Со своей стороны, британцы пытались превратить Персию в буферное государство со стабильным политическим режимом и восстановить свой несколько пошатнувшийся престиж в глазах местного населения. Так, в Мешхеде — одном из религиозных центров шиитов — англичане создали эффективно работающий центр сбора информации о Центральной Азии[881]. Чтобы укрепить свои позиции на севере Персии, в октябре 1887 г. Солсбери назначил сэра Генри Вольфа новым посланником в Тегеране. Его обязанности включали мониторинг северо-восточных границ Персии и оказание давления на правительство шаха с целью реформирования местных органов власти. Как справедливо подчеркнул один британский историк, Англия опасалась не могущества России, а, прежде всего, слабости Персии[882]. Однако на практике главная задача Вольфа состояла в том, чтобы противодействовать российскому влиянию путем распространения свободной торговли и побуждения шаха к политическим преобразованиям. Прибыв в Тегеран, Вольф предложил посланнику России князю Н. Долгорукому объединить усилия для подталкивания шаха к реформам. «Мне кажется, — писал британский представитель, — что, направляя эту страну по пути прогресса и помогая ей развивать свои ресурсы, два соседа (Россия и Британия. — Е.С.) могут иметь нейтральную территорию между своими границами, тогда как Персия получит выгоду от их поддержки и ощутимого влияния»[883].
Однако переписка царских чиновников демонстрирует прохладное отношение целого ряда дипломатов и генералитета к перспективам сотрудничеству с Великобританией по персидским делам, например, относительно сооружения железнодорожных линий. Этот вопрос получил всестороннее обсуждение во время лондонской встречи Стааля и Вольфа, а также в меморандуме последнего от 2 сентября 1889 г. о препятствиях на пути развития англо-русского диалога[884]. Оставляя в стороне детали переговорного процесса, следует констатировать, что Вольфу не удалось убедить царских чиновников в целесообразности для них поддержать осуществление политических реформ в Персии. К сожалению, официальные визиты шаха Насир-у-Дина в Петербург и Лондон, которые состоялись уже после аудиенции, полученной Вольфом у Александра III в октябре 1889 г., также не имели в этом плане серьезных последствий. Беседуя с Вольфом, уже упоминавшийся ранее британский посол в Петербурге Морьер объяснил коллеге, что его надежды на осуществление Англией и Россией совместной цивилизаторской миссии на Среднем Востоке далеки от претворения в жизнь. По его мнению, царское правительство представляет собой для находящихся в упадке азиатских наций что-то вроде путеводной звезды, а их нищета и отсталость лишь толкают такие нации «под крыло» российского императора[885]. Как будто подтверждая это мнение, 12 ноября 1890 г. Насир-у-Дин взял на себя обязательство перед Россией не строить железные дороги на персидской территории и не предоставлять концессий иностранным компаниям и частным лицам в течение десяти лет[886].
Справедливости ради, следует признать, что мнение Лондона по текущим персидским делам нередко входило в противоречие с точкой зрения Калькутты. Отчасти оно возникло из–3а принципа распределения ответственности между Форин офис, который отслеживал ситуацию в северных провинциях, включая столицу, и правительством Индии, которое реагировало на события в южных регионах страны и в Персидском заливе[887]. Это противоречие может быть проиллюстрировано ссылками на ставший классическим труд Дж. Керзона о проблемах Персии, который был опубликован в 1892 г. вскоре после возвращения автора из поездки по Среднему Востоку: «Россия считает Персию государством, которое временно можно потерпеть, над которым можно даже иногда посмеяться или приласкать, но в длительной перспективе, безусловно, обреченным. Она (Россия. — Е.С.) полагает будущий раздел Персии как перспективу, едва ли менее невыполнимую, чем достигнутый раздел Польши; и она уже ясно наметила себе долю, которую она потребует в этом случае»[888].
