— Но там почти нечего было переводить. Одни цифры. Много цифр, потом пара слов. Опять шесть строчек цифр и одно слово. Я вообще ничего не поняла.
— Ну, перевела же?
— Перевела, а сама не знаю, что я перевела.
— Зато для нас все встало на свои места.
— Ну, и хорошо.
— Из компьютеров тоже распечатки пришлю, но не скоро.
— Что там? Куча документов по-русски?
— И разговоры тоже. Чаты всякие.
— А они разве сохраняются. Я думала, что это все стирается.
— Есть такая вещь в компьютере, называется «куки».
— Печенька.
— Что?
— Это по-русски.
— Они образуются без твоего ведома после каждой операции. Так вот наши эксперты все из этих куки достать могут. Даже то, что ты сам стер.
— Это ужасно неприятно узнать. А как же права человека? Прямо личный шпионаж и полный контроль над личностью.
— Зря я это тебе сказал. Теперь я должен тебя ликвидировать, — он засмеялся.
— Я пьяная. Я завтра уже ничего не вспомню.
— Это хорошо. А то потерял бы я переводчика, и мне пришлось бы другого искать.
— Пойду я, пока ты не передумал.
— Тогда поспеши. До встречи.
Он даже приобнял меня, а поцеловать не решился. Мало выпил. Этот последний разговор и приблизил меня к разгадке богмэна, но я еще ни слухом, ни духом…
В вагоне мне удалось сесть. Час возвращений британцев с работы давно прошел, и народу ехало значительно меньше. За окном туманный Лондон быстро улетал назад, на запад, фонари — тоже. За городом до сих пор и светлее, и суше. Летний пасмурный вечерок праздновался в каждом видном из окна садике. Народ после ужина повылазил курить под свои брезентовые парасоли. Несмотря на сумерки, дети гоняли черно-белые мячи по сырой траве. По их майкам можно было понять, кто за что болеет. Вот мелькнула красно-белая. Это «Арсенал». А вон там пацаненок похож на алый парус. «Манчестер Юнайтед». Этот, может быть, болеет за «Челси» или «Вест Хэм». Вон мелькнул сине-белый и ненавистный мне лично павлин «Тоттенхэма». А этих черно-желтых я даже не знаю. В Лондоне можно найти болельщиков и за «Ньюкасл», и за «Мадрид». И это вовсе не означает, что один жил на севере Англии, а второй испанец. Просто у них свои герои. Тронет детское сердце игра Майкла Оуэна где-нибудь в Риме, и вот у знаменитой английской команды есть маленький болельщик в Италии. Это только лет до девяти. Потом начинается воинственный патриотизм и выбор «своего» клуба. У взрослых болельщиков выбор более одержимый и менее честный. А жаль.
Я чуть не задремала. Кончалась моя выходная среда. Завтра в школу. До летних английских каникул, которые длятся всего шесть недель, осталось чуть больше месяца.
Случай 14. Век живи, век учись
Класс гудел. Пока Санил медленно, вразвалочку, вызывающе паясничая, выходил в коридор, я напомнила всем о задании, которое, если его не выполнят за десять минут, будет добавлено к домашнему. Я вышла за тринадцатилетним мальчиком следом и закрыла дверь. Санил сразу прислонился к стене, сполз по ней на пол и закрыл лицо рукавами.
— Встань, — сказала я, — и объясни, почему мне не нужно отправлять тебя в офис.
— Я ничего не делал, — пробубнил он не двигаясь.
— Я жду.
После минуты ожидания он все-таки встал, но опять привалился к стене.
— Сюда.
Он отлип от стены и встал на ту точку коридорного ковра, на который указывал мой палец.
— Ну и что это было?
— Я ничего не делал. Вечно вы ко мне придираетесь. Это потому что я черный, да?
Я вздохнула. Опять эта песня. Время от времени некоторые детки начинают проверять учителя на прочность подобными провокациями. «Это потому что я…» дальше вставляется соответствующее: черный, девочка, гей, иностранец, из бедной семьи, из благополучной семьи, мусульманин, христианин, атеист, аутист… хотя нет, никто из моих учеников с такой пометкой в досье никогда на дискриминацию не претендовал. Им это в голову как-то не приходило.
— Санил, посмотри на меня внимательно. Ну да, у тебя темная кожа и слуховой аппарат. Я иностранка и женщина, говорю с акцентом, да еще и левша. Тебе не кажется, что как раз нам с тобой тут уже давно никакая дискриминация не угрожает? В вашем классе половина приехавших из разных стран, из них только семеро белых, а Габриэла настаивает на том, чтобы я ее Эриком называла, и носит форму для мальчиков. С чего ты взял, что этот трюк сработает со мной? Я понимаю, если бы ты это сказал вашему физруку…
— Ага… щас…
— Зачем ты Патрика пнул?
— Он расист. Он меня обезьяной обозвал на перемене.
— Какой?
— Что значит какой? Какая разница?
— Большинство видов обезьян имеют и белую, и черную кожу. Шимпанзе, бабуины, мартышки. Ты поищи в интернете картинки.
Санил вытаращил на меня свои и без того большие карие глаза, и его рот стал растягиваться в счастливую, но коварную улыбку.
— А у какой там обезьяны синий зад? — спросил он, оглядываясь на дверь.
— Даже не думай об этом. Ты же не одобряешь дискриминацию, а самые подверженные на данный момент — это белые, традиционно ориентированные англичане мужского пола.
