Они уверены, что соответствующим образом передвинут границу на юг к Гиндукушу, пересекут Оке и оккупируют Бадахшан. Они ожидают, что наше правительство сдастся и не осмелится рисковать войной с ними от имени эмира»[835].
Ситуация могла стать еще хуже, если бы началась борьба за трон в Кабуле после смерти престарелого эмира Абдур Рахмана. В этом случае русско-французский альянс, возникший в начале 1890-х гг., был способен заставить Великобританию проводить более взвешенную политику в Афганистане[836]. Дж. Керзон, который совершил тщательно спланированную поездку в столицу этого государства по приглашению афганского правителя, придерживался аналогичного мнения, хотя последний гарантировал свою абсолютную лояльность Британии[837].
В более широком смысле, несмотря на то, что русско-британское разграничение на Памире внесло свою лепту в урегулирование разногласий между двумя империями, было еще слишком рано ожидать, что семена согласия дадут всходы долговременного сотрудничества. Оба Кабинета продолжали создавать укрепленные посты и вести разведку в приграничном пространстве, направляя туда секретных агентов и провокаторов, чтобы агитировать среди местного населения за восстание против соответствующих колониальных администраций. Примерами служили беспорядки в Вазиристане, который контролировали британские власти, и в Ферганской области на территории Российской империи в 1897–1898 гг.[838]
Но прежде чем подвернуть анализу процесс перемещения акцента Большой Игры со Среднего Востока в Тибет и далее к берегам Тихого океана, представляется необходимым остановиться на событиях, значительно приблизивших начало переговоров о сферах влияния двух держав на азиатском Востоке. Мы имеем в виду заключительные эпизоды соперничества России и Великобритании в регионах, имевших стратегическое значение для обороны Индостана, прежде всего, Афганистане и Персии.
Как явствует из предыдущих глав, царские стратеги не оставляли проектов организации марша на Индию всю вторую половину XIX в., несмотря на те компромиссы, которые удавалось достичь правительствам обеих империй в ходе Большой Игры. Со своей стороны, английские военные эксперты искренне или намеренно полагали, что владения Великобритании находятся под угрозой, хотя их восприятие «русской опасности» претерпевало изменения на протяжении нескольких десятилетий. Если в 1860-х — 1870-х гг. основное внимание уделялось проблеме провоцирования жителей Индостана на новое восстание против колониальной администрации[839], позднее акцент переместился на борьбу с антибританской агитацией агентов России среди пограничных племен, которые должны были присоединиться к казакам, либо пропустить их через свою территорию во время марша к берегам Инда. Такие военные аналитики и одновременно практики, как Макгрегор, Робертс или Маллесон обсуждали этот сценарий в многочисленных конфиденциальных меморандумах и открытых публикациях[840]. Типичным в этом смысле представляется мнение Янгхазбенда, занимавшего пост политического агента в Читрале. В одном из донесений, датированном февралем 1895 г., он сообщал: «Эти дикие племена могут быть использованы как оружие против нас, и нам совершенно невозможно оставаться на равнине и просто ожидать атаки, когда бы она ни состоялась, потому что, если мы так поступим, русские будут способны тихо утвердить свое влияние среди многих племен, населяющих пояс гор, и броситься на равнины Индии тогда, когда они сочтут нужным»[841].
Следует также заметить, что еще в 1884–1885 гг. после кропотливого изучения более ранних проектов Куропаткин составил подробную схему операции царских войск против Индии, которая должна была развиваться по двум направлениям — через Афганистан и Памир. Как указывал в своем анализе этой схемы капитан Гриерсон из Разведывательного отдела военного ведомства, ее автор «осознает тот факт, что вторжение в Индию из нынешних русских владений недостижимо в течение одной кампании, и поэтому он (Куропаткин. — Е.С.) предлагает сначала оккупировать Герат, Майману, Балх и Бадахшан, а затем во вторую кампанию, которую следует провести через два-три года после первой, взять Кашмир, Кашгар, Кабул и Кандагар. Он полагает, что после успеха второй кампании Британская империя в Индии окажется в таком «жалком состоянии», что от русских потребуется лишь немного дополнительных усилий, чтобы завершить работу»[842]. Но особенно поразило эксперта почти полное совпадение концепции Куропаткина с анализом Макгрегора возможных маршрутов наступления на Индию из Закаспийской области и Туркестана, изложенных в упоминавшейся работе последнего. Любопытно, что примерно тогда же Ч. Марвин подготовил обзор фактически всех планов индийского похода, составленных политиками и военными России и ставших известными британской стороне[843].
