– Старина, давай останемся на дискотеку, – сказал Колька, пробравшись к нему после своего сольного концерта. – Народ просит. Девушки уж больно хороши.
Сергей заметил прежний блеск в его глазах, ожил Колька. Не знал он одного: по всем отделениям милиции уже пошла на него ориентировка, был объявлен всесоюзный розыск.
– Давай так: ты оставайся, а мы погуляем, – поглядывая на Аню, предложил Сергей. – Не возражаешь?
Колька не возражал, и Сергей с Аней вышли.
Свернув от ветра в первую попавшую улицу, они наткнулись на кафе, зашли в него. Сергей попросил, чтоб им принесли мороженое и шампанское.
– Говорят, замуж выходишь? – сказал он. – Давай обмоем.
Разговор не клеился, и Сергей понял: хватит играть в прятки. Он боялся лишь одного, что в голосе его прозвучит обида. Хотел сказать небрежно, чтобы слова не высунулись, но не вышло, голос дрогнул. Она это почувствовала, в тон ему попыталась отшутиться:
– Ты же мне не сделал предложения.
– Как это можно было сделать? – спросил Сергей. – Может быть, в письме? Но я не знал даже твоего адреса.
– Можно было узнать, – грустно ответила Аня. – Я ведь ждала, что ты напишешь. Еще когда ты не уходил в армию. Потом эта дурацкая драка. Ахмет и так висел на волоске, а вы его подтолкнули. Пропадает, жалко его.
– А ты знаешь хоть, как все было?
– Хочешь сказать, ты не виноват, – с непонятной злостью оборвала его Аня. – Я разговаривала и с Ахметом, и с Женькой. Если бы ты не привел своих релских, ничего бы не было. Понимаешь, ни-че-го! Что вы имеете против Брюхина? И ты, и Ахмет. И какое он имел право вмешиваться тогда, запрещать. И сейчас, напьется, кричит: «Выйдешь за него – зарежу». Что я, его собственность? Женька – умный парень и знает, что делать в этой жизни. А это, поверь, немало.
– Но я ведь ничего не имею против, – печально улыбнулся Сергей. – А тебе надо было на суде выступить, защитить Ахмета. Он, может быть, меньше всех был виноват, но оказался крайним. Ты права, каждый должен опираться на свое, на то, что есть в тебе самом…
Он сказал и тут же пожалел о сказанном. До этой встречи ему казалось, что слух о свадьбе – ошибка, которую и можно и нужно исправить. И только сейчас понял: нет, исправлять поздно.
– Как-то мы не так с тобой заговорили, – сказала вдруг Аня. – Нехорошо. Лучше расскажи о себе, чем собираешься заниматься.
– Работать. Чем же еще? Твой отец предлагает поехать к нему в артель.
– Не езди, – не думая, быстро сказала Аня. – Не все деньгами измеряется. У меня такое чувство: все, кто там побывал, заложили душу дьяволу. Нет, отец умный, но у него всему одна мера – деньги. Иногда кажется, и мне назначена какая-то разменная цена. Ты же учился, можно снова попробовать. Тебя должны взять без конкурса.
– Ну да, у меня сейчас льготы. Могу по удостоверению колбасу в магазине брать. Заслужил, говорят. Наверное, и в университет возьмут. Только, в отличие от некоторых, я не знаю, нужно ли мне туда?
– Нет, ты знаешь, – задумчиво проговорила Аня. – Трудно с тобой разговаривать. Непонятно в чем, но чувствуешь себя виноватой. Я встречала ребят, которые служили там. Некоторые героями себя считают, правда, вслух не говорят, но что-то такое есть. А мне кажется, вас всех, кто побывал там, надо пожалеть.
Он молча смотрел на нее. Аня расцвела. Ну, как шиповник весной. У него даже не возникло мысли сравнить ее с Тамарой, хотя можно было и сравнить. И та и другая собирались стать врачами, но, как это ни странно, Тамара была ему ближе, может быть, потому что видела и знала их поломанными, покалеченными. И, чем могла, старалась помочь. Аня, возможно, повинуясь атмосфере, в которой жила, как и тогда в детстве, кусала всех подряд. В том числе и собственного отца. Но все равно ему было больно терять ее, он искал хоть маленькую зацепку, с той надеждой, с которой безнадежные больные смотрят в лицо доктора, вслушиваются в голос: авось, не все еще потеряно. Говорят, надежда умирает последней.
– Не надо нас жалеть, – сказал Сергей. – Единственное, чего нам надо, так это понимания.
Мимо прошла официантка. Сергей подозвал ее, попросил рассчитать. В кармане у него была десятка, которую утром оставил ему брат. Пока официантка считала, он мял в кармане бумажку, подсчитывая, хватит или не хватит. Официантка протянула счет – девять рублей с копейками.
– Сдачи не надо, – облегченно сказал Сергей, протягивая десятку.
У него гора с плеч свалилась. Какое значение имел весь сегодняшний разговор по сравнению с тем, если бы не хватило. Аня молча наблюдала, слабая улыбка бродила у нее на губах.
– Может быть, зайдем ко мне? – неожиданно предложила она. – И Николая пригласи. Хороший парень, девчонок прямо с ума свел. Как он нас с тобой: «Сергей и его любимая девушка». Я готова была провалиться. Так как?
Мысль пошла зигзагом: отказаться – пойти, сейчас ему больше всего на свете хотелось именно пойти к ней, но с другой стороны, получалось: она только поманила, и он тут же побежал. И он решил выдержать характер.
– Сейчас не могу, – стараясь говорить как можно мягче, отказался он. – Мы с Николаем на Релку поедем. Надо с жильем определиться. На свадьбу-то пригласишь?
