Самым значительным трендом этого периода стал массовый выход из сферы негосударственной и некоммерческой активности тех, кто ходил на уличные акции, участвовал в профсоюзных, правозащитных, экологических инициативах периода Перестройки. Некоторые впоследствии вернулись. Оставшиеся в «третьем секторе»[3] кадры профессионализировались, превратились в команды профессиональных экологов, правозащитников, журналистов и т. д.
Среди сегодняшних активистов немало тех, в чьей судьбе отразился этот спад середины 1990-х. Можно описать несколько типичных ситуаций, в которых происходила трансформация активистских фреймов [4] в обывательские или профессиональные, политические и т. п.
1. «Все цели достигнуты, все задачи решены»
Многие активисты той эпохи воспринимали Перестройку как демократическую революцию. Особенно это касается тех, кто участвовал в оппозиционном коммунистическому режиму политизированном протесте. Для них общим местом стало представление о том, что целью общественного движения является свержение этого режима. Последующая эволюция виделась многим как развертывание некоего демократического процесса, не встречающего на своем пути никаких серьезных преград. Постоянное участие в общественной жизни не рассматривалось как самодовлеющая ценность. Следовательно, после падения власти КПСС стимулов для постоянного активистского участия у таких людей не осталось. Вот типичное высказывание в одном из интервью:
«В 91 — м году казалось, что все задачи решены, бодаться и бороться, чтобы куда-то прорваться, усилий я не предпринимал… И долго достаточно не занимался общественной деятельностью, поскольку это не было востребовано никаким образом».
2. «Появилось много новых возможностей»
Вторым фактором стало то, что многие активисты столкнулись с необходимостью искать источники дохода в резко изменившихся условиях. Советская система, обеспечивавшая людям огромный объем досуга и гарантированный заработок, сменилась «шоковой терапией», которая вынудила многих отказаться от любой активистской деятельности в пользу поиска хлеба насущного. Впрочем, немало было и тех, перед кем открылись карьерные или бизнес-перспективы, что также отвлекало от общественной деятельности.
«Появилось много новых возможностей. Бросился, как все, деньги зарабатывать. Не до митингов стало…»
Пожалуй, модель «возвращения» от активистского к обывательскому фрейму[5] стала наиболее массовой.
3. Профессионализация активизма
Особняком стоит процесс профессионализации активизма. Когда волна массового участия схлынула, а административное давление во многих отношениях стало гораздо слабее, целый ряд активистов и инициатив стали превращаться в профессионалов, действующих в рамках принципиально иной логики, нежели общественные активисты. В наибольшей степени этот процесс затронул неполитизированные секторы гражданского общества. Проиллюстрировать его можно на примере истории экологического движения. Социально-экологический союз эволюционировал из гражданской инициативы в организацию, существующую на гранты и выполняющую определенную информационную и экспертную работу в области природозащиты, профессионально организующую общественное лоббирование.
Профессионализация затронула и политизированное крыло гражданского движения, особенно «демократов», сторонников Ельцина, Гайдара, Собчака и других либеральных лидеров.
Гражданские активисты 1990-х — начала 2000-х гг.
Массовый спад митинговой (а шире — гражданской) активности после 1993 г. не означал исчезновения автономного пространства гражданской жизни. Но новые поколения активистов приходили в движение в совершенно иных условиях. Ключевым фактором была сравнительно широкая свобода, отсутствие авторитарного контроля со стороны государства. Были и другие факторы: влияние бизнеса и криминала, острые социальные проблемы и противостояние внутри общества. Однако комплекс этих факторов коренным образом отличался от условий предыдущей и, во многом, последующей эпох. Поэтому структура гражданского общества того периода, его проблематика и внутренняя общественно-политическая культура отличались значительным своеобразием.
Изучение истории активистских движений и проектов «промежуточной» эпохи 1990-х — начала 2000-х не входит в задачу этой книги. Но следует указать на ту часть ее наследия, которая продолжает сказываться на эволюции общества на современном этапе.
Возможно, главным явлением в этом ряду следует назвать становление нового левого движения. Этот процесс начался еще в годы Перестройки. Но в 90-е гг. произошел приток в оппозицию людей коммунистических взглядов. Они заняли более значительное место в ряду гражданских движений. На улицы вышли те, кто оставался лояльным власти наблюдателем на рубеже 80-х и 90-х. Начался процесс становления политических движений левого толка, апеллировавших к разным идейным традициям: советской, большевистской, антиавторитарной левой и т. д. Значительная часть активистов оказалась связана с левыми партиями (КПРФ, РКРП), другие создавали независимые от них организации и инициативы («Социалистическое сопротивление», «Российский коммунистический союз молодежи» и др.). Третьи действовали в рамках социальных движений (профсоюз «Студенческая Защита», экологическое движение «Хранители радуги» и т. д.).
