Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии — страница 42 из 106

[551]. В довершении всех бед Кауфман получил информацию о поддержке восстания кашгарским эмиром Якуб-беком. По мнению тогда еще капитана А.Н. Куропаткина, совершившего в 1876 г. поездку в государство Йеттишар, «Огромный личный успех Якуб-бека… и его безграничная власть над огромной страной окружили его персону ореолом, не  совсем незаслуженным. Достаточно сказать, что многие люди смотрят на него как на второго Тамерлана благодаря его многочисленным амбициям. Ресурсы этого правителя также сильно преувеличены. Точная информация о приобретении Якуб-беком большой партии скорострельных винтовок в Константинополе, как предполагают, при посредничестве англичан, дала солидную основу для этих преувеличений»[552].

Понимая, что возникает реальная перспектива превращения Кашгарии в центр сопротивления российской экспансии со стороны всех мусульман Центральной Азии, Кауфман, Скобелев и ряд других генералов-туркестанцев убеждали царя и канцлера Горчакова в необходимости покончить с Кокандом, а затем взяться за Кашгарию. В результате предпринятое наступление войск Туркестанского округа на Коканд под предлогом наведения порядка и восстановления законной власти хана завершилось 11 сентября 1875 г. разгромом мятежников и разорением столицы. По условиям мирного договора, подписанного Кауфманом и Саид Насир-у-Дином последний уступил России свои владения, расположенные на правом берегу Сырдарьи вместе с землями, лежавшими между ней и рекой Марин. Аннексированные территории были немедленно провозглашены Кауфманом Наманганской областью в составе Туркестанского генерал-губернаторства. Вслед за последней отчаянной, но неудачной попыткой хана получить военное снаряжение и деньги из Пенджаба, чтобы возобновить сопротивление, он был лишен престола в феврале 1876 г., а оставшаяся территория его государства составила Ферганскую область Русского Туркестана[553].

Хотя европейская общественность продолжала рассматривать такой исход как меньшее зло по сравнению с хаосом, царившем в ханстве перед его аннексией русскими, правящие круги Великобритании опасались, что Россия использует кокандскую войну как предлог для активизации Большой Игры теперь уже в Кашгарии, которая фактически граничила с бывшим государством Саид Насир-у-Дина. Обострение международной обстановки на Балканах как раз в этот период еще более усиливало эти опасения, поскольку консервативный Кабинет, стоявший за спиной Османской империи в очередном русско-турецком конфликте, рассчитывал принять все необходимые меры, чтобы остановить Россию как на Балканах, так и у ворот Индии[554].

Со своей стороны, представители русской общественности, к примеру, профессор Санкт-Петербургского университета по кафедре восточных языков В.П. Васильев, вновь обращали внимание высших сановников империи на возможные британские интриги в тылу царских армий, если им придется отражать наступление турок на Закавказском фронте. В ноябре 1876 г. он направил письмо на имя Милютина, в котором предупреждал военного министра: «Англичане, вступив с нами в войну, не упустят, конечно, ни одной мелочной меры, чтобы нам вредить; они попробуют, вероятно, вооружить против нас таких ничтожных врагов, как туркмены; будут подбивать Хиву, Бухару, Якуб-бека, афганского эмира; вышлют эмиссаров к нашим мусульманским подданным и к нашим социалистам (sic!)»[555].

Любопытно, что автор послания предлагал российскому правительству заключить военный союз с Китаем для того, чтобы принудить Пекин направить военные контингенты в Бирму, Непал и Кашгарию с задачей отвлечь внимание Уайтхолла от северо–3ападной границы Индостана. Выполнение этих условий, по мнению Васильева, позволило бы России вытеснить англичан из Индии[556].

Другой упоминавшийся военный ориенталист М.И. Венюков и вовсе пытался сформулировать новую концепцию политики в Евразии. Он утверждал, что Россия и Китай как крупнейшие континентальные империи должны объединить усилия для борьбы со своими противниками — Великобританией, ее марионетками среди мусульманских владетелей и воинственными племенами, подстрекаемыми англичанами против русских. Венюков был убежден, что распад Китая будет иметь катастрофические последствия для Российской империи[557]. Полагая, что идея создания пояса буферных государств между владениями России и Британии в Центральной Азии является утопией, он считал, что появление такой «нейтральной зоны» отнюдь не укрепит границу первой, обрекая ее тем самым, подобно Османской империи, на постоянные локальные войны в пограничных районах[558].

