С шеи врача свисал красный крестик, от которого исходило такое ослепительное сияние, что я даже приоткрыть глаза не мог. До меня донесся комментарий Чжулинь:
– Все под необъятным небом – больница.
Я пробормотал:
– Ну как, нашла причины, от чего дохнут врачи? – И открыл глаза. Снова я Чжулинь принял за Байдай.
Дамочка не ответила, а только перевела многозначительный взгляд на врача-«зятя».
Далее меня ожидала операция, вмешательство, на которое я уповал с начала пребывания в больнице и которого потом всеми силами пытался избежать. Такой апофеоз мне подготовили под конец.
Оказалось, что все каюты были операционными. И, похоже, порядок в них наводить не успевали. Полы были усеяны струпьями кожи или еще не подсохшими лужами крови с черными сгустками меланина. Над всем этим витал запашок, от которого тянуло выблеваться. Чжулинь за меня расписалась на извещении об информированном согласии. Вдоль стены располагались напоминающая койку плоскость с металлическими опорами, контрольная панель и еще всякие бликующие приборы и мониторы. Златовласый пожилой доктор приказал мне лечь на койку. При содействии Хуаюэ и «зятька» мне сделали анестезию. Но я сохранил трезвость мысли.
– Скальпель, – огласил врач. Чжулинь вручила ему инструмент. Я почувствовал, как мне надрезают брюхо. Оттуда с шипением вырвалась тепловатая жидкость. – Зажим. Вскрыть полость. Бандаж. – Хирург неустанно отдавал приказы. Он так нависал надо мной, что мы почти что срослись. Мне видны были длинные волоски на лице, походившие на щетину мартышки. Крупные фолликулы лихорадочно дрожали. От них исходил характерный телесный аромат зрелого млекопитающего. Перед глазами моими маятником сновал заостренный красный крест. Хотя мне вкололи лидокаин, меня по-прежнему пронизывала боль. От миазмов нечистот, которые выплескивались из моей разверзнутой брюшной полости, становилось дурно. И все же я почувствовал, что врач заслуживал доверия. Он был первым квалифицированным эскулапом, а не продуктом больничной трансформации, с которым мне посчастливилось встретиться за всю мою жизнь.
Видя мое напряжение, почтенный старец извиняющимся тоном произнес:
– Мы тебя не убьем, а вернем к жизни. – При этих словах вспомнился Потусторонний пациент.
Кажется, меня – убийцу – помиловали. Хотя жертвы мои – целые и невредимые – здравствовали на этом же судне. Но думать об этом не стоило. Таковы чаяния истинных бодхисатв. Я через силу выплюнул из себя единственное слово:
– Спасибо.
Операция продолжалась три часа, но мне показалось, что минуло несколько дней и несколько ночей. Оперирующий хирург извлек у меня из живота какой-то предмет и осторожно поднял его перед собой обеими руками. Доктор Хуаюэ и врач-«незять» подошли посмотреть и начали обмениваться предположениями.
– Мясистым мячиком он на крови разбух. Размером с грецкий орех.
– Ни глаз, ни органов чувств. На новую кору мозга непохож. Выглядит, как гибрид пресмыкающегося.
– Обратите внимание на количество складок. Но в целом он довольно гладенький. Смутно заметна структура уменьшенной спиральки.
– Поглядите-ка! У него рассеянный красный ореол. Будто его отлили из металла, как какой-нибудь механизм. Никогда не видел такого высокоточного импланта.
– Судя по всему, органам пациента особого вреда он не причинил.
– Наверно, это интегрированный агрегат на бионике и цифре. По грубым подсчетам, у него шестьдесят миллиардов нейронов и шестьсот миллионов распознавательных паттернов. Это вдвое больше, чем у пациента в мозгу. И это при весе в 21 грамм! Мы пока не имеем таких технологий.
– Я вроде бы слышал, что у искусственных павлинов мозг такой же…
На протяжении этого диалога Чжулинь производила дезинфекцию хирургических инструментов. С улыбкой она приговаривала себе под нос:
– Вот он и спасен, вот он и спасен… – Милое личико сияло румянцем, будто ей только что чин чинарем провели обряд посвящения в совершеннолетие. Или словно она только что приняла по высшему разряду участие в торжественной церемонии освобождения Воды и Земли[34].
Я устало откинулся на платформе, пытаясь что-то разглядеть исподлобья. Но так ничего и не увидел. В руках у врача совершенно очевидно была сущая пустота. Но разглядывали и судили о ней доктора с самым серьезным видом. Походила эта честная компания на группку актеров, участвующих в съемках фильма. Из уст каждого лились слова, заученные для единственного зрителя в моем лице. Вот как, оказывается, удаляют очаги болезни. Я скоро впал в прострацию. Через какое-то время я ощутил, что в уголке комнаты колышется тень. Она пыталась открыть рот и что-то сказать. Я лежал в безвольном оцепенении. Он что, хотел мне напоследок оставить завет? Уносящийся в мир иной Дух пытался на последнем издыхании поделиться со мной наставлениями, как и сестрица Цзян?.. Я ощутил прилив жалости, не то к себе, не то к этому существу. Но скоро даже тени не осталось. Куда спрятался в решающий момент Потусторонний пациент? Что же он до сих пор не вмешался? Существовал ли он вообще? Я осознал, что мне так и осталось неизвестным происхождение Духа. Чем он, собственно, был? Может, он и был моим настоящим «я», в то время как этот «я» – лишь его жалкая живая подделка? Я медленно отвел глаза. В чертах моих особой скорби не проявилось, зато брюхо давало о себе знать бесконечными коликами. Я заверил себя, что это ничего, тварь же у меня оттуда уже вытащили. Я был болен, тяжело болен. Дождусь исцеления, и снова можно будет с чистой совестью сочинять песенки. Мои глаза наполнились слезами. И тут я потерял сознание.
