ают во мне отчаянную безнадежность и создают впечатление, что хорошим, добрым человеком такой красавец быть никак не может. Он отличается от Донована только умом и сообразительностью.
В какой-то момент я уже поехала домой, когда Терри позвонил на мобильный и потребовал, чтобы я срочно вернулась. У них появились новые данные, и пришлось задать еще вопросы арестованным. И это уже после того, как всем четверым было вынесено официальное обвинение. Я убеждала себя, что нет худа без добра.
Первый предварительный суд состоялся на той же неделе. Ничего интересного, кроме того, что прискакали представители четырех адвокатских фирм, почуяв запах жареного. В тот день я переводила для всех, но было ясно, что позже понадобятся четыре переводчика. Сразу нашли только двоих. Тогда я позвонила Марии и Петру. С ними я знакома давно, и мы часто подбрасывали друг другу работу, когда было чем поделиться. Нельзя же быть в двух местах одновременно. Они подхватили дело и с этого момента работали на защиту. Я же превратилась в переводчика обвинения. Так работает судопроизводство, ничего не поделаешь.
Однако в тот день произошло нечто такое, что неожиданно повязало меня и богмэна с командой Терри. Как именно, я расскажу позже. В суд добровольно заявились двое молоденьких эстонцев. Совсем еще пацаны, лет по двадцать каждому. Они заявили, что являются соседями по съемной квартире с Максимом Чехом. Полиция уже успела у Максима в комнате произвести обыск в их отсутствие и нашла пятнадцать тысяч фунтов стерлингов наличными. Максим был безработным, но жил не по средствам. Выводы были однозначными. Эти деньги сразу же стали вещественным доказательством и были изъяты до выяснения. Мальчики Алик и Гера заявили, что эти деньги принадлежат им. Они все лето зарабатывали на ферме и накопили эти средства на свадьбу одному и для матери другого. А друг и сосед Максим должен был отвезти эти деньги на родину, так как собирался ехать домой. Ребятам был показан кукиш. Однако им предложили прийти в полицию позже с доказательствами, что деньги действительно заработаны честным трудом. Я надолго забыла о них и о Терри.
А в ту памятную ночь на телефон пришли целых три сообщения из разнообразных, но параллельных миров моей жизни, но лишь одно их них было по-английски — от Фила: «Новостей пока нет». Ничего мне не снилось, и никто не звонил. Всегда бы так.
Случай 9. Палата номер шесть
В конце недели в три утра меня разбудил звонок. Я уже привыкла к этому и, прежде чем взять трубку, совершила обычный ритуал. Во-первых, я вспомнила, что сегодня суббота и в школу не надо. Во-вторых, я прокашлялась, чтобы не хрипеть спросонок. В-третьих, я разлепила глаза и посмотрела на часы. Девять утра. Не так уж и плохо, учитывая, что я проплясала до часу, а домой добралась в два. Предположив город, из полицейского участка которого мне звонят, я взяла трубку.
Поездка в полицию Ромфорда в этот раз мне показалась ужасно неинтересной. Никакой связи с богмэном. Мне сразу сказали, что для начала придется уговорить арестованного выйти из камеры на понятном ему языке, прежде чем применять к нему силу. Когда дверь камеры открылась, полицейский, забывший проверить в окошечко, не пользуется ли арестованный туалетом, вздрогнул и попытался заслонить от меня ее содержимое. Но было поздно. Совершенно голый парень, белый и жилистый, как корень хрена, с энтузиазмом отжимался на полу. Однако он тут же, ни на кого не глядя, подскочил, вытянулся по стойке смирно и прогавкал имя, звание и какой-то многозначный номер.
— Вот, — сказал полицейский, — кроме этих слов он ничего больше не говорит. Простите за неожиданный поворот. Мы думали, что он переоденется, когда выдали ему одежду. Скажи ему, чтоб хоть штаны надел.
— А где его собственная?
— Пришлось забрать на экспертизу. Она кровью залита.
