Примерно тогда же упоминавшийся Д. Уркварт, один из глашатаев «форвардизма», будучи издателем и главным редактором журнала Портфолио, регулярно публиковал статьи, доказывающие агрессивность русских замыслов относительно Индии. Он резко критиковал Кабинет за пренебрежительное отношение к планами обороны полуострова, называя самого лорда Пальмерстона «русским агентом»[242].
В 1838 г. было опубликовано еще одно эссе по интересующей нас тематике, на этот раз анонимного публициста, под названием «Индия, Великобритания и Россия». Автор старался убедить читателя в «беспрецедентной русской агрессивности по всем азимутам», заявляя при этом, что правящие круги Романовской империи охвачены идеей завоевания Индостана и просто выжидают удобный момент для претворения ее в жизнь. Он далее утверждал, что Россия угрожает Индии на границах Персии и Афганистана, и призывал правительство не сидеть, сложа руки, «пока враг появится у ворот крепости (Индии. — Е.С.), а поскорее лишить его этого шанса»[243].
Однако, как показывают документы, царские стратеги, занятые планированием военных операций на Кавказе, практически игнорировали индийское направление вплоть до Крымской войны, а критические замечания в адрес Британии в кругах российской дворянской элиты ограничивались возмущением относительно поддержки Лондоном турецкого султана и интриг в Тегеране в ущерб интересам России[244].
Начало кампании 1853–1856 гг. серьезно изменило положение дел. По признанию, сделанному министром иностранных дел Н.К. Гирсом в беседе с послом в Лондоне А.П. Моренгеймом уже в начале 1880-х гг., «Крымская война отметила решительный поворот в наших отношениях с Англией», заставив Россию искать внешнеполитическое оружие против Лондона. Причем оно должно было стать еще и эффективным средством в случае заключения Великобританией союза с каким-либо третьим государством. «Такова была цель нашего движения вперед в Средней Азии», — сделал вывод Гире постфактум[245]. Именно в ходе Крымской войны появились первые объективные оценки потенциала англо-индийской армии, насчитывавшей в то время около 300 тыс. солдат и офицеров, сделанные офицерами Главного штаба. Как указывал профессор статистики Московского университета И.В. Вернадский в своем труде «Политическое равновесие и Англия», если не осуществить превентивный удар по Индостану, то «великобританская власть одолеет и Китай, как она поработила Индию». В 1855 г., когда этот труд увидел свет, британские колониальные владения превышали территорию России в 27 раз, а империю Наполеона III — в 34 раза![246]
Бывший посланник в Тегеране, а затем Омский генерал-губернатор А.И. Дюгамель, а также географ и путешественник П.А. Чихачев были первыми русскими офицерами, которые независимо друг от друга попытались обосновать планы атаки на Индию в 1854 г., сопроводив свои рапорты Николаю I топографическими картами и схемами маршрутов выдвижения войск. Оба составителя считали как Персию, так и Афганистан важнейшими плацдармами для проведения указанной военной кампании. Однако в то время как Дюгамель полагал возможным ее осуществление в течение трех-четырех месяцев при условии благожелательного отношения афганцев, Чихачев намечал две последовательные стадии операции: захват Герата отрядом в 15 тыс. штыков и сабель с последующим продвижением войск, усиленных еще 15 тыс. пехоты и кавалерии, через Кандагар в направлении Лахора[247].
Но это было только начало того потока рапортов, записок и предложений, который «затопил» Главный штаб на протяжении Крымской войны. В 1856 г. еще четыре генерала, занимавших ответственные должности, представили свои соображения в военное министерство и МИД. Так, герой обороны Севастополя генерал-лейтенант С.А. Хрулев, состоявший в распоряжении командующего Кавказским корпусом, подготовил один из самых детальных проектов. Он также сфокусировал внимание на проблеме прохождения армии вторжения через Афганистан. Ниже проект Хрулева будет подвергнут более глубокому анализу в связи с общей стратегией России на индийском направлении[248].
