Географ кивнул.
– Теперь давай про мировую идею! Ты, конечно, молодец, рассуждаешь верно: женщину придумал, погремушку нарисовал, ещё чуть-чуть – и всё сойдётся. Но, знаешь, не хватает шариков. А шариков нет, потому что нет дороги! Вот ты до Китая дорогу и устрой… Назови «Торговый путь на Восток», но не торопись: наметить наметь, а не делай. Люди сами догадаются. Должны они понять: есть дорога – есть прогресс, нет дороги – сиди на камне, смотри в закат. И хорошо, если с палкой: так и отобьёшься, и имя на камне своё оставишь, и рыбу наткнёшь. А налегке сядешь, как зритель?! Дорога для цивилизации – самое главное, без неё сплошной реликтовый лес! Основа любого общества – вырубка! Без конфликта с флорой особям не выжить. Дорога – это бросок. Хочешь пинком назови, хочешь атакой – без этого твоя троица «Он, Она и погремушка» распадётся. От счастья слабеют, для здорового коллектива нужна идея и вот такая позиция, – Науна сжала ладошку в кулак, – а позицию рождает только война. Вот представь: сядут радость, счастье и покой у костра, захотят поговорить, а обсудить им нечего! Посидят – и разойдутся каждый при своём, потому что когда не о чем говорить – это страшно, Географ. Всегда должно что-то волновать, а их разве что заботит? Особи без войны – слабые, розовые, сопли, а не люди, а вот дорогу вырубят – и получатся из них люди! И плевать, что непонятно, куда дорога – домой она ведёт, а, может, в яму. Главное – движение! Запомни три опоры человечества: маршрут, война и обмен. Вот тебе датчики, вот маяки! Почему не записываешь?! Ты пойми, человеку всё мало: этого мало, того мало, куда ни глянь – во всём потребность. Вот не будет у меня к вечеру зверобоя, ох и огорчусь я. Да ты не волнуйся, Географ. Понимаю, комом всё, но лучше так… Сейчас поймёшь – дальше только делать. Я на простом объясню, ты сразу схватишь.
Вот история, слушай.
Повадился какой-то енот возле моих окон большую нужду справлять, каждое утро запахи устраивать. Благоухал бы енотов горох жасмином, я бы слова не сказала, а так – сложный букет, глаза щиплет. И так меня эта енотова привычка задевала, что не удержалась я и камнем того хулигана приложила. Он, конечно, сбежал. Думаю, ну всё, входи, морской бриз, в мои стены, стань добрым другом. И что же? Неделю енота видно не было, а потом пришли трое и наваляли – бедные мои розовые кусты. Смотрю я на бедствие и злюсь. Думаю: «Ах вы так? Конец пришёл енотовой популяции». Я не из робких, ты знаешь, я палку взяла, им грозить стала. А они, представь, удивляются, спрашивают, что, мол, тебе не так, госпожа в юбке, мы тебе ценное принесли, самое дорогое от нашей енотовой души. И так меня та история поразила, что приказала я Калинке с енотами связь наладить, как ты учил нас: «Если что не так, ты сперва спроси и только потом бей». Я ему то же сказала: «Ты их кукурузой накорми, верёвочки на шейки надень и так походи: мол, вот у меня питомцы, всем на зависть, смотрите и любуйтесь». Кто у нас про питомцев бы знал? А так история закрутилась! Калинка наш теперь всем енотам главный отец, и так он с ними теплотой делится, что никаких сюрпризов под окнами я больше не находила – приучил он их к порядку. За енотами кур привадил, коз, собаку нашёл – мне возле дома поселил… Я к чему так подробно в зоологию погрузилась? А вот зачем: если бы я камнем того первого енота не пришибла, догадались бы мы про фермерские дела? Никогда. А теперь у нас хозяйство!!! А что это значит, Господин? Всему толчок нужен, всему повод… Вот так и с китайцами. Ухватил? – Науна замолчала, прошла вперёд, вид у неё был задумчивый, лицо напряжённое.
– Ты кивай, Господин, кивай, а как докиваешь – садись Индию делать. Ты не сделаешь, другой сделает… Что брови вскинул? Откуда нам знать, что там творится? Индия-то далеко! Может, там свой Географ! Он, конечно, тебе не ровня. По мне, Географ один, и это ты, прекрасный и грозный бунтарь! – торжественно заявила Науна.
Географ сутулую спину выпрямил, выпятил бородатый подбородок. Выглядел он мужественно, не было в нём больше ни смирения, ни скорби. Науна хмыкнула.
– Знаешь, я с Индией глубоко разобралась, всё про неё теперь знаю. Спросишь, как смогла? Не тайна. Диор мне сандалии подарил. Подарил, я их надела и стала с теми сандалиями другой. Словно открыли они мне правду. Я-то раньше, как мотылёк, земли не касалась: шишек боялась и под ноги смотрела, а так мира не разглядеть! А теперь я ничего не боюсь, ни камней, ни слизней, смотрю на мир честно! И поняла я главное: подвёл ты нас к мировой ошибке. Говоришь ты нам: «Вот вам тёплый климат, вот вам гусенички и лебедята – живите и радуйтесь». А радость это, Географ? Нет, – Науна головой замотала, – это беда. Потому что если нет побед, нет и праздника. Не веришь мне? Считаешь, глупая Науна, а я – нет, разобралась я. Задача передо мной стояла непростая: как всё устроить так, чтобы всё у нас от неги не сгнило и не заветрелось. Безделье и розовые закаты – прямая дорога на свалку. Год, два, ну пусть сто – и всё! Жить в такой теплице невозможно, мысли только о еде и где удобнее присесть. А это страшно! Тут парни устроили календарь луны, разглядывают её ночами и спорят, в какой день туман карминовый, а в какой алый! Потеряем мужиков, Географ. Ещё год – и Диор до них доберётся, и все их дела прикроет голубой закат. Вспомнишь мои слова, когда парни начнут щиколотки друг другу разглядывать. Как заметишь это, считай всё, проиграл ты – опускай занавес!