При звуке моего голоса у неподвижного парня дрогнула рука, и он этой рукой прикрылся, моргнул и порозовел. Он снова выкрикнул имя, звание и номер, но уже не так бойко.
— Ваня, — сказала я ласково, — оденьтесь, пожалуйста. Мне с вами поговорить нужно.
Иван Некуров из Наро-Фоминска, конечно, не оказался ни лейтенантом, ни даже рядовым. Он быстро натянул выданный ему чистый оранжево-красный тренировочный костюм и чешки. Он еще долго пытался накрутить себе значимости легендами про принадлежность к группе «Альфа», про убийство какого-то подрывника, но кровь на одежде оказалась свиной кровью из мясницкой, где работал его знакомый. После этого вся история быстро вылезла наружу. Он сбежал из-под следствия в Бельгии за мошенничество, и ему грозила расправа от собственных братков за какой-то слив. Поэтому он решил переждать непогоду в британской тюрьме, где ему было бы значительно удобнее в индивидуальной камере. Он наслышался, что в личной комнате у него был бы телевизор, пособие и доступ в спортзал. Он очень расстроился, когда я ему шепнула, что привилегии там нужно заслужить и что в тюрьмах приходится работать на территории за наличные на сигареты. Вот так. Разве можно доверять фильмам и байкам? Он был депортирован в Бельгию неделю спустя, а я успела домой еще до завтрака.
Правда, завтракать я села уже почти в десять. По дороге домой разыгралась мигрень, и весь мир стал звенеть, как колокол, мучительно и больно. А ведь надо было съездить в супермаркет и отовариться продуктами на неделю. Потом времени может и не быть. Стиральную машину лучше сразу загрузить. Голова болела. Я собралась ехать и… в муках ткнулась в диван, скорчившись рядом со шляпой. Что же это за пытка? А ехать надо. Если не я, то кто? Попросить некого. И отвязаться не на ком. А поход с Джулией в спортклуб, похоже, придется отменить. Не могу. Снова зазвонил телефон. Это был Фил.
— Ты будешь сегодня свободна после семи?
— Куда я денусь?
— Я заеду? По поводу «Лаг» поговорить надо.
— Заезжай.
В третий раз мобильник зазвонил уже в машине. «То тюлень позвонит…»
— Алло!
— Тоша, привет. Это Мария. Работать можешь сегодня? Мне звонили из Харлоу, сказали, что у тебя было занято. А я не могу, я уже перевожу в Колчестере.
Вместо магазина я поехала в Харлоу. Там меня сразу предупредил знакомый дежурный по имени Рори, что клиент у меня нынче не совсем в себе. Его арестовали ночью бегущего трусцой по опасному скоростному шоссе М11. Ничего не добившись и без состава преступления его отпустили, но тут же снова взяли, сняв с крыши какого-то дома. Урмасу сразу вызвали и адвоката, и консультанта из психушки. Адвоката — для защиты его прав, а врача — чтобы определил, нужно ли его госпитализировать. Тут, похоже, дела покруче, чем были у Вани Некурова. Зато этот случай еще на шаг приблизил меня к богмэну.
Дверь в камеру была открыта, на пороге сидел на табуретке тюремщик, имени которого я, естественно, не помню. Он при этом занимался своей работой и возился с какими-то бумагами на коленях. В камере у стены стоял человек лет двадцати. Он поздоровался со мной и сказал, что его показания вот уже записали (при этом он ткнул пальцем в тюремщика), что все на мази и что он мне потом позвонит. Смотрел он вполне осмысленно, поэтому все сказанное прозвучало еще более нелепо. Говорил он по-русски довольно хорошо. Юристу не хотелось проводить консультацию в камере, но тут пока рулил сам Урмас. На вопросы адвоката отвечал так, что это можно было принять как за увиливание, так и за бред сумасшедшего в равной степени. У меня была очень нелегкая задача. Вы когда-нибудь переводили бред на английский язык?
— Когда вы приехали в Англию?
— В первый раз?
