Однако волна политического терроризма, захлестнувшая Россию в этот период наряду с дефицитом государственного бюджета после окончания русско-турецкой войны вынудили царское правительство отказаться от проведения этих замыслов в жизнь. С другой стороны, группа цинских сановников, среди которых ведущую роль играл губернатор столичной провинции Ли Хунчжан, осознавали высокий риск для правящей династии вступить в открытую вооруженную конфронтацию с Россией, даже при поддержке Англии, на фоне японо-китайского конфликта вокруг принадлежности островов Рюкю[585]. Вот почему Пекин и Петербург провели второй раунд консультаций на берегах Невы в конце 1880 — начале 1881 года.
В результате все пункты нового договора были успешно согласованы, что позволило сторонам подписать его 24 февраля 1881 г., то есть всего за несколько дней до гибели Александра II от рук террористов. Петербургский договор подвел черту под кризисом вокруг принадлежности долины Или. Спустя три месяца была учреждена специальная комиссия по делимитации границы между Русским и Восточным Туркестаном. Что же касается местного неханьского населения, то к 1883 г. более 50 % жителей предпочли бежать из Кульджинской области на территорию России вслед за уходившими царскими войсками. На следующий год пекинские власти объявили о создании самой западной провинции империи[586].
Историки обычно рассматривали итоги кризиса вокруг Или в двух измерениях: некоторые из них указывали на дипломатический успех Пекина, достигнутый благодаря усилиям таких патриотов, как маркиз Цзэн — глава цинской делегации во время второго тура переговоров; другие были склонны считать урегулирование компромиссом, выгодным обеим державам[587]. Однако, по мнению автора, наряду с причинами внутриполитического характера уступчивость России была связана с опасениями новых осложнений в Европе[588]. К тому же не последнюю роль в разрядке напряженности между Россией и Китаем, видимо, сыграли торгово-финансовые соображения, поскольку привилегии, полученные русскими у маньчжуров в качестве «компенсации» за Кульджу, как писал знакомый читателю Игнатьев канцлеру Горчакову еще в июне 1878 г., «более ценны, чем несколько тысяч квадратных миль гор и пустынь, которые бы перешли от Китая во владение России»[589].
Забегая вперед, отметим справедливость этого суждения. Как свидетельствовал очевидец в 1886 г., «рынки Кашгарии были наводнены русскими товарами, и без преувеличения можно сказать, что вся торговля страны находится в руках русских подданных, называемых здесь андижанцами»[590]. Назначение в конце 1882 г. полковника Н.Ф. Петровского, бывшего финансового эксперта в туркестанской администрации Кауфмана, на пост консула в Кашгар имело целью дальнейшее продвижение экспорта из Российской империи в регионы Внутренней Азии. Прослужив на этой должности в Синьцзяне более двадцати лет (с 1895 г. — как генеральный консул), он получил у китайских властей и англичан прозвище «настоящего правителя» Кашгара. «Человек с большими амбициями и харизмой, темпераментный и тщеславный», по мнению современников, Петровский «был способен на невероятные грубости и жестокую ненависть, но он мог, когда сам этого хотел, быть очаровательным и остроумным хозяином, учтивым и поразительно хорошо информированным о событиях в мире»[591].
Роль этой незаурядной личности в реализации замыслов правительства обусловлена степенью влияния, которое он стал оказывать на представителя цинских властей — амбаня — вскоре после приезда в столицу Восточного Туркестана вместе с женой, сыном, личным секретарем и эскортом, состоявшим из 45 казаков. Дело дошло того, что амбань начал регулярно занимать деньги у российского консула, чтобы вовремя расплатиться с солдатами гарнизона Кашгара, часто не получавшими вовремя положенной платы из казны[592]. Следует отметить, что помимо официальных функций, Петровский был также известен богатейшей личной коллекцией древних манускриптов на восточных языках, которая насчитывала более 1500 наименований. Именно она составила впоследствии основу материалов его личного фонда, находящегося на хранении в Государственном Эрмитаже.