– Ты знаешь, я тебе забыла сказать. Сегодня умер дед Евсей. Крышу разбирали, ему плохо стало. Так что, Сережа, свадьба откладывается. Может, и к лучшему.
Сергей ничего не почувствовал, услышав о смерти деда Брюхина. Два слова «свадьба откладывается» ярко вспыхнули в сознании и затмили все остальное.
Они опять зашли в институт, разыскали Кольку. Вдвоем проводили Аню домой и поехали на Релку.
На том месте, где стоял дом, зияла дыра, точно кто-то в пьяной драке вышиб улице зуб. Так вот о какой крыше говорила Аня. Еще оставался забор, стояли ворота, но дома не было. Над ямой, что когда-то была подпольем, склонила ветви яблоня. Но не пожалели и ее, та часть, что лежала на крыше, была обрублена и валялась неподалеку под забором. В углу двора, составленные в кучу, стояли диван, шкаф, кровать, стол – все, что осталось от прошлой жизни, от родителей.
Сергей присел на краешек дивана. Лицо, руки покалывал летящий откуда-то из темноты и тут же тающий снег. Подполье почему-то напомнило ему могилу, куда должны были опустить покойника. Этим покойником было его детство. Сколько раз он лазил сюда за картошкой. Раньше было страшно, он думал, там живет домовой. Нет, нечистая сила жила рядом, по соседству, и домовому, так же, как и ему, наверное, сейчас, бесприютно и одиноко. Нечего и некого охранять – порушен дом. Если бы не смерть деда Евсея, он бы сейчас пошел и устроил Брюхиным веселую жизнь, пусть потом разбираются.
Посидев немного, Сергей двинулся к воротам, где, прислонившись к забору, ждал его Колька. Под ноги попала брошенная балалайка, она, точно живая, жалобно брякнула, тоненько, почти неслышно, простонали струны. Он поднял ее, обтер рукой от налипшего мокрого снега и протянул Русяеву.
– Отцова, – грустно сказал он.
Колька взял балалайку, начал перебирать струны.
– Коротка дорога, не хандри, Серега. Может, и правда, начнем сочинять песни? – вдруг предложил он. – Ни кола, ни двора, лишь в заборе дыра. Бараба, Бараба, до чего ты меня довела. Как тот парень. И хоть с шапкой по вагонам. Подайте израненным ветеранам афганской войны. А что, я думаю, будут подавать?
– Будут, будут, – сердито буркнул Сергей. – А потом уж точно в дурдом.
– Пошли к деду Федору, – предложил Николай.
– Мы с ним подполье засыпали, надо посмотреть. А твой дом хотели разбирать, еще когда вы были на охоте. Бабка Марья не дала. Говорит: «Тронете дом у сирот – Господь покарает». Не веришь? – Колька испытующе поглядел на Сергея. – Вот тебе крест. Как это у Тряпкина?..
А мы прижмемся,
А мы попросим
Летучий снег,
Чтоб даже лоси
В густом заносе
Нашли ночлег.
От Барабы, расталкивая перед собой темень, к дому Брюхиных подъехало такси. Из него выскочил Дохлый, следом Аркадий Аркадьевич, Петр с Ритой; уступая друг другу право первым открыть ворота, остановились, брякнула защелка, и тут же глухо, будто из-под земли, завыла собака, но ее заглушил шум двигателя, машина начала разворачиваться. Свет от фар резанул забор, через дыру, которая образовалась на месте их дома, во двор ворвался слепящий снежный сноп; причудливо изогнувшись, упала в подполье и ушла вверх к мокрым крышам домов похожая на летящую удавку тень от яблони.
– Слушай, у меня есть одно предложение, – сказал вдруг Сергей. – Ты только не перебивай и заранее не отказывайся. Надо все хорошо обдумать. Мы тут на охоту с Анютиным отцом ездили. Он председатель старательской артели. Может, махнем в Бодайбо к нему, там-то тебя точно искать не будут? Он приглашал.
– Так он, Сережа, тебя приглашал, а не меня. К тому же какой я сейчас работник – документов нет, прописки тоже. Вроде бы я есть, и вроде бы нету.
– Ничего, давай поговорим, – настаивал Сергей. – Попытка – не пытка. Не выйдет – будем искать другие варианты.
Глава 19
Самолет вырулил на взлетную полосу, точно пробуя голос, взревел, легко сорвался с места и, отсчитывая колесами бетонные плиты, помчался вперед. В грузовой кабине напряглись страховочные тросы, которыми были закреплены ящики с яблоками, колбасой и картонные коробки с обувью.
Последняя плита оказалась самой мягкой, спружинив, она отпустила от себя самолет, колеса поползли по дуге вверх, в металлическое брюхо двигателя, набежали крыши домов, голые, уходящие к земле, ветки тополей, переулки, впереди показалась Ангара. Она разрезала город надвое. Но за Кайской горой огромным желтым брюхом путь ей преградила намытая Иркутом болотная низина, и река круто ушла вправо, к Веселой горе.
Сергей отыскал Барабу, от нее круто вдоль Курайки свернул на грязную расхлябанную дорогу, вдоль которой крохотными домиками и огородами, гаражами и сараями лепилась Релка. Он отыскал дом Брюхиных, рядом с ним темную яму – место, где раньше стоял его дом. Вновь тихо, будто крадучись, вошла в него ноющая боль, но задержаться надолго ей не позволил гул моторов. Самолет начал разворот. Сергея прижало к сиденью, а Бараба, Релка, вся жизнь ухнули куда-то вниз, в бездну.