– Хорошо, пусть играет. Но условия те же, проигравшему – «американка».
Раньше Севка ни за что бы не ввязался в игру на деньги с чужими. Одно дело, ни за что не отвечая, советовать со стороны, другое дело – играть самому. Но он видел растерянное и расстроенное лицо Гладковской и слышал, будто внутренний голос, который подсказывал: не робей, у тебя есть шанс. И он, забыв советы Тарабыкина, решился. Ему сдали пять карт. Среди них оказалось три старших козыря, и он посадил Лангаева и Трухина. Банк поднялся до тридцати шести рублей. Севка глянул свои карты и только хотел сказать, что «храпит», как его опередил Трухин.
– «Храп»! – с натугой выдохнул он.
«На чем же он «храпит?» – подумал Севка и сказал «вист». Следом «вист» объявил Лангаев. И вдвоем они посадили Трухина.
«Да Левка просто арап, – подумал Севка. – Вид денег отшибает ему мозги». Тарабыкин говорил, что поначалу почти всегда тебя не принимают всерьез. Некоторое время можно поиграть, не высовываясь и не зарываясь, спокойно и осторожно. Но он вступил в игру, когда первоначальная осторожность была забыта, на банке была сумасшедшая сумма. Все считали, что Герасимов «на дурака» сорвал банк. Он понял, что с этой секунды Лангаев будет играть всерьез.
«Хорошо, если я что-то вижу и просчитываю, то и они просчитывают меня. Значит, надо вести себя так, как того они хотят: разыгрывать простака, впервые взявшего в руки карты. Надо как-то выпутываться», – мелькало у него в голове.
– Может, хватит? – сказал он, когда Трухин выгреб из кармана последние деньги.
– Нет, раздавай! – скомандовал Лангаев.
Банк был прежним – тридцать шесть рублей. У Севки в кармане оказалось аж двадцать четыре рубля, но он знал, что в случае неудачи не сможет выставить банк. Видимо, на это и рассчитывал Лангаев. И тогда Севка решил, что можно будет потянуть игру, пасуя. Лишь бы потом не набили морду. Это уже была не игра, а черт знает что! Батон быстро раздал карты, и Севка, увидев лишнее движение при раздаче, догадался, что он подтасовал Лангаеву. Но первым, заглянув себе в карты и не дождавшись других, закричал Трухин.
– «Храп», и не меняю!
– А я объявляю «вист», – вкрадчивым голосом ответил Лангаев.
Севка понял, что у того и другого действительно хорошие карты. Это поняли и остальные, пасуя один за другим. «Пусть дерутся и делят банк, – подумал Севка, – а я скажу “пас”». Он поднял свои карты и увидел мелочь – четыре семерки. Он не поверил своим глазам и, когда все подтвердилось, молча положил карты на стол. По условиям игры весь банк был его. Кроме того, Лангаев с Трухиным должны были выставить больше ста рублей. Лангаев недоуменно посмотрел на Севкины карты и холодно проговорил:
– Ты подтасовал!
– Я не прикасался к колоде, – сказал Севка. – Вон они могут подтвердить.
– Подтасовал, подтасовал, я видел! – вслед за ним закричал Трухин. – Кто тебя научил так играть?
«Да вы сами и научили, – поглядев на Трухина, подумал Севка. – Со лба синяки не сходили».
– Деньги на кон! – неожиданно сказала Гладковская. – Вот так-то! – Она хлопнула ладошками. – Кстати, вы спрашиваете, кто его научил? Его сам Тарабыкин учил играть!
– Ну, я же говорю, он – шулеришка, – сказал Трухин.
– Нет, я играл честно, – стоял на своем Севка.
– Ты, честно? Честно не выигрывают.
– Может быть. Но я играл честно.
– Да, да, мы подтверждаем, – сказала Гладковская. – Проиграл, так бы и сказал сразу. А то сразу хлюздить начинаешь. Я… мы ни слова не сказали, когда проигрывали, а ты сразу же в пузырь.
