[504] Стремительный успех операции далеко не в последнюю очередь объяснялся тщательной предварительной разведкой театра кампании, проведенной многими военными и гражданскими лицами на русской службе[505]. Заслуживает упоминания тот факт, что часть туркменских племен, союзных владыке Хивы, перешла затем на сторону сил вторжения, а хан Коканда и особенно эмир Бухары снабжали царские войска провизией, обеспечив их свободный проход через территории своих владений[506].
В результате подчинения Хорезмского государства Россия включила в состав империи все тюркские ханства кроме юго-восточных районов Закаспийской области, населенных туркменами. Комментируя разгром Хивы войсками царя, обозреватель Таймс в редакционной колонке мрачно констатировал: «Так исчез… последний реликт независимости в Центральной Азии»[507]. Однако более существенным, по мнению английских комментаторов, являлось изменение тональности, которую Россия использовала в общении с другими державами по европейским проблемам, в сторону все более решительной[508]. И хотя слабые голоса протеста все же раздавались в Лондоне и других столицах Старого Света, европейское общественное мнение в целом склонялось к точке зрения о благотворности нового завоевания, поскольку оно положило конец работорговле и набегам кочевых племен. Неслучайно, уже в июле 1874 г. на опубликованной в Британии «Карте Центральной Азии» были отмечены цветом Российской империи все ее последние территориальные приобретения[509].
Но, как и следовало ожидать, сторонники «наступательной политики» среди правящей элиты Великобритании не могли оставить без внимания кампанию против Хивы для того, чтобы усилить критику правительства и указать на новые слабости в обороне Индостана. Например, Вамбери педантично перечислял все мотивы будущего русского вторжения: «Россия желает Индию, прежде всего, чтобы включить такую роскошную жемчужину в свои азиатские владения, жемчужину, ради которой она так долго и с такими огромными затратами пробивала путь через самые пустынные степи в мире; далее, чтобы заполучить величайшую силу для своего влияния на мир ислама (чьим крупнейшим и злейшим врагом она стала сегодня), потому что хозяин Индии в глазах мусульман приобретает необычайное могущество и величие; и, наконец, чтобы смирить Британского Льва с другой стороны Гиндукуша, имея в виду проведение в жизнь своих замыслов на Босфоре, в Средиземноморье, да и повсюду в Европе»[510].
Как позднее вспоминал полковник Ф. Уэллесли, военный атташе в Петербурге, «невозможно, конечно, отрицать тот факт, что вторжение в Индию занимало мысли многих русских военных и государственных деятелей, особенно, первых, которые мечтали вести туда победоносную армию так же, как адмирал Попов (командующий Балтийским флотом. — Е.С.) мечтал возглавить победоносную эскадру в водах Темзы»[511].
Регулярные секретные визиты посланцев индийских князей в Оренбург, Ташкент и другие укрепленные пункты приграничной полосы Российской империи в 1865, 1866 и 1870 гг., казалось, подтверждали эти опасения. Только Рамбир Сингх, махараджа Кашмира, отправлял своих представителей к генерал-губернаторам Оренбурга и Туркестана несколько раз. В то время как царские администраторы, руководствуясь указаниями центра, отказывались дать конкретный ответ на все просьбы о военной помощи, опасаясь ловушки со стороны англо-индийского правительства, Лондон и Калькутта, хорошо осведомленные об этих встречах, были по-настоящему встревожены распространявшимися слухами о казаках, готовых по приказу своих начальников перечь Амударью и двинуться на Балх, Герат или Кабул[512]. Согласно мнению лорда Кларендона, которым он поделился с послом Бьюкененом еще 27 марта 1869 г., «если не будут приняты строгие меры безопасности, мы скоро можем обнаружить, что какой-нибудь честолюбивый русский генерал вошел в контакт с неким беспокойным или злонамеренным индийским принцем, и что возникла интрига, нарушающая покой местного населения на границе»[513].
В то же время, сторонники политики «искусного сдерживания», такие, как Лоуренс, Нортбрук и Аргайлл, указывали на маловероятность агрессивных действий против Индии до того момента, пока Кауфман и его офицеры не закончат аккультурацию завоеванных территорий. «Если русская армия решится пойти прямо на Индию, не опасаясь тех препятствий, которые, как показал опыт, необходимо преодолеть для успеха в современной войне, — утверждал капитан Ф. Тренч в книге о перспективах решения индийского вопроса, — ее (русской армии. — Е.С.) уничтожение при столкновении с английскими силами, экипированными всеми необходимыми военными материалами, будет неизбежно»[514].
