– Проигрывать надо уметь, – сказал он Батону. – Ты что, корову проиграл? Всего лишь мороженое? Будь мужчиной. Вот, держи монету и беги в киоск за проигрышем. Я угощаю всех.
Ваза достал из кармана червонец, сунул его Батону, и тот засеменил к выходу. Ожидая Батона, все решили, что было бы неплохо сходить искупаться. Левка предложил поехать на Иркут. Там, по мнению Трухина, вода была теплее.
– А я знаю озеро, где чистая и теплая вода, – тихо сказал Севка Гладковской. – Но это далеко, на острове.
– Ребята, Сева знает озеро, говорит, там теплая вода. Давайте поедем туда! – закричала Маша.
Севка поморщился, открывать свое место всем не хотелось, но ради Гладковской он был готов пожертвовать своим озером.
– Что, поди, зовешь на свое болото? Купаться с гусями? Нет, увольте. Пусть он сам в своей луже купается. А мы поедем на Иркут, – сказал Трухин. – У Вазы сегодня именины, он мяса намариновал, хочет нас не только мороженым, но еще и шашлыками угостить.
– Классно! – воскликнула Катя Кобелева. – Хочу на Иркут, хочу шашлык.
Гладковская с удивлением посмотрела на Катю, такой разгульной прыти от старосты она, как и все, не ожидала. Затем Маша глянула на сидящего с безразличным видом в машине Лангаева. Севка догадался, что в эту секунду она решает для себя, как поступить. Ни для кого не было секретом, что Маша старалась ни в чем не уступать Трухину или Кобелевой. Но соблазн был велик: машина, шашлыки, всего каких-то десять минут – и можно оказаться на Иркуте. Ну чем тебе не седьмое небо? Почему-то Севке показалось, что все это было организовано ради Гладковской.
– Поступайте, как знаете, – сказала она. – А я поеду на озеро. Сев, ты подожди, я сейчас сбегаю домой, переоденусь. Хорошо?
Севка согласно кивнул головой.
Левка долгим и внимательным взглядом оглядел Севку, тонкая, еле заметная улыбка тронула его губы. Он отвернулся и, хлопнув подошедшего с полиэтиленовым пакетом Батона по спине, сказал:
– Тебе сегодня везет: и оплеуху схлопотал, и мороженое с шашлыком за Герасима съешь.
– Он еще у меня пожалеет, – хмурясь, буркнул Батон. – Я его самого съем.
Но Севка не стал ждать, когда его съедят. Держа велосипед за руль, он пошел за Машей к ее дому. Она вышла скоро с большим импортным пакетом.
Герасимов посадил ее на раму, и они покатили по дороге, идущей к Иркуту. Вскоре на своем «жигуленке» их обогнал Лангаев. На заднем сиденье сидела Катя Кобелева и еще кто-то. Следом за ними на большой скорости на своей «Яве» пролетел Трухин. Сзади на багажнике примостился Батон. Обернувшись, он погрозил Севке кулаком, затем подставил к носу большой палец и пошевелил пальцами. Но Севка плевать хотел на этот жест: как ни крути, а с носом-то остался Трухин. Проехав Курейку, Севка свернул на гравийную дорогу, которая вскоре свернула вновь к Ангаре. Отыскав еле заметный отворот, Севка направил велосипед по узенькой тропинке, она пробивала себе путь сквозь желтое поле из одуванчиков. Машины волосы били ему в лицо, но ему было приятно видеть перед собой ее голову, прикасаться к ее рукам, слышать, как она вскрикивает на поворотах. Подъехав к шивере, Севка притормозил и с некоторым сожалением выпустил Машу из своих невольных велосипедных объятий. Она, ступив на землю, подошла к воде, присела, пробуя ее на ощупь ладошкой, платье на спине натянулось, враз как бы став не материей, а изящной формой, обозначило все то, что еще секунду назад он просто-напросто не замечал, напомнив сказанное кем-то из одноклассников, что фигура у Гладковской что надо.
– Да, это не Сочи. Холодная, как и в Ангаре.
– Это один из рукавов Иркута, – пояснил Севка. – Здесь неглубоко; раньше через нее коровы перебродили на остров. За протокой – моя Амазония. Садись на велосипед, я перевезу.
– Ты что? Я – тяжелая!
– Давай, давай, чего ноги мочить?
Севка снял ботинки, связал их вместе шнурками, повесил себе на шею, затем, закатав гачи, усадил Машу на раму и покатил велосипед через протоку. Дно было песчаным, и колеса вязли в нем, но он упрямо резал колесом воду. Когда они перешли на другую сторону, Севка неожиданно увидел, что по берегу к шивере на своей «Яве» медленно подъехал Трухин. Он крутил по сторонам головой, и Герасимов догадался, что Левка разыскивает их. Но это совсем не входило в Севкины планы. Впрочем, на его счастье, они уже углубились в прибрежный кустарник, и вновь Левка остался с носом.
Севкино озеро было старицей. Со всех сторон оно было окружено кустарником, и разглядеть его было довольно сложно. Один берег был песчаным, другой порос тростником. Вдоль берега была ровная, метров в шесть, покрытая травой поляна. Севка открыл озеро несколько лет назад, бродя по острову. С тех пор оно стало его берлогой, или логовом. Здесь, в уединении, он скрывался от предместья, болота, зализывал душевные раны. Именно здесь он познал сладкую отраву одиночества. Чаще всего он сидел с удочкой, ловил рыбу, загорал, читал книги и мечтал, когда вырастет большим и, как Робинзон, построит здесь себе убежище. Маша стала первым человеком, кому он решился показать свое любимое место.