В 1994 г. появилась Национал-большевистская партия (НБП) во главе с Эдуардом Лимоновым, прямые наследники которой и сегодня сохраняют определенное влияние во внесистемной оппозиции в России. НБП выступала с эклектической идеологией, в которой сочетались ультралевые и ультраправые идеи, ценности и символы. Собственно, подразумевалось, что главное — это противопоставить официальной умеренной либерально-демократической риторике — риторику крайне агрессивную, радикальную и даже эпатажную. В некотором смысле НБП стала формой «богемного» и молодежного бунта против конформистских основ общества потребления. Недаром в ее становлении на разных этапах приняли участие яркие деятели современной (контр)культуры: философ Александр Дугин, музыканты и рок-певцы Сергей Курехин и Егор Летов, писатели Эдуард Лимонов и Захар Прилепин. Отчасти это впоследствии сыграло на ослабление организации. Когда НБП пошла на коалицию с либеральными силами, часть радикальной молодежи отвернулась от нее. Каждый прагматический шаг отталкивал ту часть актива, которая была мотивирована эпатажным имиджем партии. Но на 1990-е пришелся период подъема НБП.
Наоборот, либеральная часть гражданского движения в середине 1990-х гг. резко сократилась. Не только за счет дискредитации и падения популярности либеральных идей, но и за счет профессионализации этого движения. Многие активисты превратились в партийных функционеров, чиновников, ушли в бизнес, разного рода фонды и т. д. В частности, Карин Клеман в 1994 г. проводила интервьюирование «:уличных демократов», участвовавших в демонстрациях и протестных кампаниях 1987–1994 гг. Она обнаружила, что «половина из них ушла в профессиональную политику или сделала околополитическую карьеру, а большая часть из оставшейся половины вовсе перестала принимать активное политическое участие в общественной жизни (они либо стали заниматься своими делами, либо ушли в бизнес). Те, кто остался, проявляли активность в оппозиции „демократам“, которые „эксплуатируют народ под видимостью демократии“, или „аферистам и буржуям, которые управляют от имени народа“[6].»
Кризис испытало национал-патриотическое движение. Активистские структуры пережили череду расколов. Часть актива ушла в госструктуры и статусные партии. Радикальные националисты группировались вокруг изолированных экстремистских сект, практически не воспринимавшихся обществом. Только в 2000-е гг. наметился тренд возрождения националистического движения.
Своего дна спад гражданской активности достиг во время первого президентского срока Владимира Путина (2000–2004 гг.). Исследователи истории социальных движений резюмируют итоги этого периода:
«С приходом Путина во власть активность угасла. Резко упали все индикаторы общественной или политической активности, причем во всех сферах одновременно. Во многом это объясняется стабилизацией: экономической, социальной и политической. Производство восстанавливается, начинается экономический рост, зарплаты выплачиваются вовремя, — все это снижает уровень недовольства людей своим положением. Объявлена „борьба с бедностью “, демонстративно арестованы или нейтрализованы некоторые олигархи, восстановлен государственный контроль над ключевыми секторами экономики, провозглашена „диктатура закона“ и взят курс на укрепление государства. Добавим сюда теракты и вторую чеченскую войну, вокруг которых власть развернула мощную риторику о необходимости сплочения всех против „угрозы терроризма “, а также возврат к старым напевам о сверхдержавности и шаги, демонстрирующие способность российской власти противостоять США. Соединив вместе все эти ингредиенты, мы получим рецепт, обеспечивший путинской власти массовую, если не поддержку, то по крайней мере лояльность» [7]
«Возвращенцы»
Среди наших респондентов было довольно много тех, кто, получив опыт коллективного участия в гражданских движениях эпохи Перестройки, на долгие годы вернулся в обывательскую стихию в 1990-х, но впоследствии вновь пришел к активной общественной деятельности. Большинство из них говорили, что продолжали интересоваться общественной жизнью, даже не будучи ее участниками:
«На самом деле еще в 89-м, во время перестройки, мы ходили на митинги, произошло все хорошо, все хорошо закончилось в 91-м году, ГКЧП рухнул, можно было расслабиться, заняться личными делами. Всуете тоже как-то участвовал, потом как-то начал заниматься своими делами, а потом, когда появился Путин, стало очень стремно. И просто стало понятно, что страна сильно повернула не в ту сторону. И я уже участвовал в редких митингах правозащитников… Я тоже туда приходил, а потом уже… а потом у меня появилось чуть больше свободного времени».