После подчинения туркмен-текинцев некоторые аналитики в России высказывали мнение о необходимости завершить операции в Закаспийской области, остановиться на достигнутых рубежах и закрепить их в диалоге с британцами. Так, Л.Ф. Костенко в военно-статистическом обзоре Туркестанского края, переведенном на английский язык и опубликованном британскими властями в Калькутте, указывал: «Особенно выгодным для нас будет иметь соседом такую сильную и влиятельную державу, как Англия. Страх англичан перед нашим приближением в их индийской границе постепенно исчезнет, когда они убедятся, что ни амбициозные проекты, ни эгоистические расчеты руководят Россией в ее поступательном движении в Центральной Азии, но единственное желание умиротворить этот регион, придать импульс его производительным силам и открыть кратчайший путь, по которому товары из ее (России. — Е.С.) туркестанских владений будут поступать в европейскую часть ее империи»[710].
В то же время уже упоминавшийся Ч. Марвин, британский журналист, который совершил несколько поездок по Российской империи и имел возможность побеседовать с рядом государственных деятелей и генералов, оценивал в 1882 г. перспективы достижения компромисса между Лондоном и Петербургом по азиатским делам следующим образом: «Большим недостатком для Англии и России является то обстоятельство, что политические обозреватели каждой из стран так мало знают друг о друге. Даже нерегулярное общение рассеяло бы многие из ошибочных представлений, которые ограничивают дружеские отношения двух народов. Большинство англичан, пишущих о Центральной Азии, лично не знакомы с Россией и не знают русского языка. Большинство из них, прослужив в Индии, судят о центральноазиатской проблеме с индийской точки зрения, но они не имеют представления о русском взгляде на этот вопрос, кроме искаженных сведений, которые появляются в газетах»[711].
Вице-король Индии лорд Райпон излагал близкие, хотя и более осторожные, взгляды на изменение ситуации в Азии. Высмеивая традиционную британскую русофобию, он писал лорду Хартингтону: «Я думаю, что страхи перед вторжением русских в Индию при всех обстоятельствах сегодняшнего дня — химера чистой воды, и я отвергаю их сразу же по практическим соображениям. Больше справедливости я усматриваю в утверждении, что с приближением русских к нашим границам они смогут, будучи с нами в плохих отношениях, попытаться вызвать недовольство и осложнения путем интриг внутри наших владений; отсюда настоящая проблема заключается в том, как лучше всего подготовиться и защититься от этих интриг?»[712]
Однако адепты силовой политики среди военно-политической элиты России считали, что пока рано успокаиваться на достигнутом. Словно в подтверждение мнения лорда Райпона, генерал-майор Столетов по возвращении из трехмесячной командировки в Индию для сбора информации о состоянии ее вооруженных сил докладывал Милютину 3 марта 1880 г.: «Чтобы произвести общий взрыв в Индии, нужен какой-нибудь новый веский фактор, а именно: или наша война с Англией, или решительные неудачи англичан в Афганистане (чего нельзя ждать без нашей, по крайней мере, негласной помощи оружием и волонтерами), или война Англии с Турцией или Персией»[713].
Точка зрения хорошо знакомого читателю М.Г. Черняева, назначенного на пост туркестанского генерал-губернатора в 1882 г. после кончины Кауфмана, совпадала с мнением Столетова. В беседе с Ч. Марвиным Черняев заявил, что «Россия не имеет планов и не стремится вторгнуться в Индию, но, если вы спросите, возможно ли вторжение или нет, я должен ответить утвердительно, хотя признаю, что эта задача не из легких»[714]. Аналогичным образом, новый наместник на Кавказе князь А.М. Дондуков-Корсаков посылал в Петербург один меморандум за другим, убеждая царя в том, что России непременно следует играть роль самой влиятельной державы на Востоке, принуждая Англию быть более покладистой в других регионах мира, и, прежде всего, в европейских делах[715].
