и уважением больных. Теперь каждый врач ежедневно принимал по 500 пациентов. Реагируя на критические замечания в СМИ, что в медицине все плохо обстоит с технологиями, начальник распорядился устроить врачам и прочему медперсоналу специальные тренинги. Лидер наш вознамерился создать самую большую и мощную больницу в мире… В сущности, коммунальные больницы сверх целей работы ничем особо не отличаются от коммерческих предприятий. Больницам тоже нужно зарабатывать достаточно, чтобы покрывать производственные издержки и иметь возможность продолжать деятельность. Однако не стоит забывать о том, что начальнику больницы еще приходится считаться с ожиданиями вышестоящего руководства, да и всего общества. А наш старший врач как раз умудрился добиться того, чтобы больница перешла от времен пассивной рекламы к времени проактивного формирования отличной репутации. Помимо всего отмеченного, начальник больницы еще самолично вступил в ряды исследователей-экспериментаторов, став передовиком научной сферы. От начальника зависело, сгинет наша больница или продолжит жить многие лета.
Письмо Байдай адресовала лично почтенному начальнику больницы. Девушка вычитала его имя где-то в «Новостях». Шаг отчаянный и вызывающе дерзкий. Байдай нарушила все границы допустимого, но ей уже было совершенно наплевать на последствия. А ведь если врачи действительно скрывали тайну вокруг обстоятельств своих смертей, то это письмо было бы расценено как в высшей степени оскорбительное. Я допускал, что начальник больницы в порыве гнева может потребовать прекратить лечение Байдай, а может быть назначит ей сразу эвтаназию. По крайней мере, тогда бы все стало ясно с причиной смерти моей спутницы.
Прошло каких-то полгода, и Байдай получила от начальника больницы собственноручно написанный ответ. Наш великий руководитель одобрительно отзывался о готовности Байдай неустанно докапываться до истоков любых вопросов, но выражал озабоченность состоянием ее здоровья и рекомендовал ей беречь себя. Тело – залог любого начинания, а от недолеченного организма ничего хорошего не приходится ожидать. Начальник также посоветовал девушке воздержаться от посещения мест, подобных нашему садику, потому что контакт с пыльцой и прочими аллергенами могли дурно отразиться на ее состоянии. Но вопрос о том, мрут или вечно живут доктора, начальник оставил без ответа.
Байдай так и осталась стоять с этим письмом. Девушка остолбенела и ничего не говорила. Даже стало страшно. Возможно, Байдай не ожидала, что начальник больницы отыщет минутку в забитом графике на то, чтобы ответить ей. И главе нашему было отлично известно все, что предпринимала вне его поля зрения девушка. Больница – громадная, сложносочиненная, всевидящая система, в которой возможно все что угодно.
Однако начальник больницы не распорядился, чтобы охрана задержала и под белы рученьки увела разразившуюся письмом больную. В равной мере обделил он Байдай смертью. Я рассудил, что начальник был человеком добросердечным и милосердным, и попенял на себя за убожество и злобность мыслей.