— А вы были здесь раньше?
— Здесь? Нет, первый раз замели.
— Я спрашиваю, в Англию приезжали раньше?
— Ездил я туда.
— Куда?
— В Англию.
— А вы знаете, где вы сейчас?
— Где я сейчас обитаю? В Лапесе.
— Где это?
— Дома.
— А в Англию вы с визитом приехали или живете здесь?
— Приехал я.
— А к кому вы приехали?
— Работать я приехал.
— Значит, вы тут живете?
— Как тут жить? Смотри, даже стола нет. Сам тут живи.
— Вы знаете, где вы находитесь?
— В камере.
— Это верно, но в каком городе?
И здесь Урмас отколол такую штуку. Он сидел спиной к стене, а тут повернул голову так, словно в соседней комнате был его собеседник, и крикнул, глядя в сторону:
— Жирный, какой это город?
Он прислушался, посмотрел на меня и кивнул в сторону стены.
— Слыхала?
— Нет.
— Жирный не знает.
Адвокат поерзал и спросил:
— Как долго вы находитесь в Англии?
Урмас задумался.
— Ну… Вот как Дариус уехал, так я за ним через месяц.
— И когда это было?
— В пятницу, конечно! — удивился Урмас такому непониманию.
— Месяц назад? Два? Пять?
— Да. Примерно так.
— Какое время года было? Зима или лето? Было тепло?
— Прохладненько так. Дождь шел.
Я прыснула в кулак. Учитывая английский климат, вопрос можно назвать более чем неуместным. А вот Урмас молодец, так толком и не ответил ни на один.
— Урмас, послушайте меня. Зачем вы залезли на крышу?
— Оглядеться. Дорогу искал.
— Что вы делали на шоссе?
— Домой шел.
— А где вы живете? Адрес знаете?
— Знаю. Литва… Записывайте, записывайте… Лапес…
— Я имею в виду ваш английский адрес.
— А я по-английски не говорю. Щас, погоди. Жирный! Эй! Какой адрес у нас? У тебя сигареты есть? Мне покурить надо, — после чего он обратился ко мне: — Курить есть? Нет? А у тебя?
Обычно люди говорят именно со мной, даже обращаясь к английскому собеседнику. А этот разговаривал с адвокатом по-русски и воспринимал мой перевод как мои собственные слова. А сказанное адвокатом для него было совершенно отдельное дело, которое он понимал как-то по-своему. Надо было срочно менять тактику и упирать на фразу «Он вас спрашивает…».
Урмас был алкоголиком с белой горячкой. Он, по его же словам, пил каждый день, жил в Англии с подругой Эдитой, а теперь торопился на ее похороны, потому что она «сгорела вчера, а тетка сама не справится». Адвокат бросил попытки и предложил Урмасу написать все на бумажке. Он написал что-то про то, как она ушла в магазин и не вернулась, а Жирный не виноват, но он во всем признался, поэтому надо выпить. Написанное он тут же разорвал и спустил в унитаз, тут же в камере. Адреса он так и не назвал. Полицейские заинтересовались было «сгоревшей» Эдитой, но ничего в базе не нашли, а от Урмаса ничего логичного не добились ни о месте, ни о времени, ни о личности Эдиты. Приехавшие трое из клиники установили, что Жирный находится в соседней комнате, где бы ни был сам Урмас. Сам Урмас прислушивался к нему, требуя при этом тишины. Он слышал голоса, которые раздражали его. Сначала мы все думали, что это он нам время от времени кричит: «Тихо!» Но потом оказалось, что он нас плохо слышит, потому что разные голоса одновременно что-то говорят ему. На вопрос, есть ли у него телефон на тот случай, если надо позвонить друзьям, шизофреник ответил, что телефон есть, разряженный, но он ему не нужен. «А я всегда на связи!» При этих словах он хитро улыбнулся, коснулся пальцем виска и тут же ткнул им в потолок. Типа «ку». Когда консультанты вышли посовещаться, я обратилась к Урмасу сама.