— А ты все-таки разберись с шамесом, — не унимался портье, вероятно, таким своеобразным способом желая отблагодарить меня за подаренный доллар.
— Да иди, иди.
Милейший Мэл вышел, явно раздосадованный.
Штатный детектив посмотрел на дверь.
— Скотина, — грустно констатировал он, зашел в ванную комнату и склонился над трупом, а я пока покуривал «Лаки», пускал дым колечками. Потом я услышал, как полилась вода из крана. Штатный появился в дверях ванной комнаты, на лице его блуждала мрачная улыбка человека, достаточно долго прослужившего в дешевых отелях.
— Аккуратная работа, — сказал он.
— Может, ему предварительно вкололи какую-нибудь дрянь? Не похоже, чтобы он пытался защищаться.
Штатный улыбнулся почти весело. Глаза у него были удивительно голубые и чистые, но, судя по сети морщинок возле нижних век, он полжизни провел при свете электричества.
— Ты шамес, да?
— Меня зовут Джек Ливайн.
Я постарался придать голосу внушительность и предъявил удостоверение. Он мельком взглянул на него и протянул руку:
— Тутс Феллман.
Мы обменялись рукопожатиями. Это был первый приличный человек, с которым мне довелось столкнуться за время, прошедшее с утра. А может, и за последнюю неделю.
Общение исключительно с одними подонками очень утомляет.
— У тебя было к нему какое-то дело? — спросил Тутс Феллман.
— Понимаешь, я даже не успел узнать, какое именно. Постучал в дверь, вошел, а он, вот он — лежит, улыбается.
— Я тебе ничем помочь не могу. Когда он здесь объявился, я сразу понял, что в Нью-Йорке стало одним сукиным сыном больше. Ну и приказал Мэлу присматривать за ним по возможности. — Тутс грузно опустился на кровать, не сводя глаз с ботинок Фентона. — Держу пари, ты сейчас подумал: ну и поганая работа у этих штатных детективов, верно? — Он отстегнул бабочку и грустно улыбнулся.
Я пожал плечами:
— Пока он был жив, ты за ним ничего не заметил интересного?
— Абсолютно. Это был тот еще темнила. Может, к нему и приходил кто-нибудь, да я-то не сидел возле его двери с утра до вечера. Но внизу, среди шушеры, он не толкался, точно знаю. Он был профи. Может, потому его и грохнули.
— И грохнул его тоже профи, — сказал я. Смотри, какой в номере образцовый порядок. Словно перед семейным чаепитием.
— Так ты полагаешь, его чем-то накачали, прежде чем пристрелить?
— Да уж вряд ли он отключился просто с перепугу. Тутс снова зашел в ванную комнату.
— А ведь ты прав, Ливайн, — донесся оттуда его голос. — На затылке у парня здоровенная шишка. Конечно, он мог ее заработать и поскользнувшись, но пожалуй, твоя версия верна. — Снова полилась вода из крана. Тутс вышел, вытирая руки о штанины. — Ни черта не понятно. Что-то тут не так.
— Это точно, — согласился я, ожидая, когда он задаст самый неприятный вопрос.
И вот он взглянул на меня скорее озабоченно, чем подозрительно, и спросил с явной неохотой:
— Можешь рассказать, какое конкретно дело было у тебя с этим?…
— Нет. Но поверь, ничего серьезного. Он раскручивал одну мою клиентку, но ставки не были столь высоки, чтобы дырявить друг друга почем зря. Кроме того, нервишки у нее не те, не смогла бы она пальнуть три раза — и все в яблочко.
Тутс восхищенно поднял кустистые брови:
— Ох шамесы, бабы идут к вам косяком.
— Это только в кино, Тутс. Думаю, кроме нее у Фентона был кое-кто еще на примете. Этот кое-кто, видать, и решил отделаться от Фентона таким вот немудреным способом.
Тутс снова улыбнулся и вдруг приятно меня удивил:
— Хочешь смотаться отсюда до прихода полиции?
— Конечно. Это избавит меня от необходимости врать. Я этого ужасно не люблю. Вдобавок от них ведь можно и по шее схлопотать ни за что ни про что.
— Я позвоню Мэлу, скажу, чтобы он тебя пропустил. Но учти, за тобой останется должок.
Я встал и пожал ему руку:
— Заглядывай ко мне в контору, дружище. Для хорошего человека в моем сейфе всегда найдется бутылочка-другая.
Тутс уже держал трубку возле уха.
— Договорились. — Он подмигнул, хлопнул меня по плечу, и я с легким сердцем направился к выходу. В номере начинало заметно припахивать. — Мел, — услышал я за спиной, — не задерживай шамеса. Он в порядке. Потому что я так хочу, вот почему!
Когда я вошел в кабину лифта, гиппопотам отшатнулся от меня, как от зачумленного, поэтому на сей раз обошлось без соленого душа.
— Соскучился без меня, худенький? Может, снова в сауну заглянем? — не удержался я от вопроса. Я ведь общительный.
— А этого нюхнуть не желаешь, шамес? — Он указал куда-то чуть пониже своего брюха.
— Нет уж, увольте, я предпочитаю что-нибудь попостнее.
— Все шутишь, — процедил он презрительно.
— Отнюдь, просто слежу за своей талией.
Кабина остановилась, я выскочил, успев щелкнуть чудовище по лбу:
— Ах ты, бутуз!