– Ты че, к нему адвокатом нанялась?
– Лева, он играл честно и ты сам это знаешь, – сказала Гладковская. – Деньги на кон, и весь разговор.
– Может быть, разыграть банк под запись? – неожиданно предложил Трухин.
– Это уже несерьезно, – сказал Пыженко. – С меня вы требовали живые деньги.
Чувствуя, что день может закончиться для него, как и всегда, мордобоем, Севка тихо сказал:
– Я отказываюсь от выигрыша. И от «американки» тоже.
Шевеля губами, Лангаев швырнул карты на лавку и, набычившись, посмотрел на Герасимова.
– Че, схватил банк и хочешь улизнуть? Да я тебе счас пасть порву!
Неожиданно откуда-то сбоку раздался знакомый голос:
– Это кто тут рвать собрался? А ну, покажись.
Все разом обернулись. Поглядывая глубоко спрятанными веселыми и умными глазками, подперев плечом тополь, стоял Кузьма Андреевич Огарков. Увлекшись, никто не заметил, когда он подошел к играющим.
– Проигрывать надо тоже уметь, – сказал он. – Что, Лангаев, у тебя, видно, плохая память? Я ведь говорил: еще раз тебя здесь увижу, за забор выброшу.
– Кузьма Андреевич, мы же тебе не мешаем петь свои танкистские песни, – недовольно буркнул Лангаев. – Ну, собрались, ну, перекинулись в картишки. Тут особого криминала нет. Хочешь, я тебе пива принесу? Чтоб не скучно было.
– Считаю до трех, – прервал его Огарков. – После сразу же выпишу прогонных.
Такой язык Лангаев понимал хорошо. Он подал знак Трухину, и тот, не глядя на Севку, поспешил за Вазой к выходу. Следом за ними засеменил Батон. Севка ощутил огромное облегчение, и оттого, что в самый нужный момент Кузя разыскал их здесь, и что впервые он оказался в выигрыше, и что, кажется, пронесло.
Перед тем, как уйти, Гладковская с благодарностью глянула на Севку огромными и темными, как ночь, глазами.
– Сев, я этого никогда не забуду! – сказала она.
Севка посмотрел на нее, хотел было пошутить, что на него амнистия не распространяется, но потом решил промолчать. Может быть, и инопланетянам полезно знать, что и они не застрахованы от болотных ям и ухабин. И что аборигены могут быть иногда полезны.
– А сейчас, хлопцы, давайте ко мне. За пиленые бревна я должен с вами рассчитаться, – сказал Огарков, убедившись, что порядок на отведенной территории восстановлен и лангаевская команда оказалась за воротами школы.
– Кузьма Андреевич, а у вас есть «Крестный отец»? – спросил Севка, когда они пришли к нему в сторожку.
– У меня не только отец, но и крестная мать имеется, – улыбнувшись, ответил Кузя.
– Да не-е, я не про то. Книга такая есть.
– А-а-а! Ты вон про что. Это про итальянскую мафию. Что, уже справочник потребовался? Вкусил запретный плод? Мой совет: держись от этой компании подальше. Они сами потихоньку в азарт вползают и других за собой тянут. Позже – сигареты, девочки, вино. И поехала жизнь. А ведь недаром говорят: плохими не рождаются. Ими делаются.
– Да я там случайно оказался, – начал оправдываться Севка. – Бориса искал.
– Возможно. А вот что там Гладковская делала – не пойму. Ведь из хорошей семьи.
– Она меня выручала, – подал голос Пыженко.
– Ну и что – выручила?
– He-а. Сама залетела. Вон Севка ее спас.
– Спас, спас… Вот подкараулят и дадут в глаз. Дело-то к тому шло, – проворчал Кузя. – Игра на деньги – дело серьезное. Там друзей и товарищей нет. Фарт – штука ненадежная. Но силу имеет страшную. Она как наркотик – схватив его раз, можешь на всю жизнь отравиться.
