— Ну-ну, давай.
— Надо устроить массовую вылазку на природу. Тем более природа там, говорят, мировая.
— На болоте-то? — усмехнулся Петя Шухмин.
— Одно название осталось, — авторитетно заверил Откаленко. — Всё осушили давно. А кругом мировые леса, река, а воздух самый целебный во всей Московской области, специалисты установили.
— Давайте-ка лирику оставим для газеты, — строго сказал Цветков, не очень точно разбираясь в жанрах, и кивнул Лосеву: — Излагай свой план.
— Слушаюсь, — охотно согласился Виталий. — План такой. Ехать не всем вместе. Допустим, Откаленко. Он собирается вступать в товарищество и приглашён самим заместителем председателя правления товарищем Коровиным. Поэтому едет туда с женой для знакомства с обстановкой на месте.
— Но меня там кое-кто знает и как работника МУРа, — заметил Откаленко.
— Ничего, — возразил Лосев. — Жена придаёт совершенно другой характер визиту. Ты Лену со всеми знакомь, объясняй цель визита, мол, вот, участок обещают. И всё будет в порядке. Люди раскроются, пойдут советы, знаешь, как это бывает? А с Коровиным встречи не ищи.
— Ну, понятно, понятно, — сказал Откаленко, весьма довольный полученным заданием.
— Теперь дальше, — продолжал Лосев. — Я еду как сотрудник МУРа, по служебным делам. В связи со всякими печальными событиями. Об убийстве Лямкина там все, конечно, уже знают. Тут ко мне пойдут всякие жалобы, заявления, подозрения, слухи, разгорятся, как всегда, споры и ссоры. Иногда такая официальная фигура тоже нужна. Возможна очень даже полезная информация. Наконец, Денисов едет сам по себе. Прослышал, мол, о товариществе и интересуется конъюнктурой и природой. Не прочь построить домик, деньжата водятся. Словом, такой тихий грызун, кое-кому там близкий по духу. Возможны откровенные разговоры. Вот такой план. Приезжаем отдельно, можно даже в разное время.
— Необязательно, — задумчиво возразил Цветков, постукивая сложенными очками по ладони. — А в целом что ж… Как ты полагаешь? — обратился он к Виктору Анатольевичу. — Десант такой, а?
— Мысль неплохая, — согласился тот.
— У меня, кстати, есть конкретный повод для разговора с людьми там, — добавил Лосев. — И чтобы специально убийства не касаться. Я его, мол, не веду. Но сбежавший с чужими деньгами бригадир шабашников — это вот моё дело. Его же надо найти и судить, верно, Виктор Анатольевич?
— Естественно, — согласился тот. — До семи лет лишения свободы, между прочим. Смотря, конечно, по обстоятельствам. А так восьмидесятая статья, часть третья. Мошенничество в особо крупных размерах.
— Семь лет. Ну паяем, — вздохнул Лосев.
— Закон суров, но он закон, — по-латински процитировал Виктор Анатольевич и добавил: — Хотя санкция велика, согласен. У нас с каких ещё пор осталось представление, что пять лет, к примеру, это вообще не срок, его давали, когда уже решительно ничего приписать было невозможно.
— Это при Сталине? — уточнил Откаленко.
— Именно.
— Словом, будет о чём потолковать, — сказал Лосев. — А за разговором всплывёт и Лямкин. Будут чего-то вспоминать, предполагать. А я послушаю.
— А с нами поделятся всякими секретами в делах этого товарищества, — сказал Откаленко. — Огромными деньгами ворочают. Ну и кто знает, — хитро усмехнулся он, — может, они нас в конце концов уговорят вступить.
— Уж очень много безобразий в этом деле, — покачал головой Виктор Анатольевич.
— Ну-с, одним словом, с болотом мы договорились, — заключил Цветков. — Готовьтесь. Кстати, как фамилия того бригадира? — обернулся он к Лосеву.
— Пока не знаю, Фёдор Кузьмич.
— Надо знать. И вообще собери хотя бы какой-то первичный материал по этому эпизоду. Время у тебя есть. Да! — вспомнил Цветков. — Свяжись с Ялтой. Почему нет сведений о Птицыне?
— Командировка у него на три дня. А воскресенье, наверное, за свой счёт прихватил, — усмехнулся Лосев. — Устал. Немолодой ведь господин.
— Ну а сегодня понедельник. Мог бы и вернуться. А главное, узнай, как вёл себя. И если он в Москве, то оформляй дело с кулоном.
— К нему тянутся ниточки от Лямкина, от его супруги, от товарищества на болоте, он там тоже зампред правления.
— Вот и познакомься с ним повнимательнее, — многозначительно сказал Цветков и, вздохнув, заключил: — Ну, пока всё как будто.
— Пока-то всё, — заметил Виктор Анатольевич и тоже невольно вздохнул. — Но меня беспокоит твоя встреча послезавтра. Выпускать Серкова мы ни в коем случае не можем, не имеем права. Он опасен. А оказавшись на свободе, разрушит всё дело. Но, с другой стороны… Сам понимаешь.
— Всё я понимаю, — нахмурился Цветков.
— А я вот не понимаю, — раздражённо продолжал Виктор Анатольевич. — Почему он на своём уровне не действует? Получили бы мы с тобой приказ, и дело с концом.
— Сейчас не так-то просто отдать такой приказ, — сказал Лосев. — А вообще отношения у них такие, что непонятно, чего папаша волнуется.
— Ладно, поглядим, — махнул рукой Цветков.
В среду приехал Серков-старший, приехал в точно условленный час, и, получив в общей очереди разовый пропуск, поднялся на четвёртый этаж, к Цветкову.
