[487]. Однако цинская военно-политическая элита, очевидно, не разделяла это мнение. Как докладывал императору опытный полководец и влиятельный государственный деятель, победитель тайпинов генерал Цзо Цзун-тан 12 апреля 1875 г., «оккупация Или русскими произошла в момент, когда мы были заняты внутренними беспорядками. Они заявили, что пришли, чтобы сохранить город (Кульджу. — Е.С.) для китайцев, но их настоящий мотив был грабеж. Им было известно, что территория Или необычайно богата и что она расположена вблизи их южной границы, поэтому они могли прийти и уйти без особых проблем»[488].
В ответ на действия России, которые привели к занятию Илийской провинции с территорией 1400 кв. миль и населением 130 тыс. человек, в сентябре 1873 — апреле 1874 г. Якуб-бека посетило второе посольство Т. Форсайта. На этот раз его состав включал более 350 дипломатов, военных и ученых в сопровождении кавалерийского эскорта. Сама численность миссии должна была продемонстрировать эмиру серьезность намерений англичан. Принятый Якуб-беком со всеми подобающими почестями, Форсайт подписал соглашение, близкое по контексту к упоминавшейся российско-кашгарской договоренности. В частности, одним из его пунктов стало учреждение в Яркенде британского консульства с назначением на этот пост уже известного читателю Р. Шоу. Важно, что члены миссии, ответственные за разведку местности, использовали пребывание в Кашгарии для того, чтобы исследовать и нанести на карту несколько горных проходов в Гиндукуше, остававшихся ранее вне поля зрения европейцев[489].
Несмотря на то, что сам Якуб-бек старался не проводить, по крайней мере, открыто, каких-либо акций, направленных против России, в Петербурге нарастали недовольство и ревность по поводу развития диалога между Великобританией и Йеттишаром. В традиционном годовом отчете Азиатского департамента МИД Стремоухов скрупулезно перечислил достижения геополитических соперников в интересующем нас регионе: направление Якуб-беку артиллерийских орудий, винтовок, короны суверена и парадного костюма, расшитого жемчугом в подарок от вице-короля лорда Нортбрука; обучение кашгарских воинов инструкторами, прибывшими вместе с Форсайтом; создание мастерских по производству легкого стрелкового оружия и т. д. Любопытно, что именно по инициативе англичан Якуб-бек принял титул эмира, о чем говорилось ранее, и начал чеканить монету с выгравированными именами — турецкого султана Абдул Азиза и своим[490].
Таким образом, хотя и косвенно, но политический кризис в Восточном Туркестане привел к осложнениям в отношениях между Петербургом и Пекином, сыграв свою роль в срыве российско-британского компромисса, о чем речь пойдет ниже[491]. К неблагоприятным факторам, осложнившим двухсторонние отношения добавилась и аннексия Россией Хивинского ханства в 1873 г., которая окончательно продемонстрировала нереальность окончания Большой Игры в обозримый период времени. По верному суждению современного британского историка, «если какой-либо конфликт, взятый в отдельности, мог бы рассматриваться в качестве главного мотива переосмысления характера обороны Йндии, то им, безусловно, стало русское завоевание Хивы в 1873 г. и алармизм, ощущавшийся с различной интенсивностью на протяжении последующих тридцати лет»[492].
23 января 1873 г. статс-секретарь по иностранным делам лорд Грэнвилл уведомил лорда Лофтуса, британского посла в Петербурге, что «правительство Ее Величества не может умолчать о том, что, если Бадахшан и Вахан, которые, как оно понимает, рассматриваются эмиром (Бухары. — Е.С.) в качестве части его владений, будут признаны Англией или Россией, либо вместе, либо по отдельности, независимыми от его власти, эмир будет стремится подкрепить свои претензии силой оружия; в таком случае Бухара может также искать случая захватить районы, зависимые от Афганистана, и тогда мир в Центральной Азии будет нарушен и возникнет прецедент для новых трений между Великобританией и Россией, который при всех условиях желательно избежать, и который, как уверено правительство Ее Величества, будет также неприемлем для императорского правительства»[493].
