– Вот дела! – удивлялись кнапфцы.
– В режиссёра влюблены все юные йудийки. Нет ни одной, кто бы о нём не говорил и о нём не плакал. А он… любит какую-то Эрику, а кто это – никто не знает, как будто её вовсе нет. Одни домыслы, одни слухи, что Эрика та его бросила и уплыла далеко, и осталась от неё заколка, которую он, несчастный, носит на шее и теребит. Судя по эмали – давние дела: заколка та истерта. А режиссёр стар, и девиц у него полно, да только любовь одна…
– Вот человек! – важно говорил Виру. – Вот кому мел служит! Просто никто про это не знает! А я понял! – Виру махал рукой. – Что с белым пятном в театре? Что за жизнь там особенная? Для чего?
– В том пятне запросто забираются в кровать и валяются там часами, а люди на это смотрят.
– Совсем как у нас со старухой Ирмой, – гудели кнапфцы. – Хулиганка! Объявила внучке, что отправляется в мир теней и дарит ей свой жемчуг, а где лежит – не сказала, забыла. Так продолжалось полгода. Каждый день, едва заходило солнце, Ирма закатывала глаза и говорила, что её час пришёл, а про жемчуг молчала. Весь город жалел Энду и ходил к Ирме, уговаривал ту вспомнить, а она кашляла и хрипела, а едва все уходили, доставала из-под матраса шкатулку и хохотала.
– Нет, нет, в театре никто не болеет! – восклицал Фрэнки.
– Так и она была здоровее многих! Симулянтка! А через год Энда почистила её матрас и нашла её жемчужные нитки! Лишившись бус, Ирма действительно захворала и однажды не проснулась.
– На сцене всё не по-настоящему! – настаивал Фрэнки.
– Лойцы ходят смотреть на враньё? Странные ребята! Все ищут правды, а они обмана! – гудели кнапфцы.
– Это не враньё, это сцена! – восклицал Фрэнки. – Смотришь на белое пятно, и видно, кто пройдоха, кто самозванец, а кто подливает воину отраву. На сцене тебе объяснят, как не попасться на крючок интригану, как правильно пьянствовать, чтобы восхищать, а не прослыть дебоширом, как потерять покой из-за любимой и как его сохранить, если за тобой гонится её муженёк с кочергой. Но не это в театре главное, а то, что там не существует времени… За час пройдёт десяток лет: кончится война и вырастут дети. А ещё за театр надо платить!
– У нас достаточно заглянуть к Макену – и увидишь всё то же самое абсолютно бесплатно! Тебя там и научат, и повеселят. Не рассказывай ему про театр, иначе он устроит торговлю возле своего сада, а так, едва грустно – мы знаем, куда заглянуть!
– Но это не одно и тоже! – возражал Фрэнки. – Театр это…
– Лой – неправильное место, – перебивал его Виру. – Главного там зовут Режиссёр, его все любят, а он любит заколку Эрики. Чтобы занять свой народ, он настроил разноцветных стен и раздал мел. Я ничего не понял. Я расстроен.
– Лучше расскажи нам историю про домру, – кричал седой кнапфец. – Что за музыка из трёх струн? Позор, а не музыка.
– Лойцы говорят, «домра – умная голова». Её круглая коробка напоминает им голову. Домру слушают для новых мыслей, – объяснял Фрэнки.
– Скажи ещё, они домре поклоняются! – хохотали кнапфцы. – О, Бог домры! Твои лойцы – дикари… Поклоняться следует только тому, кто выше тебя, у кого есть тайна, а в домре какая тайна? – говорил седой кнапфец.
– Я слышал струны домры и видел, как после концертов лойцы меняются, – убедительно отвечал Фрэнки. – Они становятся энергичны, принимаются выгуливать собак, катать бельё, поливать огород и выпекать! Какая после домры получается выпечка! Лойские лепёшки становятся волшебными, я пробовал и уверен: те, что пеклись накануне, никуда не годятся, а эти, свежие, – настоящее утешение. Любой, кто пробует такую, становится смелым и сильным. Эти лепёшки продаются на один мокрон дороже, но все знают, за что они переплачивают. Домра – гениальная придумка. Однажды я потерял ключи от комнаты приятного господина, пустившего меня на постой. Он был стар, но ещё очень крепок и утверждал, что слушает домру трижды в день и это даёт ему силы. Я повинился за ключи и получил совет немедленно отправиться на главную площадь. Как только я услышал гитарку, то сразу догадался проверить задний карман.
