— Ну нет, мы ловили только бандитов, — добродушно ответил Борис.
Он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. «Больше вы не увидите, о чем я думаю. Жаль, что я не курю, стало бы полегче. Ну ничего».
— Вы расскажите, герои, как вы диверсантов ловили, — сказал Морковин, — а не то Борис не верит.
— Не верит? — удивленно спросил Левка. — Так ведь…
Он рассказывал всем уже знакомую историю так просто, с таким увлечением смотрел Борису в глаза, что…
«А может быть, это все-таки не тот Левка? — думал Борис. — Ведь никто из нас его не видел. А Милка не видела этого…».
Парни держали себя свободно, а главное — Морковин был с ними запросто. «Если это действительно не тот, то и разговаривать нам с Морковиным сегодня не о чем, нужно подумать. Ах, Милка уехала…»
Странное дело — все последнее время он мечтал о встрече с Левкой, о схватке не на жизнь, а на смерть. И вот в уютной комнате с абажуром сидит перед ним Левка. А может быть, совсем и не Левка.
— Ну, мне пора, — сказал Борис и поднялся.
— И нам, — ответил Левка, и парни тоже поднялись.
Когда они шли по городу, Борис на всякий случай держал руку в кармане.
— Итак, ты работаешь в розыске, — сказал неизвестно какой Левка, — и у вас здесь неспокойно?
Внезапно он остановился и сказал:
— Говорят, недавно в поселке ночью девушку на дороге убили.
Остановился и Борис. Ему показалось, что сейчас что-то должно произойти.
— Сознайся, — медленно сказал Левка, — записка, приколотая к кофточке, — помнишь, «дураков нет»? — это было остроумно.
Ты не бойся, к тебе это не имеет отношения — к тебе и твоей кофточке, в которой тебя похоронили. Я хорошо ее помню — заводы с трубами и дымом из трубы. Ты не можешь себе представить, до чего это не имеет к тебе никакого отношения. Он думал, что сразит меня насмерть, а на самом деле даже не задел. Я что-то сказал ему, самое простое, попрощался и ушел. И это было не самообладание, нет, просто мы с ним в разных плоскостях. Зато теперь я знаю, кто это такой. Только потом, когда я ушел, какая-то слабость охватила меня, такой я раньше не знал, пришлось посидеть немного на чужом крылечке. И потом вот еще: я не могу передать тебе своего изумления от того, что у Левки есть лицо с глазами, губами и бровями. Оказывается, до сих пор я представлял себе что-то темное, потайное, звериное, а вот просто человека с руками и ногами никогда себе не представлял. И волосы он себе зачесывает на пробор. Значит, стоит перед зеркалом и зачесывает. С таким, оказывается, вести борьбу гораздо труднее.
Поздно ночью он опять стучался в дверь к Морковину.
— Анатолий Назарович, откройте, очень важно. На этот раз Морковин был раздражен.
— Ну, что такое? — Он быстро надевал гимнастерку.
— Анатолий Назарович, это он, — торопясь говорил Борис и стал рассказывать историю с запиской.
— Понимаете, — говорил он, — кроме нас троих и бандитов, которые ее писали, об этой записке не знает ни один человек. Это он, тот самый Левка.
Морковин пристально смотрел на него.
— Только трое? Да вы, поди, по секрету всему свету рассказали уже про эту записку.
— Мы?! Могу поклясться вам…
— Поклясться! — насмешливо бросил Морковин. — Шел бы ты лучше спать, чем ерундой заниматься. Мне завтра вставать в шесть. Спокойной ночи, — и захлопнул дверь.
«Неужели именно на это и рассчитывал Левка? — вдруг подумал Борис, возвращаясь домой. — Именно на то, что Морковин захлопнет дверь?»
— Подведем итоги, дети мои, — говорил Левка. — Пока, надо сказать, все идет благополучно. Инженерова теща сработала на нас, да так хорошо, что лучше и не придумаешь. Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Сережа, милый мальчик, тоже не подвел. Сказать правду, я совсем забыл о нем и придумал весь этот разговор, когда увидел, что он бежит по дорожке. Впрочем, он свое дело сделал и больше интереса не представляет. Теперь посмотрим, как остальные. Тетя Паша волком воет, она и сама не пойдет и Петровича не пустит. Да он и смылся, надо сказать, весьма предусмотрительно. Осталась Милка.
— А почему бы ее тогда было не убрать? — спросил один из парней.
— Голова! — презрительно сказал Левка. — Да разве можно было нам, идя на такое сложное и опасное дело, связывать себя еще и покойником. Эта пигалица в мертвом виде нам была бы куда опасней, чем живая. Как она, Николай?
— Дрожит, — усмехнувшись, ответил Николай, — еле жива.
— Ну вот видите? А без показаний Милки никакие показания других, бывших у тети Паши, не играют роли. Ну собрались, ну выпили, ну и что? Так Милка на суд не придет?
— Ручаюсь.