12 февраля того же года Горчаков ответил Грэнвиллу в духе сильного и искреннего стремления российской стороны строить свою политику в Азии согласно принципам, изложенным в ноте лондонского Кабинета[494]. Воодушевленный столь позитивной реакцией, Гладстон заявил в Палате общин 22 апреля 1873 г., что обмен нотами между главами дипломатических ведомств, или соглашение Грэнвилл — Горчаков, как назвала договоренность пресса, отнюдь не ущемляет право Британии действовать в Афганистане в соответствии с национальными интересами при трех непременных условиях: исключения последнего из российской сферы влияния, уточнения его границы в согласии с двумя державами и обещания афганского эмира воздерживаться от актов агрессии против правителя Бухары как вассала царя[495]. Однако, если «инактивисты», главным образом либералы-гладстонианцы, надеялись на скорейшее окончание Большой Игры, путь к которому открывало это «джентльменское соглашение», то адепты наступательного курса преимущественно из лагеря тори, о воззрениях которых говорилось выше, считали его бесполезным в свете якобы неспособности Англии остановить победный марш России по Центральной Азии. К примеру, известный читателю Д. Мичелл, теперь уже на посту вице-консула на берегах Невы, сослался на односторонний выход России осенью 1870 г. из Парижского договора, завершившего Крымскую войну, как пример коварства и двуличия царя и его правительства, с одной стороны, и вялой ответной реакции Уайтхолла, с другой[496].
Несмотря на то что, большая часть правящей элиты России допускала компромисс с Британией, имея в виду делимитацию границы в нижнем течении Амударьи, военная партия при дворе вкупе с туркестанским офицерством иронично нарекли соглашение Грэнвилл — Горчаков un pain a cacheter sur ипе voie d'eau — «тонкой прокладкой от воды в пробоине»[497]. Их следующей мишенью должна была стать Хива, что объяснялось несколькими причинами: во-первых, это ханство оставалось последним барьером, который сохранялся на пути продвижения русских к устью Амударьи; во-вторых, его правитель не скрывал своей враждебности по отношению к царским эмиссарам, которые периодически посещали Саид Мохаммед-хана по распоряжениям Горчакова и Милютина; в-третьих, русским агентам были известны попытки хана установить тесные связи с Якуб-беком Кашгарским; наконец, именно в это время Александр II заключил с Германией и Австро-Венгрией союзный договор трех императоров, поставив Великобританию в изолированное положение на европейском субконтиненте, если учесть то плачевное состояние, в котором пребывала Франция после военного разгрома и революции 1870–1871 гг.
Выступая в поддержку новой кампании, правая русская пресса упоминала «постоянные посягательства на нашу (российскую. — Е.С.) территорию, огромные налоги, взимаемые с наших подданных и очаги восстания против наших властей, тлеющие в приграничных степях», то есть те факторы, которые «побуждали правительство решиться на ответные меры»[498]. Одновременно газеты помещали многочисленные комментарии, авторы которых во всех деталях, со ссылками на свидетельства очевидцев описывали ужасные условия существования русских людей, захваченных кочевниками и проданных в рабство на рынках Хивы[499].
Действительно, пропагандистская кампания в прессе России летом — осенью 1873 г. произвела должное впечатление на европейскую общественность, не исключая англичан. Даже такие консервативные органы печати, как газета Таймс и журнал Квотерли Ревью, переключили внимание читателей на разоблачение жестокостей, допускаемых ханом и его сатрапами. «Грабежи караванов и подстрекательство киргизов к совершению аналогичных набегов — это лишь наименее значительные из преступлений, совершаемых у ворот ханства», — отмечал британский журналист. «Торговля похищенными русскими рыбаками, которой занимается хивинское правительство вместе с пиратами на Каспийском море, является более серьезной проблемой»[500].
В феврале 1873 г., когда чернила на нотах Грэнвилла и Горчакова еще не высохли, российский Главный штаб составил детальный план операции против ханства, хотя военачальники вроде М.Д. Скобелева предлагали различные сценарии вторжения еще в 1870–1872 гг.[501] В свою очередь Саид Мохаммед-хан отчаянно пытался заручиться поддержкой турецкого султана, вице-короля Индии, персидского шаха и правителя Йеттишара, игнорируя все более грозные ультиматумы России[502]. Позднее Милютин вспоминал: «И на этот раз хан отклонил наши требования и послал посольство в Калькутту с письмом на имя великобританской королевы и с просьбой о заступничестве за Хиву против России. Вице-король посоветовал хивинским посланникам вступить в дружественные сношения с русским пограничным начальством и выдать русским пленных. Однако же и затем хан Хивинский не смирился»[503].
Таким образом, заранее спланированное наступление на Хиву под общим командованием Кауфмана тремя колоннами войск с запада, севера и востока стало неизбежным. Вполне понятно, что закаленные в предшествовавших боях, хорошо вооруженные пехотные батальоны и казачьи сотни легко сломили сопротивление иррегулярных хивинских отрядов, захватив столицу ханства в середине июня 1873 г.