Колебания между силовым и дипломатическим сценариями решения проблемы Кашгарии не прекращались в официальных кругах Петербурга все 1870-е гг. С одной стороны, эксперты Азиатской части Главного штаба все больше склонялись к оказанию военного давления на правителя Йеттишара. В то же время Кауфман не возражал против создания буфера, намереваясь даже оказать поддержку Якуб-беку, если он признает сюзеренитет Российской империи. По мнению всесильного генерал-губернатора, такой выход из положения мог бы обеспечить геополитические и экономические интересы России в Восточном Туркестане с наименьшими материальными и моральными затратами[559]. Неслучайно, он продолжал официальную переписку с кашгарским эмиром и его старшим сыном Бек Кули-беком — наиболее вероятным преемником отца на троне, предлагая им стать третьим после Бухары и Хивы российским протекторатом. Упоминавшийся ранее директор Азиатского департамента МИД П.Н. Стремоухов также считал такой вариант действий отвечающим интересам России[560].

Ликвидация Коканда и осложнения на Балканах заставили царское правительство направить чрезвычайную политическую миссию в Йеттишар в мае 1876 г. Как уже отмечалось, капитан А.Н. Куропаткин, назначенный ее главой, был проинструктирован Кауфманом обсудить с Якуб-беком поправки к прежним договоренностям по пограничным вопросам. Однако существовала и «скрытая повестка» этого визита, обусловленная стремлением Кауфмана собрать максимум информации о подлинных намерениях эмира и расстановки сил в его ближайшем окружении. Впоследствии Куропаткин вспоминал: «Знания о Кашгарии, которыми мы обладали в то время, являлись не просто неполными, но в значительной степени преувеличившими истинные возможности правителя страны и значимость государства, которое он основал. Мы увидели в Кашгарии могущественное мусульманское государство, к которому, как к центру, были бы привлечены симпатии населения не только тех мусульман, которые сохранили свою независимость, но также и тех, кто проживает в провинциях, уже завоеванных нами. Важность Кашгарии в наших глазах еще более возросла в связи с попытками англичан переманить ее на свою сторону, то есть, сначала включить ее в зону нейтральных государств, которая призвана отделить Россию от Индии; и затем приобрести в Кашгарии свежий рынок для продажи своих промышленных товаров»[561].

Некоторые современники и позднейшие историки сопоставляли эту миссию с почти аналогичными по целям поездками в Иеттишар хорошо известного читателю Т. Форсайта[562]. В реальности прагматичный кашгарский эмир уклонялся от конкретных обещаний как британцам, так и русским, предпочитая единственно верную, с его точки зрения, политику лавирования между двумя империями, чтобы сохранить независимость и укрепить свою власть любой ценой, ожидая контр-наступления цинских войск[563]. Правда, в конечном итоге, как показали дальнейшие события, Якуб-бек все же пошел на сближение с англичанами, которые пообещали содействовать примирению эмира с пекинским правительством, а также предложили финансовые субсидии и поставки вооружения. Тайные контакты с турецкими агентами и массовая миграция дунган из Йеттишара в Русский Туркестан не могли не повлиять на выбор, сделанный эмиром к концу 1876 г., в пользу формально протурецкой, а фактически пробританской ориентации. Как представляется, визиты его ближайшего советника Сеид Якуб-хана в Константинополь, Калькутту и даже Лондон вместе с попытками, хотя и безуспешными, очередного вице-короля Индии лорда Литтона «замолвить за кашгарского правителя словечко» в столице Поднебесной, подтверждают сделанный нами вывод[564]. Дополнительно отметим, что надвигавшаяся русско-турецкая война, по расчетам Якуб-бека, могла предоставить ему удобный случай для организации всеобщего антирусского восстания в Центральной Азии, которое, как он ожидал, будет с готовностью поддержано турками и англичанами. Победа восставших, с его точки зрения, привела бы к полному изгнанию царских властей из Кульджи и Коканда, что превратило бы Йеттишар в сильнейшее мусульманское государство региона[565].

Таким образом, царскому правительству было чего действительно опасаться. Как еще в июне 1870 г. заявил Кауфман, «есть основание полагать, что возбуждение, которое преобладает во всех этих странах (Среднего Восток. — Е.С.), и особенно среди афганцев, обусловлено неистребимой ненавистью, которую питают друг к другу русские и англичане и благодаря которой рано или поздно они нанесут взаимные удары в Азии»[566]. Вряд ли приходится удивляться поэтому, что сторонники наступательных действий на берегах Невы решительно критиковали идею сохранения Йеттишара. Даже Горчаков и Кауфман, встревоженные интенсификацией диалога между Якуб-беком и британской администрацией Индостана, в результате согласились с мнением военного министра о прекращении контактов с эмиром Кашгарии. Для уточнения позиций Александр II созвал Особое совещание, большинство участников которого признали Цинскую империю более желательным соседом России, чем государство Якуб-бека. Царь утвердил решение совещания об отказе правителю Йеттишара в помощи против карательных сил под командованием генерала Цзо Цзунтана, которые Пекин концентрировал на границах Восточного Туркестана. Более того, в Петербурге сочли более приемлемым для интересов России организовать снабжение цинских войск продовольствием во время их похода на Йеттишар, хотя вплоть до его начала Кауфман все же не прекратил за