Однако было бы некорректным обвинять только царское правительство и военные власти на местах в вынашивании зловещих замыслов против тюркских ханств, поскольку английские стратеги разрабатывали аналогичные проекты экспансии в Азии, хотя в отличие от русских эти планы были связаны не только с военно-политическим фактором, но и с намерением Великобритании получить свободный доступ к азиатским рынкам[218]. Если российские купцы занимались преимущественно бартером, обменивая свои товары на минеральное сырье, продукты животноводства или земледелия из стран Азии, то британские, точнее сказать, англо-индийские, коммерсанты продавали изделия в обмен на драгоценные металлы. С другой стороны, слухи о неизбежном продвижении англичан к Бухаре через Афганистан постоянно циркулировали на базарах крупнейших центров Среднего Востока, особенно после завершения первой англо-афганской войны и жестокой казни Стоддарта и Конолли по приказу бухарского эмира[219].
Однако и здесь викторианский прагматизм одержал верх. В 1856 г. британская дипломатическая миссия посетила Насруллу для обсуждения перспективы заключения оборонительного союза. Как свидетельствуют документы, оказавшиеся в распоряжении «летописца» покорения Центральной Азии подполковника А.Г. Серебренникова, «чтобы добиться преобладания на рынках Бухары и установить коммерческие отношения с ханством, члены миссии заявили о готовности Британии продавать товары по ценам ниже, чем это делали русские торговцы. Они (члены миссии. — Е.С.) также обратились к эмиру за разрешением открыть торговую навигацию по Амударье. Наконец, эмиссары предложили ему организовать прибытие британских военных инструкторов для обучения армии эмира и обеспечить ее вооружением, амуницией и артиллерией»[220].
К сожалению, автор не обладает сведениями о реакции Насруллы на эти инициативы, но обращение другого правителя, хана Худояра, к Ост-Индской компании с просьбой о военной и экономической помощи после падения Ак-Мечети имело следствием отправку трех пенджабских офицеров в Ко-канд в 1854 г.[221] Интересно, что хан называл якобы дружеское расположение жителей Коканда к англичанам в качестве главной причины русской оккупации этой крепости[222].
Серия подготовительных дипломатических и политических шагов, предпринятых британцами и русскими в Персии, Афганистане и ханствах Центральной Азии могут рассматриваться как прелюдия Большой Игры. С другой стороны, Лондон и Петербург преследовали еще одну цель — подготовиться к разделу «наследства» Цинской империи, переживавшей в середине XIX в. глубокий социально-политический кризис. Большинство европейских наблюдателей упоминали два региона потенциального соперничества Лондона и Петербурга в государстве Цин: Восточный Туркестан и Маньчжурию. В отношении первого из них употреблялись и другие наименования — Восточный Туркестан, Китайская Тартария, Внутренняя Тартария и даже Внутренняя Азия. Позже цинские власти называли эту территорию Синьцзян, или «Новая граница»[223].
Помимо своей роли в качестве транспортного коридора между Европой и Дальним Востоком, известного с древности как Великий Шелковый путь, этот регион чрезвычайно богат минеральными ресурсами, что подтверждали геологические изыскания, проведенные многочисленными экспедициями из России и стран Западной Европы[224]. Более важно, однако, подчеркнуть, что русские появились на западной границе Цинской империи только во второй четверти XIX в., когда они приступили к покорению кочевых племен. В то же время местные торговцы начали привозить британские товары на рынки Чугучака и Кульджи с востока транзитом через китайскую территорию. Сведения о коммерческой экспансии Великобритании во Внутренней Азии, полученные военными администраторами Сибирской и Сырдарьинской оборонительных линий от секретных информаторов, заставили царское правительство вступить в переговоры с Пекином о новом торговом соглашении, которое и было подписано в Кульдже в июне 1851 г. В соответствие с ним, размер импортных пошлин для товаров из России снижался, а многие ограничения для российских купцов отменялись, хотя и после вступления в силу этого договора ведение коммерческих операций в приграничной зоне было сопряжено с высоким риском из–3а нападений разбойничьих шаек и коррупции пограничных чиновников[225].