Другим примером указанных инициатив стала записка известного военного геодезиста генерал-лейтенанта И.Ф. Бларамберга, который был причастен к разработке плана захвата персидской армией Герата в ходе афгано-персидско-британской войны 1856–1857 гг. Бларамберг утверждал, что Россия имеет-де некое моральное обязательство перед Европой способствовать прогрессивному развитию Азии. «Покорение Индии — химера, не заслуживающая рассмотрения, — писал генерал, — но Россия обладает всеми средствами потрясти власть Великобритании там». Характерно, что он опять-таки обращал внимание на два взаимосвязанных условия общего успеха предприятия: содействие русским войскам со стороны населения и властей Персии, а также их поддержка афганскими племенами, которые, по мнению царя и его окружения, относились с ненавистью к англичанам после трагических событий 1839–1842 гг.[249]
В 1857 г. кавказский наместник генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский и генерал-квартирмейстер Главного штаба генерал-лейтенант В.К. Дивен в соавторстве с начальником Кавказского отделения Генерального штаба генерал-майором А.А. Неверовским также подали меморандумы на высочайшее имя. Несмотря на близость исходных посылок, взгляды авторов на практическую возможность ведения войны против Британской Индии имели различия. Если Барятинский рекомендовал императору осуществить серию превентивных мер для противодействия попыткам британцев закрепиться на южном и юго-восточном побережье Каспия, примыкавшем к Закавказью, то Дивен и Неверовский соглашались в том, что для подчинения Индостана России необходимо будет привлечь колоссальные материальные и людские ресурсы. Они были убеждены, что «завоевание Индии потребует таких средств, какими Россия располагать не в состоянии, а некоторых даже совершенно не имеет, но если бы и могла, то счастливый исход предприятия возбудит зависть других держав и породит европейскую борьбу, последствия которой нельзя исчислить»[250].
Любопытно, что отношение к этим запискам Александра II и А.М. Горчакова также отличалось. Если император в целом одобрял шаги, которые предлагал осуществить князь Барятинский, то его министр иностранных дел испытывал гораздо меньше энтузиазма по поводу инициатив кавказского наместника, предпочитая занимать промежуточную позицию между сторонниками наступательной и оборонительной политики[251].
В свою очередь военный министр генерал от инфантерии Н.О. Сухозанет предложил довольно объективную оценку фактора Индии в докладе царю, датированном мартом 1857 г. (пометка последнего на полях: «Совершенно] согл.[асен]».): «Опасения, внушенные возрастающим могуществом Великобритании в Средней Азии, были выражены с давнего времени и подали повод ко множеству проектов, поданных как русскими, так и иностранцами, сущность коих состоит в том, что это могущество может быть легко ниспровергнуто походом русской армии или корпуса в Индию. По отзыву многих путешественников, одно появление русского штыка на берегах Инда или даже в Герате должно произвести общее восстание в населении индобританских владений, ненавидящем своих притеснителей, и разрушить шаткое создание лондонской политики. Но, по убеждению многих, отзывы эти весьма поверхностны, преувеличены, односторонни или пристрастны. Конечно, во всей Азии заметна большая ненависть к англичанам, но в Индии еще заметнее глубокое убеждение в силе Великобритании, в непобедимости ее флотов, в превосходстве ее коварной, но искусной и непоколебимой политики. Владычество, которое удерживает более 100 млн. подданных в повиновении армией, сформированной из туземцев, при небольшой помощи английских войск, нельзя назвать шатким, и такое положение доказывает, что великобританское правительство успело связать интересы многих самых влиятельных классов населения со своими интересами»[252].
В этой связи стоит задаться вопросом об истинном восприятии России жителями Индостана к началу Большой Игры.
Как представляется, большинство населения полуострова, за исключением правителей и крупных землевладельцев, вообще не принимали в расчет какую-либо вероятность русского вторжения до Крымской войны. По словам индийского историка, «несколько местных газет, которые издавались с большими финансовыми и техническими трудностями, не обращали никакого внимания на политику»[253]. Однако Великое восстание сипаев 1857–1858 гг. положило начало процессу трансформации менталитета практически всех слоев кастового, мультиэтнического и поликонфессионального общества Раджа. Очевидно, часть лидеров зарождавшегося национально-освободительного движения впервые пришли к мысли о том, что коалиция азиатских стран под эгидой России способна оказать им поддержку в борьбе за независимую Индию, предложив альтернативу тому варианту модернизации, который англичане стремились навязать ее жителям[254].
Выступление сипаев — регулярных солдат и младших командиров, набранных из коренных народов Индостана служить по контракту в колониальной армии, рассматривается многими современными индийскими историками как первая народная война за освобождение от британского владычества. И хотя англичане после кровавого подавления восстания были вынуждены провести реформы в системе управления бывшей империей Великих Моголов, некоторые махараджи обратили свой взор в сторону далекой северной державы. Они начали отправлять секретные «посольства» к Белому Царю в поисках финансовой и моральной поддержки, обещая ему признать сюзеренитет России. Миссии принца Рао Раджа Тула Сингха, правителя Марвара, в 1858–1860 гг. обозначили указанную тенденцию, которая, как будет показано ниже, имела продолжение вплоть до середины 1880-х гг.