В самом конце XIX в. офицер Генерального штаба В.Т. Лебедев вслед за Марвиным составил из них брошюру, содержание которой позволяет уяснить три главных мотива русского вторжения в Индию: вытеснение Англии из Среднего Востока, установление контроля за коммуникационными линиями между Европой и Азией, а также получение доступа к незамерзающему морскому порту. «Результатом наших побед над англичанами», — подчеркивал автор, — может быть образование или русско-индийской монархии (sic!), или союза государств под покровительством России, или, наконец, сохранение власти англичан при условии тесного союза России с Великобританией»[844]. Издание было переведено на английский язык и прилежно изучалось штабными офицерами англо-индийской армии. Интересно, что спустя двадцать пять лет Ф. Раскольников, высокопоставленный советский военный и дипломатический чиновник, критиковал эти цели как абсолютно утопические по тем же причинам, какие часто упоминались в трудах дореволюционных аналитиков. «Можно вообразить, какое зрелище представляли бы царские генералы в роли апостолов индийской революции», — иронично писал Раскольников в одном из номеров журнала Новый Восток за 1923 г.[845]
Чтобы регулярно получать сведения о ситуации в соседних странах, военные администраторы на местах осуществляли постоянный мониторинг действий индийского правительства по подготовке к гипотетическому вторжению царских войск[846]. Например, начальник штаба Закаспийской области генерал-лейтенант Проценко сообщал в Петербург осенью 1892 г. о строительстве укреплений, прокладке телеграфных линий и сооружении шоссе с твердым покрытием. Подготовка вспомогательных подразделений туземных войск и реорганизация структуры англо-индийской армии также доказывали активность Калькутты в процессе усиления обороны Раджа. «Все это производится Англией, очевидно, по одной общей идее или общему плану, явно направленному против России; исполняется с большей, чем обыкновенно поспешностью как бы в предвидении близкого кризиса в англо-русских отношениях», — отмечал автор докладной записки[847].
На рубеже XX в. внимание Петербурга привлек план лорда Керзона о реорганизации регулярных и вспомогательных частей англо-индийской армии в соответствие с тремя основными принципами. Хорошо понимая острую необходимость реформ, вице-король объявил о своем намерении покончить с дислокацией регулярных войск вдали от баз снабжения, передать функции полицейского патрулирования местности вспомогательным отрядам, набранным из числа местных жителей и обученным британскими инструкторами, а также развернуть строительство железных дорог и шоссе, чтобы соединить войсковые базы и лагеря с административными центрами северо–3ападной Индии[848]. Инициированная Керзоном реорганизация разведывательной службы индийского правительства произвела сильное впечатление на военные власти Русского Туркестана. В ноябре 1901 г. административная реформа вице-короля, которая предусматривала слияние Пенджаба с соседней зоной племен вплоть до «линии Дюранда» вызвала замешательство петербургского Кабинета. «Пока мы управляем Индией, мы являемся самой великой державой в мире, — объяснял Керзон свой реформаторский пыл в письме к будущему премьер-министру А. Бальфуру в 1901 г., — если мы потеряем ее, то скатимся прямо в третьеразрядные государства»[849]. По словам историка, политика Керзона в Индии была направлена на то, чтобы сделать страну «гомогенной по составу вместо гетерогенной смеси», и этого, как он свято верил, можно было достичь только с помощью сильного центрального правительства, которое контролировало ситуацию во владениях магараджей. Вот почему вице-король «ликвидировал внутренние различия в принципах управления, унифицируя также системы образования и сбора налогов»[850].
В этой связи возросло значение разведывательной деятельности, осуществляемой на территории Индостана как дипломатами, так и военными. Например, годовой бюджет российского консульства в Бомбее, начавшего работу 22 ноября 1900 г., составлял 22 тыс. 500 руб., включая 5 тыс. 250 руб. на осуществление шпионажа[851]. В сентябре 1900 г. управляющий министерством иностранных дел В.Н. Ламздорф поручил статскому советнику В.О. Клемму, который предназначался на должность генерального консула в Бомбее, добывать, сопоставлять и анализировать информацию о политической ситуации и военно-морской активности англичан а Аравийском море. «Индия имеет первостепенное значение для нас (русских. —