— Пора просыпаться, — прогремел мягкий голос, и она крепче закрыла глаза. Нет. Не время просыпаться. Если она это сделает, что-то будет ждать ее впереди. Что-то, с чем она не могла — и не хотела — столкнуться.
Но голосу нельзя было отказать. Она цеплялась за свой безопасный темный кокон, но чувствовала, что ее неумолимо, безжалостно вытаскивают из его глубин. А затем ее глаза открылись и сощурились под ярким потоком света.
Нет, не глаза — один глаз. Она поняла, что слепа на правую сторону, с какой-то мечтательной отрешенностью, и подняла правую руку, чтобы дотронуться до повязки, закрывающей этот глаз. Только ее рука отказывалась двигаться, и когда она медленно — очень медленно — повернула голову достаточно далеко вправо, чтобы видеть, то обнаружила, что ее правая рука заканчивается чуть ниже плеча.
Она медленно моргнула оставшимся глазом, ее вялый мозг пытался справиться с ранами, и тут чья-то рука коснулась ее левого плеча. Она повернулась в ту сторону, прищурилась, пытаясь разглядеть детали, и увидела мужчину в парадной форме морской пехоты Конкордата. Полковник, подумала она, затем моргнула. Нет, она снова ошиблась. На нем была форма полковника, но на воротнике были приколоты знаки различия бригадного генерала.
— Вы уверены, что с ней все будет в порядке? — услышала она голос полковника, ставшего генералом. Он смотрел на кого-то другого. На человека в белом.
— Мы добрались до нее вовремя, — успокаивающе сказал человек в белом. — На самом деле, ваши люди добрались до нее вовремя и вытащили ее, пока нам еще было с чем работать. Потребуется время и большая регенерация, чтобы поставить ее на ноги, но сам ремонт будет довольно рутинным. Обширный, но рутинный.
— У вас другое определение “рутины”, чем у меня, доктор, — сухо сказал офицер морской пехоты, затем снова посмотрел на Манеку.
— Вы теперь с нами, лейтенант? — спросил он, и она узнала в этом тихом вопросе раскаты грома, которые потревожили ее темноту.
Она подняла на него глаза, затем попыталась заговорить. Из горла вырвался только хрип, и она облизала сухие, потрескавшиеся губы языком, сделанным из остатков кожи. Чья-то рука потянулась вниз, держа стакан с соломинкой, и Манека вздрогнула от острого чувственного наслаждения, когда ледяная вода полилась ей в горло с невероятным облегчением.
— Лучше? — спросил морской пехотинец, и она кивнула.
— Да, сэр, — хрипло выдавила она. Она остановилась и прочистила горло так сильно, что у нее закружилась голова, затем попыталась снова. — Спасибо.
По крайней мере, на этот раз это было немного похоже на нее, подумала она.
Ее мозг снова начал функционировать, хотя мысли по-прежнему были далеки от ясности. Она поймала себя на том, что удивляется, как это она может не чувствовать боли от своих ран, а затем мысленно фыркнула. Без сомнения, ей вкололи целый вагон обезболивающих. Что, вероятно, могло объяснить затуманенность ее мыслительных процессов, теперь, когда она задумалась об этом.
Словно прочитав ее мысли, мужчина в белом протянул руку, забарабанил пальцами по виртуальной клавиатуре, и шерстяное одеяло соскользнуло с ее головы. Слабый прилив боли — отголосок чего-то, что, как она чувствовала, было огромным и ужасным, но чему не позволяли касаться ее, — пришел вместе с ясностью, и она снова сглотнула, а затем едва заметно кивнула ему в знак благодарности.
— Но не больше, лейтенант, — хрипло сказал доктор. — Ты выглядишь как человек, который хочет, чтобы его мозг работал, но тебе придется довольствоваться тем, что есть на данный момент.
— Да, сэр. — ее голос все еще звучал хрипло и прерывисто, но речь стала более внятной, и она почувствовала, как все больше клеток ее мозга пробуждаются к действию.
— Я полковник... то есть бригадный генерал Шаллек, лейтенант Тревор, — представился морской пехотинец, и она повернула к нему свой рабочий глаз. — Прошу прощения, что беспокою вас, но сегодня днем вас собираются отправить за пределы планеты, а я хотел поговорить с вами лично, прежде чем они это сделают.
— За пределы планеты? — повторила Манека. — Сэр? — поспешно добавила она, и он улыбнулся ей. Это была очень слабая улыбка, в которой было что-то далекое от юмора, но она была искренней.
— Хоть на минуту, лейтенант, забудьте о военной вежливости, — мягко посоветовал он.
Откинувшись на подушку она кивнула, но ее прояснившийся мозг уже начал функционировать должным образом, и она поняла, что, каким бы невероятным это ни казалось, они, должно быть, победили. Иначе никто не мог даже упоминать о том, чтобы отправить кого-то за пределы планеты. И это был единственный вариант, при котором она все еще была жива.
— Вот почему я хотел поговорить с вами, лейтенант. Чтобы поблагодарить вас, — продолжил офицер морской пехоты через мгновение. Она посмотрела на него, и он протянул к ней свою руку ладонью вверх. — Эта благодарность исходит от меня лично, от Девятого полка морской пехоты — от того, что от нас осталось — и от каждого живого человека на Шартре. Потому что без вас и вашего батальона никого из нас сегодня не было бы в живых.
