Я замедлил шаг возле двери в студию 6Е, которая боковой дверью сообщалась со студией 6Д.
— Давайте попробуем снова с этого места, — предложил я бодро. — Зайдем хотя бы вот сюда и порепетируем, пока есть время.
Кажется, я переиграл — верзилы заинтересованно уставились на нас. Взялся за дверную ручку — проклятье!
— Закрыто! — весело объявил я. Теперь уже и Сэвидж был близок к обмороку. — Черт знает что, позакрывали все свободные помещения!
Гориллы сверлили меня своими маленькими, туповатыми глазками.
— Кто это такие? — спросил один другого.
— Из программы «Тяп-ляп», кажется.
— Сейчас проверим, из какой они программы.
Фейгенбаум как раз подошел к двери в тот момент, когда ублюдок потянулся к голове Сэвиджа, чтобы смахнуть с нее канотье. Я стиснул в кармане рукоять кольта. Фейгенбаум изумленно смотрел на Сэвиджа через стеклянную дверь. Банкир в красно-белом пиджаке выглядел, конечно, импозантно. Вдобавок он, как безумный, размахивал руками. Фейгенбаум открыл дверь. В тот же миг я выхватил из кармана кольт, обернулся и, почти не глядя, выстрелил. Дважды. Один упал сразу, второй схватился за плечо. От всей души я добавил ему рукояткой по лбу. Он рухнул. Я резко присел и вырвал у него из-за пояса револьвер.
Из-за угла набегало еще сколько-то. Третьего я подстрелил в ногу, четвертого, кажется, тоже в плечо и вбежал в студию 6Д. Фейгенбаум запер за мной дверь.
— Что все это значит?
— Стекло пуленепробиваемое?
— Разумеется. Здесь вы в полной безопасности.
— А они это знают?
Гориллы бешено барабанили в стеклянную дверь.
— Они об этом спрашивали. Теперь я понимаю почему. — Фейгенбаум повернулся к Сэвиджу, тот сидел на диване, бледный как мел. — Вы в порядке, Эли?
— Да. Только немного… немного воды…
— Отпустите меня, — робко сказал трубач. — «Пепси-дент-шоу» начнется через пять минут.
— Ничего, опоздаешь. Сейчас отсюда выйти невозможно.
Он задрожал, как деревце под зимним ветром, — до него наконец дошло, что он мог запросто распрощаться с жизнью. Сто баксов сунули ему не за красивые глаза.
— О Боже, — выдохнул он.
Было без пяти десять.
— Джентльмены, почему вы сразу не прошли в студию шесть Д? — Фейгенбаум ввел нас через боковую дверь в соседнее помещение. Гориллы снаружи орудовали ножками стульев — пытались разбить стеклянную дверь. Это им не удавалось, и даже шуму особенного они не создавали — за дверью слышалось лишь глухое бу-бу-бу. Одно удовольствие было наблюдать их искаженные в бессильной ярости физиономии.
— Эли, садитесь к микрофону, — сказал Фейгенбаум и поглядел на часы. — Значит, вы все-таки решили выступить? Тогда мы врежемся в «Пепсидент-шоу» через пять минут после начала. Но уже, конечно, по обычному тарифу.
Гориллы за дверью бесновались. Они, впрочем, бесновались очень недолго — откуда ни возьмись налетели полицейские и быстро их успокоили.
— Это вы вызвали полицию? — спросил я Фейген-баума.
Он кивнул:
— Я попросил их быть наготове, когда эти подонки начали крутиться возле моей студии. Я боялся за аппаратуру, поэтому уговорил полицию до поры не вмешиваться.
Оставалось три минуты.
— Это невозможно! — простонал Сэвидж.
— Эли, если это имеет отношение к предвыборной кампании, — сказал Фейгенбаум, — вы просто обязаны выступить.
— Я не могу, Херб…
Фейгенбаум повернулся ко мне:
— Кто эти мерзавцы?
Я пожал плечами:
— Без понятия!
Он вздохнул:
— Зато я, кажется, догадываюсь. — Он ослабил узел галстука. — Вы Ливайн? Сыщик?
— Вы не ошиблись.
Фейгенбаум поразмышлял еще несколько секунд:
— Эли, так вы собираетесь выходить в эфир?
У Сэвиджа дрожали руки. Совершенно подавленный, он сидел перед микрофоном в красно-белом шутовском одеянии.
— Я не могу, Херб, — повторял он, — не могу. Ливайн, мы проиграли.
— Еще неизвестно.
Полицейские стояли за дверью с револьверами наготове. Двое бандитов валялись у их ног. Вдруг полицейские повернулись влево и начали раскрывать и закрывать рты, как рыбы за стеклом аквариума. Что они кричали, нам не было слышно. И не было видно, кому они кричат.
Оставалась одна минута.
Фейгенбаум уже рвал и метал:
— Вы будете выступать или нет?
Сэвидж в отчаянии отрицательно тряс головой.
И все же его отчаяние было ничто в сравнении с чувствами, которые испытывал маленький человечек за стеклянной дверью, о чем-то умоляющий полицейских. До десяти оставалось сорок пять секунд. Вы угадали, это был Ли Фактор с большой коробкой в руках.
— Делайте вид, что готовитесь произнести речь, — почему-то шепотом сказал я Сэвиджу. Понятное дело, я тоже малость переволновался.
Но банкир вдруг обезумел.
— Это же… это же Ли Фактор! — Кровь прилила к его щекам. Он лихорадочными движениями стянул краснобелый пиджак, отцепил бабочку и поудобнее уселся перед микрофоном. Теперь он выглядел очень даже воинственно и, кажется, в самом деле надумал толкать речугу. — Я готов, Джек. Черт с ними, с пленками. Но демократов мы разнесем в пух и прах.
