В это время подошел нищий в драной ватной куртке, подпоясанной красным проводом, и протянул к «портфелю» старую керамическую плошку с несколькими монетами и засаленными мелкими купюрами:
– Подай хоть что-нибудь, братец, подай на пирожок…
– Иди, иди отсюда! – отвернулся «портфель». – Сам еще не завтракал!
Цзиньтуна нищий смерил презрительным взглядом и повернулся к другим. На душе стало еще горше: «Даже нищие избегают тебя, Цзиньтун!» А нищий уже стоял перед малым в куртке и канючил:
– Сжалься, браток, пожалей, подай на пирожок…
– Ты из каких будешь? – спросил тот.
– Из бедняков мы, – сказал нищий, помолчав. – Уж восемь поколений, как крестьяне-бедняки…
– Помогать беднякам – это мы всегда пожалуйста! – провозгласил малый и бросил оставшиеся два пирожка вместе с измазанной в жире газетной бумагой в плошку нищего. Тот схватил пирожки и запихнул в рот, облепив подбородок обрывками бумаги.
В зале ожидания началось некоторое оживление. Из комнаты отдыха вышли контролеры в синей форме, в фуражках, с компостерами в руках. На их лицах было написано раздражение, они с холодной ненавистью взирали на толпу пассажиров, которые, толкаясь, устремились вслед за ними на контроль. В коридоре встал человек с мегафоном.
– В очередь, все в очередь! – громко призывал он. – Без очереди билеты компостироваться не будут! Вниманию контролеров: без очереди билеты не компостировать!
Но народ все равно давился у воротец. Раздался детский плач. Смуглолицая женщина с мальчиком на руках, девочкой на спине и двумя большими петухами под мышками громко честила отпихнувшего ее мужчину, но тот не обращал на нее внимания. Водрузив на голову картонную коробку с лампочками, он продолжал ломиться вперед. Женщина дала ему пинка под зад, но он даже не обернулся.
Цзиньтун и не заметил, как его выпихнули в самый конец. Только что перед ним стояло не больше десяти человек, а теперь он оказался последним. В душе поднялись остатки мужества, он схватил рюкзак и стал протискиваться вперед, но тут же получил удар в грудь костистым локтем. От боли у него аж искры из глаз посыпались, и он опустился на корточки.
– В очередь, все в очередь! Без очереди билеты компостироваться не будут! – громко повторял дежурный.
Контролер маршрута на Далань, девушка с кривыми зубами, расталкивая всех папкой и компостером, прорвалась обратно от воротец. Фуражка съехала набок, убранные под нее черные волосы рассыпались, и она зло топнула ногой:
– Толкайтесь, толкайтесь дальше. Славно будет, если одного-двух задавите.
И, взвинченная, направилась обратно в комнату отдыха. На электронных часах в это время большая и маленькая стрелки сошлись на цифре девять.
Такой поворот дела сразу остудил разгоряченных толкотней людей. Стоявший вне толпы Цзиньтун преисполнился некоего злорадства. Ему была симпатична эта удалившаяся в возмущении девушка, эта защитница слабых, в том числе и его самого.
У других воротец уже открылись узкие калитки, и пассажиры, как сдерживаемый дамбами непокорный поток, гурьбой повалили по огражденному стальными поручнями узкому проходу к автобусам.
Подошел хорошо сложенный, элегантный молодой человек среднего роста. В руке он держал клетку с парой редких белых попугаев. Внимание Цзиньтуна привлекли его сияющие черные глаза. А белые попугаи напомнили тех, что много лет назад, когда он вернулся домой из агрохозяйства «Цзяолунхэ», порхали вокруг сына Пичуги Ханя и Лайди. Неужто и вправду он? Продолжая исподтишка наблюдать, он углядел в лице молодого человека умопомрачительную невозмутимость Лайди и в то же время простодушную решительность Пичуги. У Цзиньтуна даже дыхание перехватило от обуревавших его чувств. Какой он стал большой! Да, не успеешь и глазом моргнуть, а сопливый постреленок в корзинке уже так вымахал. Он снова почувствовал себя стариком, его охватила безграничная апатия и чувство величайшей пустоты. «Высохшая былинка на просторах бесплодных солончаков: незаметно родился, незаметно вырос, а теперь незаметно умру».
Молодой человек с попугаями пробрался поближе к воротцам и огляделся. Многие приветствовали его, он высокомерно кивал в ответ, потом, вскинув руку, посмотрел на часы какой-то необычной модели.
– Слушай, Попугай, у тебя связей полно и язык подвешен, сходи за этой бабенкой, пусть выходит! – обратился к нему кто-то из толпы, с виду партработник.
– Это она без меня не начинала компостировать, – осклабился Попугай.
– Ладно трепаться, выйдет вот – тогда поверим!
– Так вы стоите не разбери-пойми как! А ну быстро встали в очередь! Чего зря толкаться! На похороны торопитесь? В очередь, в очередь! – поругивался он полушутя-полусерьезно. Напряженность разрядилась, и очередь растянулась аж до самых скамей. – Пусть только кто попробует лезть вперед и нарушать порядок! Я его маму… – понятно? – И он сделал неприличный жест. – Раньше или позже – сядут все. А кто не влезет, устроится на крыше. Там и воздух свежий, и вид оттуда шикарный. Я и сам не прочь там прокатиться. А теперь ждите, пошел барышню уговаривать.