— Батальон?.. — начала Манека, и Шаллек снова сжал ее здоровое плечо.
— Вы их сломали, лейтенант, — просто сказал он. — Сомневаюсь, что кто-нибудь поверил бы, если бы не видел собственными глазами, но вы их сломали. Вы проделали брешь шириной в десять километров прямо в середине их линии фронта, уничтожили там все, что у них было, а затем разгромили их Центральный Командный Пункт. Видимо, им не хватило времени установить резервный КП, и когда вы выбили основной, их командование и управление полетели ко всем чертям. Как и они сами, в течение следующих нескольких часов.
Он снова улыбнулся, и на этот раз его улыбка была резкой и уродливой.
— Это обошлось недешево, — продолжил он через мгновение. — Ни для кого из нас. Я — старший по званию офицер, оставшийся в Девятом полку, да и весь “полк” на самом деле не больше одной недоукомплектованной бригады, но на Шартре не осталось ни одного живого Щенка. А по пути сюда Тридцать Девятый, по-видимому уничтожил весь их уцелевший флот в системе после того, как коммодор Селкирк покончил с основным ядром. Оперативная группа адмирала Кванга связалась с нами два дня назад. Мы потеряли почти семьсот миллионов человек на Шартре, лейтенант, но еще почти два миллиарда живы благодаря вам. Я полагаю, благодаря всем нам, но мы ничего не смогли бы сделать без Тридцать Девятого.
Манека посмотрела на него, и ледяной холод сжал ее сердце. Он ни словом не обмолвился о потерях Батальона, а ведь сказал бы... если бы не знал, как больно будет, когда он это произнесет.
Она на мгновение закрыла глаз, всем сердцем желая все еще оставаться без сознания, но это было не так. И поскольку это было не так, у нее не было выбора.
— А Батальон, сэр? — услышала она свой ровный вопрос, как будто он принадлежал кому-то совершенно другому.
— А батальон… заплатил свою цену, лейтенант, — сказал Шаллек, твердо встречая взгляд ее единственного кобальтово-голубого глаза. Ему было нелегко, она это видела, но он был в долгу перед ней, просто обязан быть честным, и заплатил ей монетой откровенности. Он глубоко вздохнул.
— Ты единственный оставшийся в живых командир Боло, — сказал он с пугающей мягкостью, и она уставилась на него, не веря своим глазам.
— Нет, — с безжалостной ясностью произнес тихий, строгий голос глубоко внутри нее. Это не недоверие. Это отказ принять правду.
Но даже подумав об этом, она почувствовала внезапный прилив надежды. Шаллек назвал ее единственным оставшимся в живых командиром Боло, и это означало...
— Бенджи? — спросила она. — Сэр, Бенджи — мой Боло. Насколько серьезно он ранен?
Шаллек смотрел на нее, все еще буравя ее взглядом, а затем, спустя мгновение, покачал головой.
— Он не выжил, лейтенант, — мягко сказал он, и его нежное сострадание было словно ледяной кинжал, вонзившийся в ее все еще бьющееся сердце.
Он ошибался. Он должен был ошибаться. Ведь она была жива. Это означало, что Бенджи тоже должен был выжить, иначе она погибла бы при его уничтожении. Она должна была погибнуть при его уничтожении.
— Техники Боло сказали мне, что один из ваших Боло может выжить, — продолжал Шаллек все тем же мягким голосом. — Подразделение Один-Семь-Девять-Лима-Альфа-Зебра. Насколько я понимаю, его центр выживания все еще цел, а попадание, которое вывело из строя его командный пункт и главный личностный центр, нанесло на удивление мало дополнительных повреждений. Но все остальные подразделения Тридцать Девятого батальона были уничтожены в бою.
— Но... но как?.. — она слабо пошевелила левой рукой, обводя больничную палату и медицинское оборудование, окружавшее ее кровать. Шаллек покачал головой.
— Он закрыл вашу спасательную капсулу и накачал всю свою командную палубу противопожарной пеной, — сказал Шаллек. — Аварийный автомедик капсулы сохранил вам жизнь, а у противопожарной пены было время отвердеть, прежде чем...
Он замолчал, и Манека понимающе прикрыла глаз. Противопожарная пена, используемая в системах контроля повреждений Боло, была менее эффективна при тушении пожаров, чем другие, более современные технологии, но ее сохранили, потому что через двадцать секунд после применения она превращалась в искусственный “сплав”, почти такой же прочный, как корпуса первых Боло из кремнистой стали. Однако, несмотря на всю свою прочность, он почти мгновенно растворялся под воздействием соответствующего нанотехнологического “растворителя”.
Бенджи воспользовался этим, чтобы спасти ей жизнь. Когда он пробирался сквозь это ужасное море огня, он заключил ее капсулу из дюраллоя в нечто, что по сути было сплошной броней более трех метров в поперечнике.
О, Бенджи, с тоской подумала она, и ее разбитое сердце сжалось в комок. О, Бенджи. Как ты мог так поступить со мной?
— Как... — она замолчала и сжала пальцы оставшейся руки в кулак так что побелели пальцы.