35. Оборотная сторона иллюзий
Я проспал мертвым сном три дня и три ночи. Когда я пробудился, то понял, что могу самостоятельно спуститься с койки-платформы и передвигаться. При поддержке Чжулинь я выбрался на палубу. Все вокруг меня выглядело обновленным.
– Пациент, вам еще больно? – Спросила Чжулинь об этом буднично, принимая на себя роль медсестры.
– Вроде бы… немного лучше.
– Вам для полного выздоровления потребуется еще какое-то время.
– Ваш хирург – с той стороны моря? – Этот вопрос вызывал во мне смятение. Я по-прежнему не до конца понимал, считать себя спасенным или нет.
– Приезжий монах лучше читает молитвы. – Чжулинь говорила тоном путешественницы, повидавшей весь мир.
– Но ведь, насколько мне известно, по ту сторону моря больниц нет?
– Больной, вы в детстве пересмотрели мультиков. Мы же живем в эпоху медицины как-никак.
– Понятно, все спланировано и устроено… Но Космос-то наш тоже больной? Не посланники ли вы абсолютной больницы? – Задрав голову, я увидел зависшее в небе яркое пятно. Это, надо полагать, был Марс.
– Недурно! Вы еще за космос успеваете беспокоиться. Ответственный подход, ничего не скажешь. Но давайте не будем утруждать себя такой ерундой. Главное сейчас – чтобы вы поскорее пошли на поправку.
– Благодарю, вы и так уже много сделали для моего здоровья.
– Удаление очага болезни и реабилитация – только первый шаг. Ведь когда мы говорим о том, что надо жить и дальше, то имеем в виду сбережение сознания на долгую перспективу. Хотя в этой области сложно что-либо утверждать с полной уверенностью.
– А что такое сознание? – Вот мы и подступились к главной теме. Ведь все в жизни – вопрос сознательности. Есть сознание – есть и боль. Мне показалось, что Чжулинь намекала на отсутствие у меня пока что полноценного сознания. И после операции во мне оставались крупные изъяны.
– Если объяснять общедоступным языком, то для медицины «сознание» – модель выстраивания на основе многократных цепочек обратной связи отношений больного с временем, пространством и другими существами.
– И чтобы наше сознание существовало, надо обязательно устранить все остальные сознания?
– У вирусов сознания нет.
– Вы в этом уверены?
– Лечение продолжается.
– Но к чему лечиться? Чтобы выйти победителями в мировой войне?
– Мы хотим помочь вам прозреть. А предпосылка к этому – здоровое тело. Жизнь – всего лишь первооснова для прозрения. Ваша душа ранее утыкалась в препятствие непонимания.
– У меня есть душа? – Мне хотелось сразу и плакать, и смеяться.
– Миссия врачей заключается в том, чтобы покончить со страданиями больных душ. – Она погладила красный крестик у себя на груди.
– В самом деле? И ради этого так много горечи, так много ужасов…
– От боли прозрение наступает быстрее. Больницы мы строим, чтобы идти в ногу со временем, чтобы перспективным прозревшим устраивать испытания, организовывать подготовку и служить источником вдохновения. Очень важно, чтобы человек болью резонировал с другими людьми. Это закладывает основы для любви. Вот так спасаем души…
Чжулинь рассуждала о вещах грандиозных, но уяснить их смысл мне было сложновато. Словно бы дамочку попутал какой-то дух. Или же ей врачи что-то в мозг вживили. Мне даже подумалось, что, может быть, Чжулинь все тело успели перебрать. Против воли меня осенила тревожная мысль: а к чему мне вообще обретать душу и, если уж на то пошло, обладать жизнью? Прозрение мне не было прямо шибко необходимо. В таком мире, как наш, прозрение гарантировало лишь больше мучений. Единственное, на что себя обрекал прозревший, – неиссякаемые страдания.
Со всех концов судна вдруг грянула звучная песня:
Даруемую Небесами и Землей любовь сохраним мы в сердцах.
Бойцы в белых халатах – наши вечные попутчики!
Великой любовью рассеем мы дурные сны,
Чтобы по пробуждении вы обрели новую жизнь.
– Как-то… подленько. – У меня перед глазами снова возник копошащийся зловонный фолликул.
– Что вы бормочете? – настороженно попробовала одернуть меня Чжулинь.
– Так доктор Хуаюэ из тебя действительно культивировал лазутчицу? – Я помнил Чжулинь совсем другой. Я негодующе отвернулся. У края судна мне будто привиделись сразу же растворившиеся в небытии тени нескольких знакомых женщин.