Географ громко втянул в себя воздух, почти всхлипнул.
– Откуда тебе знать, может, мир – как тыква, – продолжала Науна. – Я тоже думала, что за прелесть: лежит тыква неделю и не тухнет. А тухнет, Географ, ещё как тухнет. Так и тут! Педро, твой любимчик, расчёсываться начал, понимаешь? Ещё чуть-чуть – и засветится всё пурпуром! Рисуй Индию и гони парней рубить дорогу – вон уже плесень на пальме!
Географ вздрогнул.
– Да шучу я, – серьёзным тоном отозвалась Науна. – Индия – светлый край, далёкий, тамошние жители талантливые. Но в этом и опасность. Быстрый ум – большие риски! Но ничего не поделать, рядом с Китаем такие нужны, иначе мир от китайского избытка не уберечь. Запомни: Индия способна на каверзу – возьмёт и своего Географа выдумает, из своих же выберет, назначит главным. Ты же здесь, а они-то там! Как дотянуться? Как их образумить? Никак! – Науна махнула рукой. – Ты глазами-то не хлопай, а поторопись. Пока они сообразят, что без главного хоть плачь, приласкать некому, поругать некому, успеешь свой порядок поставить, а не успеешь – так и не беда, может, так, с наместником и лучше. Тут надо хорошенько продумать и устроить так, чтобы в случае беды каждая лейка в тебя не летела, а в случае победы – была бы делу твоему хвала.
Науна замолчала. Её чистый лоб покрыла волна мягких морщин. Она казалась растерянной, но длилось это лишь мгновение. Замешательство сменилось спокойствием.
– Полагаю, – важно начала она, – теперь ты спросишь про обмен! Что ж, заслуженно! Индия нам – стратегический партнёр. Сделай им пряности. Пусть отыщут у себя шафран, да не один цветок, а тысячу – пусть в шафране Индия утонет. Захотят местные плюнуть, а некуда – сплошные шафрановые заросли. Пока они справятся, наши дорогу до них и вырубят – и шафран тот на лошадь обменяют. У нас шафран – у них скакун. Станет наша жизнь яркой. Они нам пряности, мы им прогресс. И вот что. Дай мне верблюда! Без него вся идея с Индией – филька. А Индия нам ох как нужна, Географ. Шафран, конечно, ни при чём, Индия к Китаю – для баланса. Если мир от Китая не отделишь, везде будет сплошной Китай, и ты им станешь, и я. Тут ты справедливо спросишь, а зачем тогда этот Китай нужен, жили мы без него, так и дальше сможем. Неправ ты. Хоть и главный у нас, а неправ. Без Китая мир оставлять нельзя, Китай на всех досках – фигура! Мир без Китая – мир без напряжения. Кто, кроме них, избыток устроит? А без избытка – никакого удовольствия!
В носу у меня щипало, в горле застрял ком. Я беспокоился за господина, а Науну ненавидел. Что знала она о мире? Что могла она миру дать? И почему она посмела советовать, как следует нам жить? Про сандалии она врала – при чём тут это? Никогда не поверю, что судьбу мира может решить подошва! Но как, почему, откуда эта худая женщина с длинными волосами, бездонными глазами и тонкими пальцами знает о том, что недоступно даже Господину?!
Ничего она не знает, всё у неё обман, всё фантазия. А поверит он ей? Решит, что стухнем мы, как тыква? Что тогда?
Ту тыкву принесли мы Науне на радость, а вышло, что наоборот. Она смотрела на тыкву, и в маленькой её головке зарождался план нового мироустройства. Той тыкве было едва ли дней пять, она и не думала тухнуть, она вовсю жила.
Бред, глупость, всё, что я могу сказать, – женщина не должна размышлять! Это дело ей не подходит!
Я подумал: о чём сейчас грустит Господин? Ему следовало выбрать: оставлять всё как есть, жить на берегу моря, праздновать юбилеи, смотреть на астры, иногда быть пьяным – или послушать женщину!
Если он оставит нам наше, ему придётся выгнать её! Она уйдёт, прихватит с собой сандалии и Калинку, и станут они где-то жить, говорить вечерами про Китай и дорогу, которой нет, и можно ли пробраться в Китай на осле, проложив маршрут без карты.
Женщина – страшный человек.
– И слона, – выдохнула Науна. – Рядом с верблюдом!
Я испугался, мне стало стыдно, мне стало смешно. «А если сдаться ей», – подумал я.
– Женщина – это неизбежность, – улыбнулась Науна. – Что ты там рисуешь, Географ? Покажи-ка!
Она подошла к нему и заглянула через плечо. Он держал на коленях камень, а на камне исписанный лист. Едва увидела она его рисунок, побледнела и закрыла лицо.
– Ну не-е-е-ет, нет, – воскликнула она. – Что же ты делаешь?!
Она попятилась, оступилась, чуть не упала и выкрикнула:
– Детей не рисуют! Сожги это, слышишь? Я не хочу нарисованных детей! Зачем так, если есть я и ты… Зачем так?
Я впервые видел её такой грустной. Она села на камень и горько заплакала.
– Господин, – окликнул я его и бросил в него маленький камень. – Я здесь!