— Когда ты за рулем, не очень-то приятно, если тебя окуривают, верно ведь? — заискивающе сказал он, и мне снова стало жалко этого придурка. Вечный мальчик на побегушках, Сплошные извинения и виляние хвостом. — Короче, дядю Эрвина замочили, и я дал тягу из Детройта, Вернулся в Нью-Йорк. Это было одиннадцать лет назад. И вот с тех пор мыкаюсь: там сшибу доллар, тут — два… Никогда уже мне не жить так, как в Детройте.
— У каждого в жизни, Ол, бывает свой Детройт. Но за все приходится платить.
Он очень серьезно кивнул, как будто я изрек нечто необыкновенно мудрое, но ничего не ответил. Спустя несколько минут, когда мы выехали на дорогу 9В, он уже безмятежно похрапывал. Спал он часа два. Уже взошло солнце, и я наконец свернул на шоссе, ведущее в Нью-Кингстон, когда нас догнала полицейская машина.
Я точно помню, что не превышал скорости, однако в боковом зеркальце заметил красную мигалку, и ручища высунулась из окошка полицейской машины, сделала знак остановиться.
Я прижался к обочине и выключил двигатель. Проснулся Рубин.
— Что случилось? — спросил он зевая.
— Полиция.
Он мгновенно побледнел и затрясся. Верзила с квадратной челюстью, в темных очках и полицейской фуражке уже стоял возле нас.
— Превышение скорости, мистер. Вы превысили скорость.
— Разве сорок пять — это превышение?
— Будем разбираться, — ответил верзила равнодушно.
Подошел и второй полицейский, среднего роста, но такой широкоплечий, что на его спине можно было запросто устроить танцплощадку. Он тоже был в темных очках.
— Джентльмены, выйдите из машины, — сказал тот, что повыше. Второй стоял поодаль, скрестив руки на груди.
Ол Рубин взглянул на меня, как затравленный заяц. Что-то было в голове верзилы такое, что не имело ничего общего с проверкой водительских прав и штрафами за превышение скорости. Может, эти громилы действительно служили в полиции, но я и десяти центов не дал бы за то, что это правда.
— Джек, нам каюк, — прошептал Рубин.
— Джентльмены, поживее! — сказал верзила.
Рубин издал звук, похожий на всхлипывание, и открыл дверцу. Он держался за подбородок, как будто ожидая удара. Я бодро выскочил из «бьюика» и подтянул брюки. Такой боевитый шамес.
— Оба лицом к машине, — тем же равнодушным тоном скомандовал высокий полицейский. — Руки за голову.
Рубин встал рядом со мной и медленно поднял руки. Глаза у него были выпучены, лицо бледное, блестящее от пота, левое веко дергалось.
— Обыщи их, — сказал верзила второму полицейскому.
Я почувствовал, что меня быстро и умело ощупывают. Из кармана пиджака был извлечен мой собственный револьвер, а из кармана брюк — кольт Рубина.
— Оба — шаг назад. Руки не опускать.
Я не робкого десятка, но тут, честно говоря, малость забеспокоился. Рубин опять всхлипнул. Я услышал хруст песка под сапогами у себя за спиной и хотел обернуться. Не успел! Почувствовал резкую боль пониже левого уха, перед глазами поплыли алые круги — и я провалился куда-то вниз. Я проваливался все ниже и ниже, мозг пронзали молнии, я что-то кому-то хотел объяснить, но понимал, что никто меня не слушает, а голова буквально раскалывалась на части. Я упал на колени, уткнувшись лицом в колесо «бьюика», и на время вышел из игры.
X
Затылок болел адски, воздух в животе ходил волнами вверх-вниз, вверх-вниз, и оранжево-зеленое пламя мигало под опущенными веками. Я открыл глаза — ослепительный солнечный свет заставил меня резко откинуть голову, что вызвало ощутимый приступ тошноты. Вздохнул — пыль забилась в ноздри. Потрогал рукой лоб — он был влажен. Апчхи! — из ноздри вылетел муравей. В голове еще сильнее зашумело, я опять судорожно вздохнул, попробовал встать, но тотчас отказался от этой попытки. Обняв обеими руками бедную свою голову, я блеванул. Вот как у мистера Ливайна началась суббота.
Я чувствовал невероятную слабость во всем теле, но тошнота прошла, и в голове тоже стало полегче. На коленях дотянулся и вырвал из почвы пучок травы — вытер пот. И только тогда заметил, где нахожусь: в ста футах от шоссе, в густой и высокой траве. Мой «бьюик» так и стоял у обочины. С ревом промчался грузовик, пыль над шоссе взвилась желтым облаком, но быстро рассеялась.