Оглядывая сторожку, Севка в Кузиной портретной галерее ушедших в иной мир государственных покойников неожиданно обнаружил Горбачева.
– Что, и его сняли? – с удивлением спросил Севка. – Утром я радио слушал, там ничего не передавали.
– Передавали: наши войска уходят из Афганистана.
– Ну и что?
– А то, что он для меня покойник, – с усмешкой протянул Кузя. – Нас туда послали отодвинуть войну от нашего дома. А он ее тащит сюда. Мы жили спокойно, потому что были победителями. Слабых и побежденных захочет укусить каждая собака, а расхлебывать придется вам. Впрочем, это вопрос времени. Держите расчет.
Кузя протянул каждому по десятке.
– Сколько они у тебя вычистили? – спросил Севка у Пыженко, когда они, распрощавшись со сторожем, вышли за школьные ворота.
– Семь. И еще две пятерки Гладковская дала.
Севка отсчитал Пыженко семнадцать рублей.
– Нет, ты че? Мне не надо, – запротестовал Пыженко. – Это твой выигрыш!
– Бери, бери, они все равно не мои, – настойчиво сказал Севка.
У Пыженко дернулось лицо, он медленно вытащил руку из кармана и взял деньги. Севка ощутил, что действительно давать не менее приятно, чем брать. В эту секунду он почувствовал себя миллионером, который сегодня может все: купить сестрам и брату мороженое, конфеты, лимонад, отцу – пива, матери – очки. В последнее время она стала жаловаться на зрение: не может вдеть нитку в иголку.
Как бы там ни было, а у него в кармане еще оставалось шесть рублей, выигранных в карты, и еще десять кузиных. У него сроду не было столько собственных денег. Про себя он решил, что купит гостинцы, а на оставшиеся деньги – себе кеды или кроссовки. Что, он хуже других?
– Ты знаешь, они хотели после игры тебе вломить и отнять деньги, – сообщил Пыженко. – Но не хотели при Машке. А потом будто сам Бог Кузю послал.
– При чем тут Маша? – пожал плечами Севка. – Мне даже показалось, что у нее вчерашней грозой выбило предохранительные пробки. За Катьку боялась, а сама нарвалась. Кого хотела обыграть? Лангаева? Да он с ней, как кошка с мышкой. Тоже мне, еще одна раба азарта.
– Ты знаешь, Сева, может, она еще и не раба. Но Лангай может ее такой сделать, – почесав затылок, протянул Борька. – Я серьезно говорю. Он на нее глаз положил. А она, дуреха, подставляется.
– Как это – положил? – удивленно переспросил Севка.
– Ты че, глухой? Я же по-русски сказал: Лангаев хочет поиметь Машку. А ей нравится Левка. И Левка сегодня попросил меня привести Гладковскую. Он у Вазы ходит в должниках.
Взяв с него клятву, что он никому ничего не расскажет, Борька, понизив голос, сообщил, что вообще-то Левка играл с Лангаем на Машу. И проиграл.
– А тут ты ввязался и всю обедню им испортил. Ты видел глаза у Лангая? Он сегодня сигарет с травкой принес. Так что они могли тебе и вломить.
Раскрывая тайны Левкиной компании, Пыженко проводил Севку до железнодорожной линии. Дальше Севка поехал на велосипеде. И неожиданно до него донесся звук мотоциклетного мотора. Оглянувшись, Севка увидел, что со стороны двухэтажных деревянных бараков наперерез ему летит «Ява». За рулем был Левка, а сзади у него сидел Батон. Севка догадался, куда спешит Трухин со своим подручным, и что за этим должно последовать. Он понял: единственная надежда – велосипед и ноги. Герасимов развернул своего «стального коня» в сторону болота, надеясь, что там, среди кочек, «Ява» не пройдет. Но было уже поздно, Левка догнал его и передним колесом протаранил велик. Севка полетел кувырком. Оглушенный, он сделал попытку подняться и услышал далекий голос Трухина.