Проводя подготовку к аннексии Мерва, получившего у местных жителей наименование «Королева мира» благодаря своему древнему происхождению и стратегической важности, царское правительство согласилось открыть новую серию дипломатических консультаций с Уайтхоллом в 1882 г. Тем временем лейтенант М. Алиханов в сопровождении еще одного офицера, оба переодетые в костюмы мусульманских торговцев, прибыли в Мерв, чтобы добиться присоединения оазиса к России мирным путем. Вполне вероятно, что приглашение группы туркменских старейшин и глав некоторых влиятельных кланов посетить церемонию коронации Александра III в Москве в мае 1883 г. повлияло на их настроения в пользу принятия российского подданства, поскольку впечатления от посещения столицы могущественной империи не могли не поразить воображение членов туркменской «делегации»[716]. Не следует, однако, забывать и о международном фоне, который благоприятствовал ползучей аннексии Мерва со стороны России, а, именно, вовлеченности Британии в борьбу против исламских повстанцев на территории Египта и Судана в первой половине 1880-х гг., что существенно связывало англичанам руки в Центральной Азии. Наконец, вспомним о русско-персидской конвенции 1881 г., которая фактически отдала мервских туркмен на «откуп» российским властям[717].
Нарушив многократные заверения царских дипломатов об отсутствии у России каких-либо агрессивных замыслов относительно Мерва[718], губернатор Закаспийской области генерал-лейтенант А.В. Комаров 13 февраля 1884 г. телеграфировал в Петербург об «удовольствии всеподданнейше донести Его Императорскому Величеству, что сегодня в Ашхабаде ханы четырех племен мервских туркмен и двадцать четыре избранных делегата, по одному от 2 тыс. кибиток, приняли безоговорочную присягу Вашему Величеству, подтвержденную торжественной клятвой за себя и все население Мерва»[719].
Причины такого единодушия видятся главным образом в отсутствии необходимых ресурсов у мервских туркмен для сопротивления царским войскам, ожидавшим исхода переговоров со старейшинами в 150 км от крепости. Определенную роль сыграло и честное слово генерала Комарова, данное им главам племен, о невмешательстве русской колониальной администрации во внутреннюю жизнь оазиса.
Хотя для Уайтхолла и британской общественности заявление российского МИДа о добровольном присоединении жителей Мерва к империи Романовых не стало таким уж большим сюрпризом, дипломатические представители Соединенного Королевства в Петербурге и эксперты в Разведывательном отделе военного ведомства не скупились на мрачные прогнозы о катастрофических последствиях этого события[720]. Некоторые «форвардисты», вроде Вамбери, поначалу даже не восприняли информацию о новом русском успехе всерьез. Последний довольно образно и эмоционально откликнулся на мирную аннексию Мерва статьей в номере Таймс от 24 февраля 1884 г.: «Действительно странно! Самые неуправляемые авантюристы центрально-азиатских степей, которые двадцать лет тому назад хвастались перед автором этих строк, что монархическое правление им не по вкусу и что у них каждый сам себе король…, и вот эти авантюристы и воры внезапно загорелись желанием иметь вождя, нет, императора, и, к нашему великому удивлению, они демонстрируют готовность, чтобы ими управлял, взимал с них налоги и вел по дороге современной цивилизации могучий наставник с берегов Невы»[721].
Одновременно на либеральный Кабинет Гладстона обрушивалась критика консервативной оппозиции за «пассивность» во внешней политике. Тори обвиняли своих политических противников в падении престижа Британской империи на Востоке и неминуемом ухудшении ситуации в Индии[722]. Как известно, английский язык даже пополнился новым словом — мервозностъ (mervosity), образованным от сходного по звучанию существительного нервозность (nervosity). Лидер консерваторов лорд Солсбери заявил в Палате лордов 10 марта 1884 г., что главными вызовами, с которыми столкнется правительство, станут «возбуждение интриг и восстаний среди туземцев Индии, постепенное снижение уважения к английскому оружию, разочарование в Британском Радже и истощение ресурсов, прежде чем Россия нанесет удар по нашей границе»[723]. Примечательно, что в это же самое время российская пресса, как официозный Журналь де Сент-Петербург, так и полуофициозные Новое Время и Неделя, старались убедить читателей в том, что дебаты по туркменской проблеме в стенах британского парламента проходят спокойно, без какой-либо серьезной полемики между Кабинетом и оппозицией[724].
Ответом британцев на переход Мерва под русское управление и последовавшее вскоре признание российского подданства туркменами оазиса Серахс на реке Теджен стало поощрение хана Абдур Рахмана к оккупации нескольких малых княжеств Южного Памира — Рошана, Шугнана и Вахана, ранее признававших номинальную власть Бухары. Это вынудило царское правительство в июле 1884 г. согласиться на создание двухсторонней пограничной комиссии по разграничению российской и афганской территорий, учитывая то обстоятельство, что афганцы также заняли Пенде — последний оазис, населенный туркменами, на пути в Герат