В то время как Уайтхолл стремился организовать коллективное военнодипломатическое давление великих держав на Цинское правительство, чтобы гарантировать свободное поступление европейских (читай — британских!) товаров через открытые морские порты после завершения первой опиумной войны 1840–1842 гг.[226], царское правительство посылало одну миссию за другой с целью разведки намерений держав, главным образом, Англии, и получения объективной информации о приамурских территориях. Данные, поступавшие в Петербург, вызывали тревогу императора и его министров. К примеру, по сообщению одного исследователя, наблюдавшего ситуацию в середине 1840-х гг.: «Англичанин по имени Остин (Austen), якобы геолог, собирал секретную информацию различного рода в Сибири. Он узнал о гиляках в дельте Амура и о том, что они не считают себя данниками китайцам. В качестве независимого народа они могли бы быть полезны британцам, поскольку способны уступить полосу своей территории в устье Амура для создания на ней торговой фактории»[227].
Вот почему капитан 1-го ранга Г.И. Невельской, впоследствии получивший звание адмирала, приложил значительные усилия для исследований дельты Амура и острова Сахалин в конце 1840-х — начале 1850-х гг. Именно он основал Порт Николаевск — первый российский укрепленный пункт в устье великой дальневосточной реки.
Следует отметить, что кроме учреждения торговых факторий, некоторые британские стратеги требовали от правительства объявить устье Амура под протекторатом Англии, чтобы впоследствии открыть регулярное пароходное сообщение по реке. Однако после трезвого размышления и длительных дебатов Форин офис отверг эти претензии, поскольку коммерческие интересы лоббистов из так называемой Китайской ассоциации («the old China hands») — группы дельцов, представлявших торговые дома, банки и страховые компании, занятые освоением рынков Восточной Азии с начала XIX в., были сосредоточены не на северо-восточных территориях Поднебесной, а на бассейне Янцзы — крупнейшей речной артерии Центрального Китая[228].
Общее представление Сент-Джеймского Кабинета о Дальнем Востоке и восприятие им российского продвижения к Тихому океану перед началом Крымской войны отражено в работе Р. Квестед, опубликованной в университете Куала-Лумпура. «С начала и до конца отношение Британии к успехам по освоению Россией новых территорий было однозначно благожелательным, хотя и без всякого умысла, — отмечает исследовательница. — Признавалась какая-то фатальность в том, что правительство Ее Величества, обладая незначительной информацией и слабо заинтересованное в бассейнах Амура и Уссури, соответственно делало все в нужный момент, чтобы облегчить занятие этих районов русскими и договорное закрепление их за Россией»[229]. Однако изложенную точку зрения трудно признать бесспорной в силу открытой агрессии англичан против русских владений на Тихом океане в ходе Крымской войны.
Крупный вооруженный конфликт между англо-французскими экспедиционными силами и цинскими войсками в 1856–1860 гг. на фоне критического положения, в котором оказалась Цинская империя из–3а продолжительного тайпинского восстания, создали, по мнению генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьева-Амурского, благоприятную ситуацию для давления на пекинское правительство, подкрепленного угрозой присоединения России к коалиции западных держав. Как публично заявил этот государственный деятель на церемонии открытия навигации вдоль главной водной артерии Дальнего Востока в мае 1854 г.: «Амур должен принадлежать русским; по этой реке впоследствии будет путь пароходный, который необходим как в торговом, так и военном отношении не только в сношениях с Китаем, но и в сношениях с Европой и Америкой»[230].
Благодаря кипучей энергии и дипломатическому таланту Муравьева, Россия смогла обозначить свое присутствие в бассейне Амура, и что было не менее стратегически необходимым, на острове Сахалин, который служил естественным барьером на пути любого вторжения в устье великой реки. Проникнутый англофобией и будучи серьезно обеспокоен не только разведывательной деятельностью англичан, но и попытками отдельных подданных Ее Величества прибрать к рукам дельту Амура, Муравьев считал несправедливым, что «этот небольшой остров (Британия. — Е.С.) мог диктовать свои законы во всех частях света, кроме Америки». Более того, он рекомендовал царю «вступить в тесный союз с США», который, по его убеждению, нанесет смертельный удар по английской торговле и престижу как мировой державы. Муравьев утверждал, что главная цель Великобритании в северной части Тихого океана — либо захват Камчатки, либо тотальное уничтожение морских портов на полуострове, чтобы отрезать Россию от Дальнего Востока». В случае реализации описанного сценария британцы, по мнению генерал-губернатора, смогли бы взять под контроль побережья Китая и Японии, чтобы организовать коммерческую перевозку товаров вплоть до Читы, превратив Сахалин и амурскую дельту в очередную колонию Англии»