Какое прелестное солнечное утро, не правда ли? Все вокруг так тихо и мирно — если не помнить, каким образом я очутился в этой траве и знать наверняка, что Рубина увезли в дорогой ресторан, где его накормят, напоят, а еще подарят ему золотые часы, чтобы он лучше ориентировался во времени суток и не шлялся по ночам, не будил усталых шамесов. Передвигаясь с грацией Франкенштейна, я все-таки направился в сторону шоссе. Запутался ногой в проклятых травах, упал и больно ушибся коленом о камень. Выругался — вам повезло, что не слышали. Оставшиеся до шоссе тридцать футов проковылял уже на последнем дыхании и наконец грузно повалился на переднее сиденье терпеливого моего, верного моего «бьюика». Рубина внутри, разумеется, не было. Очень вероятно, что он уже рассказывал о счастливом своем детройском периоде рыбам ближайшего озерца — совсем как его любимый дядюшка Эрвин. Я с трудом высунулся из кабины и обнаружил на пыльном бетоне полосы, какие остаются от ботинок, когда их владельца волокут под руки. Пришлось вылезти. След тянулся на расстояние примерно пятидесяти футов параллельно обочине, потом обрывался. На бетонной плите алела лужица крови. Вот теперь мне все стало ясно. На обочине пятен крови я не обнаружил, но и этой подсыхающей лужицы было достаточно, чтобы увериться: нашей дружбе с Рубином — конец. Признаюсь честно: я не испытал в связи с этим открытием ни облегчения, ни горечи, но мне стало чертовски неуютно. Я продолжал изучать обочину и заметил еще несколько бордовых капель рядом с отпечатками чьих-то ботинок гигантского размера. Тот подонок, который тащил тело, должно быть, весь перемазался.
Небольшой грузовик стремительно появился из-за поворота и затормозил возле меня. Я инстинктивно сунул руку в карман — увы и ах! Сухощавый загорелый фермер, не вылезая из кабины, указывал в направлении «бьюика».
— Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, ничего особенного.
— Понятно. — Он критически осмотрел меня с головы до ног. — Я думал, может, нужна помощь.
— Все в порядке. Не подскажете, сколько отсюда до Нью-Кингстона?
— До Нью-Кингстона? — Я его озадачил. — Нью-Кингстон. Хм. Да миль пятнадцать будет.
По этой дороге вы попадете в Маргарэтвиль, там по центральной улице — до аптеки, а потом начнется Нью-Кингстон-роуд, и через четыре мили будете на месте.
— По-вашему, это пятнадцать миль?
— Пятнадцать миль до Маргарэтвиля, потом еще пять. Ну да, пожалуй, двадцать. — Он не отводил взгляда от моего лица, я машинально дотронулся до лба — пальцы нащупали корку запекшейся крови.
— С вами действительно все в порядке?
— Я превосходно себя чувствую. Спасибо.
— Тогда я поехал. — Он включил двигатель. — Не забудьте заглянуть в аптеку.
Я помахал ему вслед. Снова воцарилась тишина. Было только начало восьмого, а солнце уже припекало вовсю. Я стряхнул с себя пыль и сухие травинки, тщательно вытер носовым платком лицо, уселся за руль и покатил в Маргарэтвиль (как впоследствии выяснилось, совершенно напрасно).
Через час я прибыл в этот славный городок. Кинотеатр, овощная лавка, винный магазин. Универмаг — с такими, знаете, узкими проходами между полками. Пожарная каланча и рядом бензоколонка. Ага, вот и аптека. А за ней здание с уныло повисшим в абсолютном безветрии флагом — почта. Фермеры и их жены стройными рядами шествуют за покупками. Понятно — суббота. А ветераны первой мировой на скамеечке возле винного греют кости и пялятся на прохожих. Мое появление, уж конечно, не останется незамеченным. И здесь искать пленки с порнухой? Да Фентон через минуту задохнулся бы в этой безгрешной атмосфере американского захолустья. Не его это была среда обитания, он чувствовал себя по-свойски в грязных отелях, где ублюдки ему под стать мочатся прямо на лестничной площадке.
Я запарковался на центральной улице и направился к аптеке. «Аптека-закусочная Христиансена» — прочел я на вывеске. Как полагается, стекло витрины обведено оранжевой каймой, за стеклом — блестящие хирургические инструменты. Еще витрину украшал плакат: солдат и его девушка чокаются стаканами, в которых пенится лимонад, а седовласый сводник в белом переднике умиленно глядит на них из-за стойки. «С возвращением!» — гласила надпись.
Внутри аптеки мрачная леди лет тридцати стояла за прилавком из черного мрамора, а два старца в спортивных фуфайках за столиком у окна баловались кофе и обсуждали положение на фронте.
— Япошки могли бы разделаться с русскими за неделю, — заявил один, тощенький, про таких говорят: в чем только душа держится, зато Адамово яблоко у него было что твой бейсбольный мяч.
— Вот-вот, — согласился его приятель, довольно еще крепкий старичок, стекла его очков были толстые, как донышки молочных бутылок. — Поэтому нам и приходится за них отдуваться. Боже ты мой, я помню девятьсот четвертый, как будто это было вчера. Русские тогда и моргнуть не успели, как япошки положили их на лопатки.
— Но старый Тэд их выручит.
— Вот-вот. Если бы не Тэдди, япошки давно положили бы русских на лопатки.
Я осматривался в поисках телефонной книги. Леди подозрительно следила за мной.
— Если вам чего надо, мистер, так и спросите, — наконец не выдержала она.
Ветераны тотчас притихли и уткнули носы в чашки.
— Где у вас телефонная книга?
— Так бы и спросили. — Она чуть согнула колени и извлекла из-под прилавка тонкую брошюрку «Пайн-Хилл — Маргарэтвиль».
— Мне нужен список абонентов Нью-Кингстона.
— Там есть и Нью-Кингстон, — сказал старец-крепыш. В книге оказался всего один Фентон, вернее, миссис Рэймонда Фентон по адресу Томпсон-Холлоу-роуд.
— Томпсон-Холлоу-роуд, — сказал я. — Где это?
— А вы кого ищете-то? — спросила леди.
— Фентонов.