И ведь уговорил. Злость еще не сошла с ее лица, а Попугай Хань шел рядом, улещивая на ушко:
– Эх, уважаемая, ну как вы можете ставить себя на одну доску с этой публикой! Это же отбросы общества, коварные и хитрые, ловкачи и бабье сварливое, кривые арбузы, косые финики и гнилые груши, кошки дохлые, псы паршивые, тухлая паста креветочная. Собственное достоинство теряете, воюя с ними. А что еще более важно: если дуться от злости, то можно болезнь какую заработать. И супруг ваш, почтенная, ведь просто умрет тогда от переживаний…
– Помолчал бы ты уже, Попугай несчастный! – стукнула она его компостером по плечу. – Вот уж никому не всучишь тебя как немого!
Попугай хитро усмехнулся:
– У меня, почтенная, припасена для вас пара экзотических птиц – принесу, как скажете.
– Ну и здоров же ты болтать, паршивец! – покачала головой контролерша. – Просто чайник с отвалившимся дном, – как говорится, только рот и остался! «Экзотические птицы, экзотические птицы…» Уже целый год обещаешь, а я ни единого перышка еще не видела!
– Ну, на этот раз без обмана, – уверял Попугай. – Покажу настоящих.
– Будь ты на самом деле таким почтительным, то не стал бы зубы заговаривать, а взял бы да и подарил эту пару попугайчиков!
– Этих не могу, уважаемая, – вздохнул Попугай. – Племенные, только что прислали из Австралии. Но если вам нравятся, так это пара пустяков. Если в будущем году я, Попугай Хань, не подарю вам пару белых попугаев, можете не считать меня приемным сыном!
Калитка воротец открылась, и все повалили вперед. Попугай поднял стоявшую рядом с контролершей клетку:
– Вот видите, уважаемая? Ну как тут не говорить о низкой сознательности китайцев! Только и знают, мать их, что толкаться. Но ведь чем больше давка, тем медленнее идет дело, верно?
– В этом вашем, ети его, Гаоми народ что бандиты с большой дороги – просто дикие какие-то, – высказала свое мнение контролерша.
– Ну, уважаемая, не надо уж всех под одну гребенку. Не стоит, как говорится, вытаскивать всю рыбу одной сетью, – возразил Попугай. – Добрых людей у нас тоже хватает, например… – Он осекся на полуслове, увидев Цзиньтуна, который робко приближался в самом конце очереди. – Если я не ошибаюсь, вы мой младший дядюшка.
– Я тоже… узнал тебя… – робко проговорил Цзиньтун.
– Ну наконец вы вернулись, дядюшка! – Попугай схватил его за руку и стал с жаром трясти. – А то бабуля по вам все глаза выплакала.
Народу уже набилось полный автобус. Некоторые чуть не из окон свешивались. Попугай прошел к лестничке позади автобуса и забрался на крышу. Стащив с багажной полки веревочную сетку, он установил клетку с попугаями, потом принял рюкзак Цзиньтуна. Тот с опаской залез сам. Попугай накрыл его сеткой и предложил держаться за ограждение.
– Хотя на самом-то деле, дядюшка, можно и не держаться. Эта колымага тащится медленнее, чем старая свиноматка.
Вразвалочку подошел водитель с окурком в зубах и большой кружкой в руке.
– Эй, Попугай! – крикнул он, глядя на крышу. – Ты и вправду человек-птица! Только смотри: свалишься и убьешься, я не виноват! – Попугай бросил ему пачку сигарет. Водитель поймал, глянул, что за марка, и сунул в карман. – Даже правителю небесному не совладать с таким, как ты!
– Давай езжай, папаша! – ухмыльнулся Попугай. – И будь добр, поменьше ломайся по дороге!
Водитель хлопнул дверцей и высунулся в окно:
– Этот агрегат долбаный того и гляди рассыплется. А ежели кто другой за руль сядет, так и с вокзала не выедет.
В это время заиграла музыка, которую заводили при отправлении автобуса. Заезженная магнитофонная пленка шуршала и потрескивала, словно дюжина ножей скребла по бамбуку. На платформе, вытянувшись, стояла контролерша и ненавидящим взглядом провожала старый, облезлый, тарахтящий автобус.
– В следующий раз, почтенная, непременно привезу вам пару птичек! – махнул ей Попугай. Она и ухом не повела, а он вполголоса добавил: – Пару экзотических птиц подарить, а? А пару причиндалов собачьих не надо?
Автобус выполз на посыпанную гравием дорогу, ведущую из уездного центра в сторону Гаоми. Осторожно, впритирку, проезжали встречные машины и тракторы. Летевшие из-под колес пыль и песок висели дымовой завесой, Цзиньтун даже глаза открыть боялся.
– Слышал я, оговорили вас, дядюшка, – уперся в него взглядом Попугай.
– Можно и так сказать, – отозвался Цзиньтун. – А может, и нет.
Попугай предложил сигарету, но Цзиньтун отказался. Попугай сунул ее назад в пачку и сочувственно глянул на его большие, загрубевшие ладони. Потом поднял глаза:
– Видать, тяжело пришлось?
– Вначале тяжело было, потом привык.
– За эти пятнадцать лет изменения произошли громадные, – начал Попугай. – Народные коммуны распустили, землю распределили по семьям и по дворам, все теперь сыты и одеты. Старые дома снесли по генплану. Бабушка не ужилась с этой моей, ети ее, женушкой, перебралась жить одна у пагоды, в хижине старого Мэнь Шэнъу. Теперь вот, с вашим возвращением, будет не одна.