Это был высокий громоздкий человек в светлом добротном костюме и тёмно-коричневой рубашке, к которой очень подходил аккуратнейшим образом завязанный полосатый галстук. Лицо было открытое, грубоватое и волевое. Густые светлые волосы, зачёсанные назад, не скрывали обильной седины. Когда этот человек улыбался, он, наверное, становился привлекательным, но сейчас, хмурый и напряжённый, он не вызывал симпатий.
Тяжело усевшись возле стола Цветкова, он подчёркнуто свободно перекинул ногу на ногу, попросил разрешения закурить и, успокоившись, сказал:
— Прежде всего, Фёдор Кузьмич, хочу вам объяснить свой приход, а то вы небось удивлены и даже возможно, недовольны. — Голос у него был густой, сильный, а интонации невольно начальственные. — Словом, я ваши порядки знаю, как вы догадываетесь, — он сдержанно усмехнулся, и лицо его опять стало непроницаемым. — Так вот, приехал я к вам, вы видите, неофициально. Как отец. Рядовой, так сказать, отец. Просить я вас ни о чём не собираюсь, имейте в виду. Хочу лишь спросить: что случилось с моим парнем, что он, так сказать, натворил? Только не формально отвечайте, прошу. И всё как есть.
Он решительно рубанул широкой ладонью воздух. Теперь уже на миг усмехнулся Цветков.
— Как рядовому отцу я ничего пока не могу сообщить, — сдержанно сказал он. — Следствие не закончено. Ведёт его следователь прокуратуры.
— Порядок я знаю, — нетерпеливо махнул рукой Серков. — Но мне посоветовали всё же с вами встретиться. Генерал ваш в курсе. А насчёт следствия не беспокойтесь, ничего лишнего не жду. Но парень арестован, как мне сообщили, шесть дней назад. Вы ему предъявили обвинение?
— Пока нет. Но прокурор санкцию на арест дал.
— На основе чего?
— Вот вы уже спрашиваете не как рядовой отец. Рядового я направил бы к прокурору. С рядовым отцом я сейчас вообще беседовать не имею права.
— Ничего. Генерал разрешил, — напористо возразил Серков.
— Поэтому только и беседуем. Словом, сын ваш подозревается в убийстве и ограблении. Как видите, хуже не придумаешь.
Широкое лицо Серкова словно окаменело, глаза сузились и сейчас холодно и настороженно смотрели на Цветкова. Он, кашлянув, хрипло спросил:
— Лишь подозревается?
— Идёт следствие. А окончательно решит суд.
— Это я тоже знаю, — процедил сквозь зубы Серков и, снова откашлявшись, сухо спросил: — Неужели всё так серьёзно?
— Да, очень серьёзно, — кивнул в ответ Цветков.
— Я всё думаю, как это могло произойти, — глядя прямо перед собой, задумчиво сказал Серков. — И ищу причины. Абсолютно нормальная семья. Достаточно обеспеченная. Даже более чем достаточно. Ни в чём никогда он не нуждался. Всё имел, что хотел, что требовалось. Вот я — это другое дело, — неожиданно произнёс он. — В войну и после неё хлебнул ой сколько.
Видно, беда с сыном вдруг выбила Серкова из привычной колеи, лишила неизменной величавой и суховатой сдержанности, задев какие-то глубоко упрятанные струны в его душе.
— Но я решил: не сдамся, пробьюсь, — продолжал Серков, стукнув кулаком по колену. — Высокую цель себе поставил. И кое-чего добился. Положение это горбом своим заработал и поколебать не дам, — с угрозой добавил он, нахмурясь, и вдруг улыбнулся. — Не пойму, чего это я вам исповедоваться начал. Видимо, чем-то берёте.
— Горе берёт, — всё так же сдержанно возразил Цветков.
Он себя сейчас чувствовал скованно и неуютно.
— Да, — покачал головой Серков и вздохнул. — Я и говорю: откуда у него всё это взялось? Я не про убийство… если даже так и окажется, — с усилием произнёс он и потянулся за новой сигаретой. — Я давно думаю, понимаете, — и, резко нажав на зажигалку, прикурил. — Ведь он, подлец, как сыр в масле катался. Мать надышаться на него не могла, бабка тоже. Это с жениной стороны. Моя-то матушка ско-оро за отцом ушла. Да. И вот старший сын человеком у меня стал, химик, кандидат наук. Ладно. Пусть так. Нашёл, значит, свою линию в жизни. А этот… Чёрт в нём сидит. Из дома уже не раз убегал. То где-то в Москве, по бабам болтается, а то махнёт аж в Снежинск. К тётке моей старой.
— В Снежинск? — переспросил Цветков.
— Ну да. Родная тётка моя там. Из Москвы её тогда… И приросла. Зову обратно, она ни в какую.
— Адрес её скажите на всякий случай, — попросил Цветков.
— Пожалуйста. Заовражная улица, восемь. Зотова Варвара Алексеевна. Не раз к ней удирал, то на неделю, то на две. Да ещё с приятелями. А там — воля им. Тётка тоже души в нём не чает. Выпивали, хулиганили, если уж откровенно сказать. Пока я его с милицией не возвращал. А они там, поначалу не разобравшись, хороших плюх ему надавали от души, в нарушение всех инструкций. Сами знаете. — Серков хохотнул.
— И от милиции приходилось защищать?
— Всё было, — с горькой иронией ответил Серков. — Стоит моей Людмиле в слёзы удариться… Вторая жена, любимая и молодая, — он усмехнулся. — разница-то у нас двадцать два года. Старший сын не её, от первой жены. Эх, и чего это я вам всё рассказываю? — снова удивился он. — Стены, что ли, у вас такие? Исповеди вам небось не раз слушать приходилось?