Пока народ собирался, начальник уезда обратил внимание на табличку на воротах тетушкиного дома.
– Вот уж не ожидал, что и крестьяне обладают вкусом, – удивился он.
– В этой семье пара отменных «золотых лотосов», начальник, – угодливо доложил городской голова.
– Порочные привычки уже превратились в общенациональную болезнь, – заявил Ню. – На самом деле «лотосовый аромат» всего лишь вонь от бинтованных ног.
Народ на току медленно, но собрался и с вниманием слушал речь начальника уезда. Как рассказывала матушка, он был в черном суньятсеновском френче, на голове – цилиндр кофейного цвета. В дополнение к черным усикам и очкам в золотой оправе из кармана спереди свешивалась цепочка часов, а в руке он держал трость. Голос каркающий, в уголках рта собиралась слюна, но болтать он мог бесконечно. Говорить умел, хотя и непонятно о чем.
Матушка застенчиво цеплялась за край тетушкиной одежды. С тех пор как ей стали бинтовать ноги, она не выходила из дому, – как говорится, вторых ворот не переступала, – и если не плела сети, то вышивала. Она впервые в жизни видела столько народу и от смущения головы не поднимала. Казалось, все вокруг только и делают, что пялятся на ее маленькие ножки. В тот день на ней была кофта из зеленого бархата, украшенная пестрой тесьмой, пришитой шелковыми нитками на рукавах и по низу. Блестящая черная коса почти до колен. Ярко-красные штаны до пят, внизу тоже тесьма. Из-под них то и дело выглядывали расшитые цветами красные бархатные туфли на высоких деревянных каблуках, постукивавшие при ходьбе. Стоять ей было тяжело и приходилось опираться на тетушку.
В своем выступлении начальник уезда подверг особой критике «Вместилище Лотосового Аромата».
– Это зловредное наследие феодализма, – заявил он. – Патологическое явление.
Все стали искать глазами маленькие ножки матушки, она не знала, куда деваться. Затем уездный лично зачитал «Манифест об освобождении ног»:
УВЕДОМЛЕНИЕ ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ НОГ,
С УКАЗАНИЯМИ И РАЗЪЯСНЕНИЯМИ
Власти доводят до общего сведения указ с формулировкой закона.
Закон сей подлежит исполнению в трехмесячный срок.
Довести до сведения жителей городов и сел, а также ретроградов шэньши.
Любые сомнения и колебания считать несущественными.
Настоящий манифест об освобождении предусматривает отказ от старого.
Возрастное ограничение – пятьдесят лет. Впредь следует с трепетом исполнять.
Завершить к тридцатому дню шестого месяца, будет послан инспектор для проверки.
Проверку проводить постоянно, раз в месяц, нарушителей ждет штраф.
На первый раз штраф две сотни юаней, далее возрастает помесячно.
За замужних отвечает супруг, за прочих – отцы и старшие братья.
Предупреждаю: народ невежественный, возможно неверное истолкование.
Доставить извещения в алтари и храмы, следить за разъяснением и толкованием.
Объявлять по дворам и хозяйствам, раз в три дня обходить с гонгом.
Уверен, после окончательного освобождения народ станет крепче и здоровее.
К осмелившимся пренебречь вышесказанным наказание применять без пощады.
Дочитав, он велел шести молоденьким девицам, которых привез с собой, продемонстрировать, что такое естественные ноги, и те, щебеча, выпорхнули из автомобиля. Двигались они действительно бодро, легко и быстро.
– Почтенные земляки, братья и сестры! – тут же громогласно обратился к собравшимся уездный. – Раскройте глаза и смотрите!
Толпа не сводила глаз с девиц. Коротко стриженные, на лбу челка, голубые блузки с отложным воротничком, короткие белые юбочки, открывающие стройные ножки, белые носочки и белые шанхайские тенниски фирмы «Хуэйли». Ну просто струя свежего воздуха! Прохладный ветерок повеял в грудь жителям дунбэйского Гаоми.
Выстроившись в ряд и поклонившись зрителям, девицы напустили на себя строгий вид и начали: «Ножки наши от природы, от родителей породы». Они прыгали и высоко задирали ноги, демонстрируя, какие они длинные. «Бегай, прыгай до упада, нам увечных ног не надо». Снова прыжки и пробежки. «Из таких, как мы, игрушек превращают вас в старушек в цепких феодальных лапах. Прочь бинтов вонючих запах! Ножки, ножки от природы – символ счастья и свободы!»
После того как «ножки от природы», отпрыгавшись, удалились, их место занял врач-ортопед с большущей моделью маленькой ножки и стал наглядно объяснять, где кости ломаются, а где бинтование приводит к их искривлению.
В конце господину Ню пришла в голову еще одна идея. Он велел выйти обладательнице лучших «золотых лотосов» во всем Гаоми, чтобы она дала собравшимся возможность воочию убедиться, насколько уродливы маленькие ножки.
Перепуганная матушка спряталась за тетушкиной спиной.
– Это распоряжение начальника уезда, разве можно не подчиняться? – подал голос городской голова.
Матушка обхватила тетушку за бедра:
– Тетя, тетя, спаси меня! Я не пойду…
– Иди, иди, Сюаньэр, – сказала тетушка. – Пусть полюбуются. Как говорится, не бойся, что ничего не знаешь о товаре, сравни – и все будет ясно. Пусть кто-нибудь скажет, что копыта этих диких ослиц превосходят «золотые лотосы», созданные моими руками.