— Итак, всё в порядке, кажется. Следователь нам верит вполне. С Берестовым они на ножах, наша записка Морковину тогда, насчет Водовозова, только подлила масла в огонь. У Берестова нет как будто никаких улик, у нас же их полны карманы. Согласны поделиться, если попросит. При таких условиях еще можно жить, не так ли? Конечно, это только в том случае, если Прохор не проговорился. Эх, как бы это узнать, сказал он что-нибудь или не сказал, совсем другая жизнь была бы! И потом помните: никаких мокрых дел — мы теперь добродетельные советские граждане. Скучновато, конечно, но ничего не поделаешь. Потом наверстаем.
— А теперь, — продолжал Левка, — нам с Николаем пора к следователю. Он без нас уже жить не может.
Однако, против их ожиданий, Морковин встретил их весьма холодно.
— Что это вы плели Федорову про записки и про кофточки? — раздраженно спросил он.
— Ну, это я его подразнил маленько, — добродушно ответил Левка, — про эту записку весь город говорит. Да я сам от соседа узнал. Честное слово. Могу и вам этого соседа привести.
— В следующий раз лучше не дразните, — так же холодно сказал Морковин.
— У нас к вам просьба, — вмешался Николай.
— Да, большая просьба, Анатолий Назарович, — подхватил Левка, — мы только не знаем, удобно ли. Понимаете, эти пентюхи из розыска сдуру схватили одного нашего парня, хорошего, понимаете, парня. И вот получается, что и доказать на него они ничего не могут, и отпустить не отпускают…
— Вы говорите о Прохорове?
О нем, о нем. Ведь это такой тихий парень, мухи не обидит, смешно даже.
Левка подождал минуту, а потом осторожно сказал:
— А с другой стороны, парень он робкий, может со страху что-нибудь наболтать…
Он испытующе посмотрел на Морковина. Тот ответил ему непроницаемым взглядом. Николай напряженно смотрел то на того, то на другого.
— Что он может наболтать? — сказал Морковин, пожимая плечами.
Левка слегка подался вперед. Глаза его блестели.
— Думаете, не может?
Морковин не ответил.
— А что это за парни, — начал он, помолчав, — которые приехали из Дроздовки?
— А что — парни?
— Прохоров ведь тоже из Дроздовки?
— Да. Я что-то не пойму вас, Анатолий Назарович.
И опять Морковин ничего не ответил.
— Меня интересует вот какой вопрос, — сказал он, — почему у болота на опушке леса обнаружили кровь?
— Кровь? — Левка поднял брови. — Откуда нам знать, что и когда нашли на каком-то болоте. Может быть, там свинью резали. Да и потом хорошо известно, что когда привезли собаку, уже давно шел дождь, и никакой крови…
— Вам, Курковский, следовало бы меньше рассуждать, — прервал его Морковин. — Берестов обследовал всю местность задолго до дождя и нашел на земле пятно крови. Он уже послал ее в губернскую лабораторию, откуда я все это и узнал. Там без труда определят, свиная она или человеческая, более того, там определят группу крови. Знаете вы, что это такое?
Николай с тревогой смотрел на Левку. Тот закусил губу и, прищурившись, что-то соображал.
— Знаете или нет?
— Догадываюсь. Это что-то новое?
Морковин встал.
— Если эта кровь и кровь инженера совпадет по группе… Может это быть?
Видно было, что Николай испуган и растерян, однако Левка ответил, холодно глядя на Морковина:
— В принципе все может быть. Откуда нам знать?
— Так вот, — сказал Морковин, — если это будет так, ваше дело сильно… проиграет. Можете идти.
Парни поднялись.
— Еще один вопрос, — сказал Морковин. — Это вы написали мне записку относительно Водовозова?
— Что греха таить, — ответил Левка.
— Что же вы можете о нем рассказать?
— Да, собственно, ничего, кроме того, что мы написали. Сказали нам, что он связан с бандитами, мы и решили: пусть знающие люди проверят. Правильно?
— А кто сказал?
— Я уж и не помню.
— Хорошо бы вспомнить, — сухо заметил Морковин.
Левка был задумчив, когда они шли от следователя. Николай не решался начать разговор.
— Что-то следователь заговорил по-другому, — сказал он наконец.
— А, ничего подобного, — небрежно ответил Левка, — говорит он на том же самом языке. Во-первых, он нам сказал, что Прохоров еще не проболтался. Во-вторых, что парней из Дроздовки нужно куда-нибудь сплавить, и, наконец, он дает нам знать об опасности. С ним все в порядке. Гораздо больше меня беспокоит это проклятое пятно.
Глава IV
Морковин торопился. Он написал в губернию, что незачем ждать, когда поймают исчезнувших диверсантов, а нужно судить того, кто есть — главного виновника диверсии Дохтурова. Болезнь арестованного его не смущала, он пошел в больницу.
Городская больница была переполнена — сюда во множестве привозили людей в сыпняке, снятых с поезда. В небольших комнатках один к одному были приставлены топчаны, которые, наверно, стояли бы голыми, если бы уком не созвал молодежь города для того, чтобы не столько просить у населения, сколько отнимать у него тюфяки, одеяла и подушки. Только благодаря этому больные были кое-как устроены.
В дверях больницы стоял человек в лохмотьях с нежно-розовым ярким лицом и очень красивыми, блиставшими, как звезды, глазами. Он рвался к выходу, а толстая нянька, налегая на него всем телом, старалась его удержать.
— Я только схожу домой, — глядя мимо нее, быстро говорил человек, — мне бы только сказать им…