— Ой не верю.
— На работу пойдешь устраиваться, поверишь. Извинишься перед Патриком? Я с ним тоже поговорю… про обезьян.
Санил крепко задумался потом кивнул и сказал:
— И «Харибо» его верну.
Пока Санил входил в класс, я украдкой проверила телефон. Звонков не было, но по электронной почте пришли новые распечатки от Терри. По новым делам меня не вызывали уже почти две недели.
Дома я просидела за столом весь вечер, зато с курсовыми работами старшеклассников в этом году было покончено, заключения переписаны, графики переделаны и вспомогательные источники указаны. Я открыла письмо от Терри и принялась за те телефонные сообщения, которые были впечатаны хоть и латиницей, но по-русски.
Когда Катька пришла от своей Молли, я тупо сидела над одним из переводов письменного разговора между Аликом и какой-то неизвестной мне Заюшкой. Катя что-то спрашивала, но я не слышала. Я сидела с потными ладонями и не двигалась, пока она не заорала мне в ухо, что мне пора в отпуск и что я совсем уже…
Несмотря на пустую болтовню про день рожденья и любовные сюсюканья, там были упомянуты огромные долги и махинация со страховкой автомобиля. Пришлось переводить. И вот посреди всего этого Заюшка вдруг заявляет Алику: «А ты у босса своего монету попроси. Сколько тебе твой Скрип должен? Ты с этим вордпэем уже полтора года как дома не был». От этих слов я и застыла на целых пять минут.
Мы с Катькой съели разогретый вчерашний борщ и перегладили наши с ней рубашки. Кот где-то гулял, а она все радовалась, что всего через год ей в школу не нужно будет ходить в школьной форме. Она перейдет в нижнюю шестую. Совсем взрослая.
Она уже давно спала, когда я все возилась и возилась со старыми и новыми переводами из дела Терри. К утру я наверняка знала про пользу от вордпэя не меньше его самого. По крайней мере, я понимала, как работает эта система… в принципе. Но мне ни разу больше не попалось слово «Скрип», Алик успешно переменил тему в той распечатке и больше не позволял Заюшке даже начинать разговор о деньгах.
Случай 15. Безумство храбрых
— Врач объявил его способным давать показания. Я всего два дня назад звонил, а он ни в какую. А сегодня визит разрешил. Ничего не понимаю. Прямо дурдом какой-то!
— Фил, это и есть дурдом.
— Ну, я и говорю.
Мы ехали в Витам на встречу с Урмасом. В этот раз машину вела я, а Фил рассказывал мне о новостях по делу.
— После отбора не осталось никаких пропавших без вести ни русских, ни украинцев. Том меньше всего интересовался теми, кто подозревается в побеге дальше за границу. Он искал совсем потерянных. Так вот и нет никого. И мы сделали вывод, на который нам придется пока опираться. Если богмэн не Свиридов, но был за него выдан, то Свиридов сам стал тем богмэном. Поняла?
— Нет. Богмэн ведь не Свиридов.
— Это наша мумия не Свиридов. А Свиридов жив, но носит имя того, кто стал богмэном. Он поменялся с ним ролями, подставил его под арест, а потом убрал за ненадобностью. Он не только жизнь у него отнял. Он отобрал у него его жизнь.
— Ты со мной не философствуй, когда я за рулем.
— Ищем сами не знаем кого.
— Вы знаете, как он выглядит, прозвище его знаете и настоящее имя. Осталось только установить новое имя и местонахождение. Совсем ничего.
— Умно! — Фил, кажется, восхищался Свиридовым. — Выходит, что он купил его с потрохами в прямом смысле. Оплатил ему жилье, еду-питье, наркотики и девочек. Взамен дурачок везде назывался Свиридовым и, наверное, гордился этим. Хозяин дома, владелец микроавтобуса и соседи — все думали, что наш еще живой богмэн и есть Свиридов. А сам Свиридов стал Скрипом и, когда стало горячо, подставил богмэна под арест, где тот продолжал играть свою роль из страха или за деньги, а потом Скрип его вызволил и убил. Оставлять его в полиции было нельзя. Правда бы скоро вылезла наружу, а сам богмэн сдал бы Скрипа рано или поздно. Тело он увез в Ирландию и бросил в болото. Это очень умно. Тело могли не найти много лет, а найдя, приняли бы за мумию. Так и вышло. Только рановато, да и мумией он недолго был. Благодаря мне!
Фил распушил усы и снова похвастался своим повышением. Он наконец стал каким-то там детективом какого-то уровня. Теперь в лейтенанты будет идти. Команда Тома Хаммера работает сразу над несколькими делами одновременно, но Фил больше всего возился теперь с богмэном. Он всегда был любителем археологии, истории, живописи и мечтал о своем собственном деле с кодом Да Винчи или с историческим расследованием.
Все эти дни были сумасшедшими во всех отношениях. Фил, как и обещал, завалил меня переводами, затеяв активную переписку с большим количеством людей в России и на Украине. Хорошо, что проверять тетради в школе больше не надо было так часто. Иначе меня бы выгнали. Он и так меня и с уроков норовил сорвать, и среди ночи звонил, получив электронную почту по российскому времени, и сам требовал звонить им, не подумав о разнице в поясах. Мне катастрофически не хватало часов в сутках. Терри тоже прислал писем и компьютерных р