— Ну, погоди, мы еще встретимся! — крикнул он мне вдогонку.
Мэл с кислой миной наблюдал, как я покидаю отель. Я замедлил шаг возле стойки:
— Спасибо за гостеприимство. Отныне всем знакомым, приезжающим в Нью-Йорк, я буду рекомендовать исключительно ваше заведение.
Мне повезло — я шмыгнул в дверь как раз в тот момент, когда соседняя отворилась и в вестибюль вошли трое полицейских, а за ними — несколько человек в штатском, тоже из полиции, и среди них я опознал Пола Шея, с которым встречаться не испытывал ни малейшего желания. Он-то не засек меня просто чудом. Проведи я еще минуту в этом притоне, обмениваясь любезностями с портье, и Шей непременно заволок бы меня в участок, где пришлось бы часа три ерзать на жесткой скамье и уверять его, что я оказался в отеле «Лава» по чистой случайности, — захотелось погреться в сауне, ну да, замерз, ведь сегодня прохладно, а Шей прихлебывал бы кофе и задавал снова и снова один и тот же вопрос: «Что тебе понадобилось в отеле „Лава"?» И это у него еще мягкие методы воздействия, есть и другие…
На улице я глубоко и с облегчением вздохнул. Было жарко, но дышалось несравненно легче, чем в восемьсот пятом номере. По возвращении в контору меня ожидал разговор с Керри Лэйн, а я был к нему не готов. Чтобы как-то его отсрочить, я убедил себя, что неплохо бы подкрепиться, и зашел в кофейню на Сорок восьмой улице.
По профессиональной привычке занял место в углу — такая позиция создает возможность наблюдения за происходящим в помещении. Заказал порцию жареного тунца и политые майонезом тосты. Развернул газету. Международные новости были отменные. Наши ребята наконец высадились в северной Франции, и местное население встречало их куда приветливее, нежели немцев. Воевать оставалось недолго. В следующей колонке губернатор Дьюи расшумелся: дескать, в Белом доме давно пора менять кадры. Я его хорошо помнил по тем временам, когда он был прокурором федерального округа — все полицейские, в разговоре с которыми мне случалось упоминать его имя, утверждали, что он отца родного не пожалеет ради красного словца о себе на первой полосе центральной газеты. Так, ну а что там с президентом? Ага, все то же. Смех и грех. Ну смех и грех. Мне страсть как не терпелось насладиться чтением спортивного обозрения, живописующего подвиги всех этих косоруких аутфилдеров и слепоглухонемых инфилдеров, и все-таки я отложил газету. Мысль о том, что ведь не прошло и двух часов со времени визита Керри Лэйн, а я умудрился вляпаться в мокрое дело, — мысль эта, оказывается, крепко засела в моем мозгу. Мировые войны — это да, это, конечно… Но вот воспоминание о ботинках Фентона заставило меня долго рассматривать чашку с кофе, прежде чем я сообразил, каким образом она передо мной появилась и что с ней, собственно, делать.
Такое у меня случается раз в год, в полтора. Я имею в виду — открываешь дверь, а на полу — покойничек. И еще эта Керри. Представим, вот она звонит, интересуется, так сказать, моими успехами. Я рассказываю все как есть, она на том конце провода принимается рыдать, а я… я буду слушать и прикидывать, сколько времени девочка провела перед зеркалом, репетируя эти свои рыдания. Может, те самые два часа, в течение которых я мытарился в отеле «Лава»? Если она знала, что Фентон мертв, зачем ей понадобилось ставить меня в дурацкое положение? Проблема алиби? Но ведь я поверил ей сразу, еще в половине одиннадцатого. Фентон к тому времени уже расположился на полу ванной комнаты. Имеется ли причина сомневаться в искренности ее слез? Ладно, расслабимся. Почитаем спортивное обозрение. Так, так, «Медведи» из Сент-Луиса в пух и прах разгромили «Янки». Четыре — ноль. Впрочем, это не обидно, — настоящие янки скоро начнут возвращаться из Европы и с Тихого океана.
Официантка с немолодым лицом и черными, как смоль, крашеными волосами улыбнулась мне:
— Еще кофе?
— Нет-нет, благодарю вас. — Я решил проявить галантность: — Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
— Ну, для начала сделайте так, чтобы война поскорее закончилась. — Она посерьезнела. — У меня там двое сыновей, за океаном.
Я поднапряг извилины.
— Скоро все они будут дома! — изрек я, положил на стол лишний десятицентовик и очень собой возгордился.
— Мистер, — сказала она с обворожительной улыбкой, — вы по ошибке оставили двадцать центов вместо десяти.
— Никакой ошибки.
— Нет, вы ошиблись. — Она взяла одну монету, а другую подвинула ко мне. — Не вы начали эту войну, не вам за нее и расплачиваться. Удачи вам.
Черт побери, не прошло и полдня, а я уже побеседовал с двумя приличными людьми. Долго так продолжаться не может.
Я оказался прав в своих опасениях — вот что значит богатый жизненный опыт. Едва я закрыл за собой дверь конторы и увенчал шляпой голову лося, телефон на столе задергался, запрыгал, затарахтел.
— Это Джек Ливайн? — спросил бесстрастный женский голос.
— Допустим.
— Пожалуйста, не вешайте трубку.
Я не успел и слова вымолвить в ответ.
— Я разговариваю с Джеком Ливайном? — обратился ко мне уже мужской голос, странно высокий и мелодичный.