Показательно, что Дж. Маккартни, сын X. Маккартни, который сопровождал делегацию Цинской империи на переговоры с царским правительством в Петербург во время Илийского кризиса, очень высоко оценивал деятельность Петровского для защиты российских интересов в Центральной и Восточной Азии, будучи сначала специальным помощником по китайским делам британского политического резидента в Кашмире, а затем заняв, как и Петровский, должность консула в Кашгаре. Такие известные первопроходцы, как Ф. Янгхазбенд и Р. Кобольд, которые неоднократно следовали через Восточный Туркестан во время своих экспедиций на протяжении 1880-х — 1890-х гг., считали необходимым прислушаться к мнению Петровского по наиболее актуальным вопросам азиатской политики России и Великобритании в регионе[593]. Согласно утверждениям современных английских авторов, когда Кобольд прибыл в административный центр Кашгарии в 1898 г., он нашел, что российский генеральный консул является одним из наиболее осведомленных людей из тех, с кем ему приходилось встречаться, а Янгхазбенд был особенно заинтересован коллекцией топографических инструментов, принадлежавшей Петровскому[594]. Даже лорд Кимберли — министр по делам Индии в середине 1880-х гг., счел необходимым в письме вице-королю лорду Дафферину указать на значимость российского консульства в Кашгаре — удобного пункта наблюдения за обширной пограничной зоной между территориями Афганистана, Индии и России: «Британскому консулу следует обеспечить такое же безопасное положение, которое занимает его русский коллега, — отмечал Кимберли, — а само местоположение консульства представляется мне важным для контроля за передвижениями русских на северной границе Афганистана и Читрала, а также для стимулирования нашей торговли»[595].
В самом деле, помимо своих прямых обязанностей, Петровский создал целую сеть тайных агентов для сбора сведений не только об изменении ситуации в Синьцзяне, но и на Памире. Он явился пионером в разработке оригинальной схемы рекрутирования и последующего обучения разведчиков из числа местных жителей, которую представил на усмотрение министра иностранных дел Н.К. Гирса в феврале 1887 г. Любопытно, что Петровский даже подготовил памятку для туземных агентов с перечислением основных вопросов, интересовавших политическую и военную разведку России[596]. К сожалению, МИД не поддержал его инициативу, хотя один из самых опытных специалистов штаба Туркестанского военного округа Н.И. Нотович, который, как и Петровский, принимал участие в Большой Игре, очень высоко оценивал вклад генерального консула в проведение агентурной разведки на границах Российской империи[597]. Неслучайно упоминавшийся Кобольд во время своей памирской экспедиции 1897–1898 гг. был особенно потрясен прекрасной осведомленностью многих российских офицеров о событиях на Среднем Востоке. «Это я связываю с обширной системой шпионажа, которая поддерживается российским правительством по всей индийской границе», — написал путешественник в своей книге о путешествии по просторам Центральной Азии[598].
Впоследствии появились различные оценки результатов англо-русского соперничества на территории Восточного Туркестана. К примеру, 5 декабря 1884 года полковник Генерального штаба Белявский, адресуя свой доклад военному министру П.И. Ванновскому, обрисовал контуры стратегии России следующим образом: «Западный Китай составляет самую слабую часть Китайской империи, так как эта обширная пустынная область населена враждебным китайцам мусульманским населением, неоднократно поднимавшим знамя восстания… Естественные условия Восточного Туркестана, отделенного значительными пустынными пространствами от внутренних населенных и производительных местностей Небесной империи, крайне затрудняют для китайцев оборону этого района и сосредоточение в нем войск; но вместе с тем те же условия лишают и наше наступательное движение в этом направлении серьезного военного значения, так как подобное движение за отсутствием первостепенных целей не может повести к решению борьбы в нашу пользу. Поэтому высказывалось [мнение], что в случае борьбы с Китаем этот театр войны будет иметь только второстепенное значение»[599].
Среди стратегов и аналитиков находились даже такие «военные умы», которые полагали, что Кашгария неизбежно попадет в руки России подобно спелому яблоку, поскольку влияние последней на Восточный Туркестан преобладающее, а ненависть мусульманских подданных к цинским властям будет со временем только усиливаться[600].
Примечательно, что англо-индийская пресса вспомнила о кризисе вокруг Или в связи с событиями в Закаспийской области, анализ которых будет представлен ниже. Так, газета Пайонир Мейл опубликовала 26 июля 1885 г. статью под заголовком «Англо-китайский союз». Ее автор вернулся к идее превращения Кашгарии в «новый фронт» борьбы против экспансии России: «При условии того, что мы находимся на хорошем счету у китайского правительства и пользуемся расположением мусульман в Азии, мы смогли бы превратить Тянь-Шань в непреодолимый барьер для русских, по крайней мере, до Кашгара на западе; мы также смогли бы создать военные поселения в Кашгарии и таким образом усилить нашу власть в Афганистане. Далее, заключив союз с Персией и Турцией, мы получили бы все основания надеяться на изгнание русских из Туркестана и Армении (sic!)»