Фактор, как мотылек, бился о стеклянную дверь. Полицейские с трудом его оттаскивали.
— Значит, вы все-таки выступаете? — завопил, потеряв терпение, Фейгенбаум и собрался нажать какую-то кнопку.
— Да, я хочу выступить, — твердо заявил банкир.
— Не-ет! — завопил я. — Нет! Ни в коем случае!
— Джек, я обязан! Я хочу!..
— Хотите сделать Анну посмешищем для всей Америки? Вы что, совсем спятили?
Оставалось двадцать секунд. Фактор прикладывал ухо к двери, пытаясь услышать, о чем мы спорим.
— Нет, нет и нет! — кричал я, размахивая руками.
— Джек, — убеждал меня Сэвидж, — это же Ли Фактор! Вот он стоит здесь, прихвостень ФДР! Это же верная победа на выборах! Мы победили!
— Он принес фильмы, олух вы несчастный! — заорал я, уже не владея собой, подбежал к двери, отпер ее и, как щенка за шкирку, затащил Фактора в студию. Он весь трепетал, лицо у него было мокрое от слез.
— Пленки здесь? — Я нагнулся к коробке.
Он обреченно кивнул. Я открыл коробку и вытащил бобину. Отмотал два-три фута и посмотрел на свет.
Десять часов. Ровно.
Именно в этот миг я увидел прелестнейшие и крутейшие титечки Анны Сэвидж, дочери председателя правления Ассоциации и так далее и тому подобное. Анна изящным движением стягивала трусики. А в следующем кадре демонстрировала бедро. А в следующем — ложилась на кровать…
Я кашлянул.
— Это Анна, — сказал я Сэвиджу.
— И смотреть не хочу. Уничтожьте это.
Я повернулся к Фактору:
— Где негативы?
Фактор бессмысленно тряс головой. На губах его пузырилась пена. Нет, все-таки я перестарался тогда в конторе.
— Пожалуйста, — напомнил о себе трубач, — отпустите меня. Мне нужно работать.
А я про него совсем забыл!
— Да-да, конечно. Огромное вам спасибо, дружище.
Он поплелся к выходу. Труба болталась в его безвольно повисшей руке. Он даже не подозревал, в каком грандиозном шоу только что участвовал, зато получил сотню баксов и материал для ночных кошмаров на год.
Я обшарил внутренность коробки:
— Фактор, где негативы?
Он беззвучно шевелил губами. Слюни текли у него изо рта.
— Повернитесь, — сказал я, но он меня не услышал. Тогда я зашел к нему со спины и хорошенько обшмонал. Негативы нашлись во внутреннем — потайном — кармане плаща. Я извлек их и показал Сэвиджу.
Тут Фактор потерял сознание.
XXV
Десятью днями позднее Эли и Анна Сэвиджи, а также их лучший друг, он же частный детектив Джек Ливайн полулежали в плетеных креслах возле бассейна на вилле Сэвиджей в Эспене, штат Колорадо. Мы потягивали из высоких бокалов виски с содовой и любовались горным пейзажем вокруг. Китти Сэймор лениво плескалась в лазурной воде. Небо над нами было голубым и безоблачным, как наше будущее.
— Мистер Ливайн, — сказала Анна, — я, наверное, очень тупая, но мне до сих пор так и непонятно, чего шантажисты добивались лично от меня?
— Вы им были не нужны, Анна. Фентону поручили заняться вашим папашей, но, когда он заполучил в руки пленки, гнусный его инстинкт сработал и взял верх над рассудком.
Он сообразил, что может хапнуть приличную сумму помимо обещанного вознаграждения. Вот он и взялся за вас, и с его стороны это была роковая ошибка. Батлер его раскусил и прикончил. А меня нанял, чтобы мне же заморочить голову.
— А кто такой Рубин?
— С Рубином все куда печальнее. Если бы они его пощадили, Рубин мчался бы не останавливаясь до Северного полюса и никому никогда не пикнул бы обо всей этой истории. Но он был напарником Фентона и, следовательно, много знал. Поэтому его тоже нужно было убрать. Чтобы Батлер и Фактор спали спокойно.
— Страшные вещи вы рассказываете, Ливайн, — задумчиво сказал банкир, прихлебывая виски. — А что теперь с Фактором?
— Фактора хватил удар, но он жив, если, конечно, это можно назвать жизнью. Через пару лет он, возможно, научится склеивать коробочки из картона.
Китти позвала меня:
— Джек, вода чудесная!
— Подожди минутку.
— Представьте, Ливайн, мы с Томом проговорили о вас весь вчерашний вечер, — сказал Сэвидж. — Именно о ваших профессиональных качествах. Том выразил желание, чтобы вы и дальше играли в его команде.
— В его команде?
— Я имею в виду предвыборную кампанию. При вашей интуиции и знании людей вы неоценимы.
— Хотите, чтобы я стал вашей горничной? Или доносил обо всем, что говорят на улицах?
— Ливайн, вечно вы ударяетесь в крайности. — Сэвидж допил виски.
— Отец действительно восхищается вами, — сказала Анна.
Она лежала на надувном матрасе в одном купальнике, который еле-еле прикрывал ее неземные совершенства. Когда я останавливал на них взгляд, у меня возникали проблемы с трусами.
Сэвидж гнул свое:
— Ливайн, но разве эта история не сделала для вас очевидным моральное банкротство Демпартии?