– Они оказались там, Фрэнки?
– Нет, но я нашёл кое-что получше: билет на большую лодку, который я купил за неделю до потери, да так увлёкся, что позабыл о нём. Если бы не домра, наверное, проспал бы отплытие. На обороте билета так и было указано: «Отплытие с первыми лучами солнца». Ключи мне стали не нужны.
– А куда ты отправился дальше, Фрэнки?
– Я поплыл через большой пролив на прекрасную землю Красного Неона. Я много слышал о ней от людей из Йуды. Неон – страна учёных.
– Что за страна учёных? – гудели кнапфцы.
– Помните время, когда Рауль был чудаком? – Виру махал рукой. – Ну тот Рауль, что выдумал колодцы и гостиницы? Он называл себя учёным!
– А ещё Рауль называл себя мифическим псом. В его голове было много бредовых затей. Если кто-то не соглашался с ним, он поднимал скандал, но стоило его похвалить, сказать, что гостиницы – отличная затея и наконец есть честное место, «когда перебрал», он благодарил и казался умиротворённым. Чем бы кончил Рауль, если бы его не лягнула лошадь и он не стал бы нормальным весельчаком, как и все! – подсказывал Фед.
– Неонские учёные – не Рауль. Он фантазёр, а они чертят и спорят с друг другом, а потом мастерят по чертежам. Вы бы видели, как они счастливы, когда у них случается провал.
– Ну и чудаки! Все у них неправильно!
– Тогда им приходится ещё больше чертить, спорить и мастерить. А когда всё ясно, они болеют от безделья! Впрочем, я не видел больных неонцев. Они всё время учатся, учат или спорят – они счастливые. Это они придумали университеты. Когда я впервые увидел за партами взрослых учеников, то очень удивился. Только представьте: школьник-бородач, и рядом учится его жена!
– Что ты несёшь, Фрэнки?! Не завирайся! Женщина и так всё умеет. Чему их учить? Как носить юбки? Как танцевать? Как разделывать рыбу? – хохотали кнапфцы. – Учиться взрослому – вот это умора, неслыханные идиоты! Почему ты не сказал им, что им пора растить детей и ловить рыбу? Фрэнки, чем ты там вообще занимался?
– Неонцы носят на носу круглые стекляшки. Они прозрачные и тонкие, похожие на донышки наших виноградных бутылей. Признаться, я не видел ни одного человека без этих штуковин на носу. Один старик сказал мне, что эти стекляшки – важная вещь и без них ничего не выйдет. Он отдал мне свои стекляшки, велел примерить.
– Нельзя верить седым проходимцам, Фрэнки! – возмущался мэр. – А если бы ты стал калекой? Опасное дело – брать стекляшки у первого встречного! Этот старик тебе никто! Разве он твой дядя или дед? Надеюсь, у тебя хватило ума отказаться!
– Он казался мне таким убедительным и серьёзным, что я поверил ему, но из вежливости отказался: подумал, вдруг ему без них станет невмоготу! – ответил Фрэнки.
– Как же легко тебя провести! Что он обещал тебе за это? Седой негодяй! Тебе следовало заявить ему, что у кнапфцев всё получается и без стекляшек! – шумел Виру.
– С этими штуками они умнеют! – сообщал Фрэнки и добавлял: – Они умеют летать!
– Фрэнки, ты столько врёшь, видать, тот старик всё-таки что-то тебе подсунул! Проверь-ка получше свои карманы. Ты врёшь нам, а мы и хороши – слушаем и верим! – кричали солидные кнапфцы.