Однако среди российских государственных деятелей далеко не все были способны различать нюансы в подходе представителей различных партий и группировок внутри британской властной элиты к проблемам Среднего Востока. В частности, упоминавшийся А.М. Дондуков-Корсаков прогнозировал дальнейшую политическую экспансию англичан в Закаспийскую область вслед за коммерческим проникновением[889]. Другой военный администратор, генерал-майор А.Н. Куропаткин разделял серьезные опасения Дондукова-Корсакова относительно постепенного вытеснения российского предпринимательства из Персии благодаря энергичной деятельности британских бизнесменов. Посетив Тегеран со специальной миссией в 1895 г., Куропаткин докладывал Николаю II: «Несмотря на близость к нам персидского рынка, несмотря на то, что соседство России на 2 тыс. верст дает всем примыкающим к нашей границе персидским владениям спокойствие и сбыт произведений в наши пределы, мы не являемся полными хозяевами даже на северных рынках Персии. Большая же часть Персии по ввозу в нее иностранных произведений находится в сфере экономического влияния главным образом Англии, за исключением отчасти Азербайджана, где в последние годы начинает прочно укореняться немецкая торговля»[890].
Кроме активизации англичан на севере Персии, тревогу официального Петербурга вызывала их деятельность на юге страны — в Сеистане, через который царские войска также могли совершить вторжение на территорию Индостана в обход Герата[891]. С точки зрения начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф.Ф. Палицына, британская оккупация Сеистана явилась бы серьезным препятствием на пути возможного продвижения России к Индийскому океану[892]. Любопытно, что один немецкий специалист в области изучения российской правящей элиты сравнил Бендер-Аббас, важный стратегический порт на побережье Персидского залива, с Владивостоком — крупнейшей тихоокеанской базой России. Он прогнозировал строительство прямой транс-азиатской железнодорожной магистрали между Дальним и Ближним Востоком через Сибирь, Туркестан и Персию[893].
Определенное значение для завершения Большой Игры на Среднем Востоке имела миссия Перси Сайкса, известного британского ориенталиста, который был командирован департаментом внешних сношений индийского правительства в Белуджистан и Сеистан. Та роль, которую играл этот регион в планах вице-короля Керзона и главнокомандующего англо-индийской армией генерала Г. Китченера, хорошо видна из их совместного меморандума, датированного августом 1903 г.: «Опасность окончательного русского утверждения в Сеистане (помимо больших возможностей, которые он предоставляет для атаки на Кандагар), как нам кажется, связана не с открытием маршрута вторжения в Индию через Белуджистан в направлении Синда, а в шансах, которые он дает для возмущения всего пограничного пространства от Сеистана через Мехран к морю. Россия уже занимается интригами через своих агентов на границе, и ситуация может легко получить развитие в плане возникновения таких же неприятностей, с какими мы уже сталкивались на пуштунской границе в Индии»[894].
По сведениям, собранным и проанализированным Сайксом в 1893–1894 гг., руководителям российских разведывательных структур удалось создать сеть информаторов и агентов влияния на юге Персии. В своих донесениях британский эксперт рекомендовал предпринять серию ответных мер для нейтрализации шпионской активности русских. Неслучайно вскоре он был назначен консулом в Мешхеде, где его главной обязанностью являлось наблюдение за всеми действиями вероятного противника на подступах к Британской Индии, используя доверенных лиц среди местного населения[895].
Тем временем Главный штаб России неоднократно информировал царя о замыслах англичан относительно сооружения круговой железной дороги из города Кум через Исфаган, которая позволила бы им взять под контроль большинство центральных и восточных провинций Персии. По данным различных российских консульств, правительство Индии намеревалось вдобавок построить несколько укрепленных постов в Белуджистане по типу сооружений аналогичного характера, возведенных ранее на ее северо–3ападной границе[896]. К этой информации добавлялись панические рапорты консула в Багдаде о том, что 85 % коммерческого оборота и почти все инвестиции капитала в регионе Персидского залива приходятся на долю британских подданных[897].
Кончина Насир-у-Дина в 1896 г. вызвала ожидаемую дестабилизацию внутриполитического положения в Персии. Британские дипломаты, к примеру, Г. Дюранд, испытывали тревогу перед неизбежной, как им представлялось, русской оккупацией Тегерана и северных прикаспийских провинций[898]. Однако в действительности ни Петербург, ни Лондон не готовы были нести бремя ответственности за поддержание территориальной целостности Персии. «Было бы намного лучше, — комментировал события Керзон, — если бы каждая из сторон играла в свою игру там, где их интересы абсолютно различны, вместо попыток добиться их общности, которая не существует и которая в любом случае может быть достигнута одной стороной за счет другой»