Однако оба лагеря — «инактивистов» и «форвардистов» — были единодушны в стремлении как можно быстрее перенацелить секретные службы Индии на решение задачи ее более эффективной обороны. «Главная выгода, которую мы все же ожидаем от создания постоянно действующего агентства, — писал Вамбери, — состоит в том, чтобы Англия, будучи точно информирована о событиях в Центральной Азии, о военных и политических движениях России, больше не оказалась застигнутой врасплох в том или ином случае, и не была бы лишена способности принять меры предосторожности из–3а неосведомленности о реальном положении вещей»[515].
Поэтому реформы военного управления Британской империей, предпринятые Э. Кардуэллом в начале 1870-х гг., внесли также изменения в организацию разведывательной деятельности. Как известно, военный министр выступил с речью в Палате общин 24 февраля 1873 г., то есть вскоре после заключения соглашения между Грэнвиллом и Горчаковым. Помимо вопросов изменения порядка комплектования и дислокации вооруженных сил империи, Кардуэлл объявил о планах Кабинета создать Разведывательный отдел под руководством генерал-майора Патрика Макдугала со штатом в 27 опытных офицеров. Новая структура была призвана заменить прежнее Топографическое и статистическое управление[516]. Интересно, что лорды Солсбери и Хартингтон, которые в то время возглавляли соответственно Форин офис и министерство по делам Индии, оценили реформу гораздо более высоко, чем некоторые военные стратеги, так как они полагали, что разведывательная служба может со временем стать еще одним действенным инструментом обеспечения защиты индийской границы[517].
Некоторые историки указывали на тот факт, что Кардуэлл внимательно изучал опыт британской секретной службы в Индии перед тем, как предлагать реорганизацию таковой в метрополии[518]. Справедливости ради, однако, отметим, что российские Генеральный и Главный штабы, а также окружные генерал-квартирмейстерства опережали своих британских «коллег» в реформировании специальных служб, поскольку, как отмечалось ранее, Азиатская часть Главного штаба и военно-топографическое отделение в штабе Туркестанского округа функционировали с 1866–1867 гг.[519]
Упомянутые векторы Большой Игры определили противоречивую комбинацию политических, экономических и социальных факторов. В результате начавшегося диалога стороны сумели прийти к договоренностям, открывшим перспективу достижения компромиссов по региональным проблемам. Таким образом, первые, хотя и хрупкие ростки будущего сотрудничества, как свидетельствовало соглашение Грэнвилл — Горчаков 1873 года, уже начинали пробивать себе дорогу через тернии недоверия и непонимания. Однако прежде, чем они принесли свои плоды, Россия и Великобритания должны были пройти через апогей соперничества в середине 1870-х — начале 1880-х гг.
Глава 4.Кульминация Большой Игры, 1874–1885
Мы отдаем предпочтение английской схеме цивилизации, которая в настоящее время демонстрирует такие прекрасные и удивительные результаты в Индии и повсюду; где она имеет дело с азиатами.
К середине 1870-х гг. русские и англичане оставили позади большую часть своего пути к Амударье, «единственного природного препятствия, представляющего стратегическую значимость между границей России и Индом, за исключением Гильмендских гор на дороге в Кандагар», по мнению члена Королевского Азиатского общества, известного журналиста и писателя Деметриуса Боулджера[520]. Подчинение Хивы и оккупация долины реки Или царскими войсками дали дополнительные козыри в руки сторонников «наступательной политики» среди британского истеблишмента, включая премьер-министра Б. Дизраэли и большинства членов правительства. Старые предрассудки и фобии, временно ушедшие на второй план после обмена нот между Грэнвиллом и Горчаковым в 1873 г., опять взяли верх в двухсторонних отношениях.
Вместе с тем к середине 1870-х гг. расстановка сил в Европе претерпела изменения в связи с объединением Германии и Италии, которые вступили на путь соперничества за мировые ресурсы, а значит, колонии и сферы влияния. С другой стороны, начавшаяся экономическая депрессия 1873–1896 гг. самым негативным образом повлияла на торговлю, особенно на уровень доходов от коммерческих операций Великобритании в ее заморских владениях, о чем свидетельствовали стагнация, а затем и снижение объема товарооборота после достижения к 1872 г. максимального уровня в 250 млн. фунтов стерлингов