– Я видел всё сам, – спокойно отвечал Фрэнки. – Они летают в корзинах под огромными шарами. Про шары ничего не знаю, но корзины совсем как наши, только вот наши для младенца, а в те можно забраться вчетвером и устроиться там поспать!
– Хочешь спать в корзине? Это несложно устроить! – хохотали кнапфцы. – Приедут гости, а мы и скажем: «Это наш Фрэнки, он был отличным парнем, пока не попал в Неон, теперь он спит в корзине и со всеми спорит, не подходите к нему близко. Ну тихо, тихо, Фрэнки!»
– Они забираются в корзины и взлетают, – объяснял Фрэнки. – Ума не приложу, как они догадались устроить всё это. Таких корзин над Красным городом сотни, пожалуй, не летают только лентяи. Местные говорят, что все лентяи – туристы.
– Дрянной городишко. Красная земля! Что за название? Земля безумцев – вот ей имя! – гудели кнапфцы.
– Сотню лет назад их землю покрасил вулкан. Их вулкан – не наш: наш – малыш, а их – грозный старик, и этот старик решил, что эта земля его и что он может делать с ней что угодно! – заявлял серьёзно Фрэнки. – Вулкан выплюнул много камней и пыли, и их земля стала красной.
– Они абсолютно выжили из ума – жить на брюхе вулкана! Любая вулканья хворь унесёт их огненной лавой. Все знают, как вулканы любят болеть! Им бы убраться на вулканью спину или поселиться подальше! Если бы твои учёные были умны, они бы знали, как вылечить вулкан, и уж точно знали бы, что нельзя топтаться на его животе! Я твой крёстный отец и запрещаю думать о том, чтобы к ним вернуться! Я-то тебя знаю! – Мэр грозил пальцем.
– Но Неон – такой удивительный мир… Там везде мосты и сваи. Их город прекрасен, я нигде не видел ничего подобного!
– Сваи? Что это? Очередная глупость? – ворчал Виру.
– Толстая и крепкая палка в земле. Воткни таких десяток и поставь на них мэрию… Ты бы всех-всех видел и обо всём знал! – убеждал мэра Фрэнки.
– Что? – хохотал мэр. – Ты думаешь, мне нужны для этого сваи? Вы слышите это, уважаемые кнапфцы? Что бы я делал наверху, Фрэнки? Я бы так проголодался там, что не нашёл бы сил спуститься. А люди? Они бы все залезли следом, ведь куда мэр, туда и народ! Сидели бы все наверху, забыли бы, что такое угощать, просить взаймы и отпрашиваться у жён! Как жить там? Зачем так жить? А как бы добиралась ко мне госпожа Добрэ? От таких тренировок она бы растеряла всю красоту, заявила бы: в юбке к тебе лазать неудобно, отдай-ка мне штаны! А потом бы и все кнапфки стали худыми и в штанах, волосы бы зачесали или того хуже, спрятали. И наступил бы нам конец, Фрэнки, ведь без женщин жизнь одинокая, не нужна такая жизнь. – Виру качал головой. – Сваи – конец любому счастью, конец дружбе, любви и красоте. Захочешь меня прикончить, привези сваю, поставь на мою тень, – возмущался Виру, ударяя кулаком по столу. – Был у нас мэр, а теперь вместо него сваи, и стоят они везде, где раньше были его мысли и дела! Так хочешь? Отвечай! Восхищаться он вздумал, мечтать. Что за тип их мэр и почему он не любит своих людей? Должно быть, он лентяй. Ну конечно, он пуст, раскидал всех по сваям и сидит одинокий, ищет причину тоски. А ты спустись и всех позови и обними брата, возьми на руки ребёнка, смастери горшок, да приложи к сырой глине детскую ладонь – вспомни о счастье. Любая тоска сбежит, испугается и больше никогда не сунется. Тоске нечего делать рядом с детской пяткой. Их мэр – враг своему народу. Плохой мэр – горе земле. Не спастись им от его глупости, не миновать драк. Эх, а всего-то – дай власть человеку честному, любящему землю, да живи-радуйся, встречай восходы, считай улов.