Поддерживая Сюаньэр, она вывела ее вперед и отошла в сторону. Сюаньэр шла нетвердой походкой, покачиваясь, как ива на ветру. В глазах старомодных мужчин Гаоми она являла собой образ настоящей красавицы. Они глаз с нее не сводили, словно хотели приподнять ресницами штанины Сюаньэр и хоть на миг увидеть ее «золотые лотосы». В том же направлении устремил свой взгляд и уездный. На мгновение он замер, раскрыв рот, а потом возгласил:
– Вот, полюбуйтесь, такая славная девушка, а из-за бинтования ног превратилась в несусветное страшилище – ни воды принести, ни руками что-то сделать.
– Благородных девиц не для грубой работы растят, на это служанки есть! – бесстрашно парировала тетушка.
– Ты, что ли, мать этой девушки? – глядя в сверкающие глаза тетушки, спросил уездный.
– Ну да, и что из того?
– Ее маленькие ножки – твоя работа?
– Ну да, и что из того?
– А ну схватить эту дерзкую ведьму, пусть посидит в кутузке, пока ноги ее дочери не будут разбинтованы, – велел уездный.
– Поглядим, кто осмелится это сделать! – зарычал молнией выскочивший из толпы Юй Большая Лапа. Он сжал кулаки и загородил собой жену.
– Ты кто такой? – осведомился уездный.
– Да уж из тех, кто постарше тебя будет! – грубо бросил дядюшка.
– Арестовать его! – приказал свите разъяренный уездный.
Вперед несмело выступила пара служителей. Они попытались поиграть с Большой Лапой в кошки-мышки, но тот одним взмахом отмел их в сторону.
Народ недовольно загудел и, подбирая комья земли, стал швырять в девиц с «ножками от природы».
Народ в дунбэйском Гаоми не запугаешь, и на расправу он скор. Об этом господин Ню, видимо, уже был наслышан.
– Сегодня у меня еще важные дела в уезде, так что на сей раз тебя прощаю. Но раскрепощение женских ног – кампания общегосударственная, и того, кто осмелится выступать против, ждет суровое наказание! – И тут же, скользнув в салон автомобиля, заорал: – Пошел! Пошел!
Водитель метнулся к капоту, вставил заводную ручку и принялся с лязганьем крутить ее. В салон суматошно запрыгнули большеногие девицы и свита уездного. Мотор наконец зачихал, водитель вскочил на сиденье, крутанул руль, и автомобиль рванулся вперед, подняв клубы пыли.
Какой-то пацаненок, хлопая в ладоши, пропел:
– Юй Большая Лапа смел да удал, уездного начальника перепугал.
Этим же вечером к свахе по фамилии Юань, по прозвищу Раскатай Губу заявилась урожденная Люй, жена местного кузнеца Шангуань Фулу. Она вручила свахе подношение – отрез белой ткани – и попросила обратиться к семье Юй с предложением породниться – выдать Сюаньэр за ее единственного сына Шангуань Шоуси.
Обмахивая свои большие ноги пальмовым веером, Юань Раскатай Губу говорила с тетушкой так:
– Не случись падения маньчжурских Цинов, почтенная, я порог вашего дома не переступила бы, хоть шилом меня в зад коли. Но нынче на дворе Китайская Республика, и женщины с маленькими ножками большим спросом не пользуются. Сыновья из богатых семей теперь на всё по-другому смотрят. Френчи носят, сигареты курят, девиц им подавай, чтобы за границей учились, чтобы бегали, прыгали, чтобы и говорить складно умели и чтобы хихикали, когда их обжимают. Так что племянница ваша – павший феникс, а это хуже курицы. Семья Шангуань вас не отвергла, так что, почтенная, думаю, пора воскурить благовония. Шангуань Шоуси и внешне хорош, и нрава ласкового. В семье осел и мул имеется, своя кузница. Не сказать, чтобы богачи, но и не бедствуют. Ничего обидного для Сюаньэр в такой партии нет.
– Разве я растила императрицу для того, чтобы отдать за сына кузнеца?!
– А ты слышала, что говорят, почтенная? Жена императора Сюаньцзуна в Харбине на улице обувь чистит! Вот так, милая моя, нынче и не знаешь, как жизнь обернется.
– Передай семье Шангуань, пусть сами говорить со мной приходят! – заключила тетушка.
На следующее утро матушка увидела в дверную щель дородную фигуру будущей свекрови Шангуань Люй. Наблюдала она и как тетушка с Шангуань Люй до посинения спорили о свадебных подарках.
– Вы у себя там уж решайте – или мул, или два му под огород, – сказала тетушка. – Не задаром же я ее растила до семнадцати лет!
– Хорошо, – сдалась Шангуань Люй. – Будем считать, нашей семье не повезло: черный мул – ваш. А вы нам отдаете тележку с деревянными колесами.
С хлопком сомкнулись ладони, и сделка совершилась.
– Сюаньэр! – позвала тетушка. – Выходи знакомиться со свекровью.
Глава 57
После трех лет замужества Лу Сюаньэр оставалась бездетной. «Только и знаешь, что есть, ни одного яйца не снесла, дрянь никчемная, зачем я тебя только завела!» – честила свекровь курицу, но кого она имела в виду, было ясно. Зажав клещами раскаленную докрасна железку, она швырнула ее туда, где бродила пара старых несушек. Те начали клевать ее, приняв за корм, и обожгли клювы так, что они задымились.