– Ой, какая прелесть! – воскликнула Гладковская, оглядываясь по сторонам. – Так вот она какая, твоя Амазония! – Она быстро сбросила с ног тапочки и потрогала ногой воду: – Действительно, парная.
– А на глубине холодная, там ключи бьют, – предупредил Севка. Ему было приятно, что Маше понравилось его место.
Маша несколько секунд молча смотрела на озеро, затем достала из сумки тонкое одеяло, постелила его на траву и начала раздеваться. На ней оказался узенький синий купальник. Севка и раньше видел ее в спортивных трусах и майке, но то было как бы не в счет. Перед ним стояла совсем другая Маша. Да он слышал не раз, что Маша, может быть, самая красивая девчонка у них в классе. Но особенно красивой она показалась ему здесь, на берегу озера. Цвета спелой ржи волосы каким-то удивительным образом сочетались с черными бровями и с нездешними глазами. Выражение их менялось постоянно, спроси – и он не смог бы точно ответить, какого они у нее цвета. В данный момент – синие, но, когда шли по поляне, он мог поклясться, что они зеленые. Оставалось только согласиться с Тарабыкиной, что Маша – инопланетянка. Видимо, его дураковатый и одновременно восхищенный взгляд смутил и Машу. Она улыбнулась ему какой-то далекой и одновременно разрешающей улыбкой, ну, мол, что уставился как баран на новые ворота, затем достала из пакета с тонким черным шнуром и с крохотными наушниками плейер, следом кулек с бутербродами.
– Давай перекусим, – предложила она. – А после можно музыку послушать. Я специально для тебя взяла кассету с Полем Мориа и Джо Дассеном.
– Нет, не хочу, – сказал Севка. – Не успели приехать – и сразу есть.
Он разозлился на себя за то, что не сумел спрятать свой взгляд, за то, что Маша все поняла и, может быть, подумала о нем невесть что.
– А я проголодалась, – извиняясь, проговорила она. – К тому же нас здесь шашлыками угощать не будут.
– Ну, это мы еще посмотрим!
Севка отошел в кусты и достал спрятанную там удочку, покопавшись палкой в засохших коровьих лепехах, наковырял дождевых червей и уселся удить рыбу. Поглядывая на поплавок, Маша присела с Севкой рядом. Через минуту поплавок шевельнулся, и Маша торопливо зашептала:
– Тяни, тяни, видишь, клюет…
Но Севка выждал еще секунду-другую, и когда поплавок нырнул под воду, подсек его. Через пару секунд на берегу лежал крупный, с желтоватым брюхом, карась. Севка передал удочку Маше. Но она торопилась, караси срывались и шлепались в воду.
– Какая я неловкая! – восклицала она. – Мама мне все время говорит, что я раба своего азарта.
Все же она оказалась хоть и азартной, но неплохой ученицей. Севка с улыбкой наблюдал, как она радуется, разглядывая пойманных рыб, делая испуганные глаза, едва карась подавал признаки жизни.
– Ой, они сейчас обязательно упрыгнут в воду! – вскрикивала она. – Почему я не взяла фотоаппарат? Ведь никто не поверит, что я сама поймала столько рыбы.
Севка набрал в кустах хвороста, и пока Маша купалась, развел костер, затем на прутья насадил карасей, воткнул прутья в землю вокруг костра и наклонил к огню. Через несколько минут шкурка у рыбок начала шипеть и обугливаться. Его тревожило одно: время от времени сквозь кусты доносился шум мотоцикла, видимо, Левка не прекращал попыток разыскать их. Он понимал, что если Левка наткнется на них, то вся идиллия для них закончится. Еще хуже, если он приедет с Батоном.
– Мы здесь как Робинзоны, – словно прочитав его мысли, вдруг сказала Маша. – Вернее, ты Робинзон, а я – Пятница. Скажи, а почему ты всегда один и держишься от всех в стороне?
– Я не сторонюсь, – ответил Севка. – Это меня сторонятся. Всем почему-то со мною неинтересно.
– Ну не всем. Мне, например, с тобой интересно. Только ты всегда как волчонок. Послушай, Сева, а какой размер ты носишь? – неожиданно спросила она, натолкнувшись взглядом на Севкины ботинки.
– Кажется, сороковой, – прибавив себе пару размеров, ответил Севка. – А почему ты спросила?
– Да просто так. Твои солдатские ботинки кое-кому покоя не дают.
– Пусть не дают. Но мне они нравятся. Нога как в броне.
– Наверное, они тяжелые?
– Зато для тренировки хорошо. Когда их снимешь, ноги сами летают.
– Да уж это точно, – раздумчиво произнесла Гладковская. – Я заметила, в них ты стал ходить увереннее. И вообще изменился. Некоторые девчонки тебя стали считать крутым. Тебе говорили, что у тебя красивая походка? Как у идущего по горам туриста. А сегодня посмотрела – ты, оказывается, бывалый человек. И костер развести можешь, и рыбу поймать. С тобой не пропадешь.
Севка удивленно посмотрел на Машу. То, что у него тоже есть походка, Севка услышал впервые. Об этом Левке говорили, это он слышал сам. И совсем неожиданно для себя, точно Маша сдернула у него внутреннюю защелку, он торопливо, боясь, что она прервет и не будет его слушать, начал рассказывать, что каждое лето, когда другие разъезжались по пионерским лагерям и дачам, он вместе со своим отцом ездит по ягоды.