Е.С.), пользуются всяким предлогом для притеснений буддистов, вынуждая, например, уплату податей непременно золотом, отягощая личными повинностями. Англичане также без всякого снисхождения относятся к буддизму, разоряя даже те памятники буддистского господства, которые сохранялись с древних времен, и, не задумываясь, обременяют буддистов чрезмерными за последние годы тягостями, особенно после Якуб-бековского появления в Кашмире, при постоянных сношениях по доставке англичанами орудий, инструкторов, разных снарядов (так в тексте. — Е.С.) и пр., по перевозке посольств Форсайта и Шоу через Гималаи и необычных передвижениях между Индией и Кашгарией»[931].
Автор записки предлагал военному ведомству командировать опытного офицера-разведчика с секретной миссией в Лхасу для сбора сведений о происках британцев и установления контактов с правительством Далай-ламы. По его мнению, означенный тайный эмиссар в облике паломника должен был получить сопровождение группы из десяти буддийских монахов, хорошо знающих маршрут движения к столице Тибета. Для проведения в жизнь своего плана Головин разработал несколько сценариев поездки и сделал необходимые подсчеты расходов на это предприятие в сумме 12 тыс. руб.[932] Реагируя на инициативу из штаба Туркестанского военного округа, Милютин запросил МИД о практической значимости такой миссии. В ответ Н.К. Гире, исполнявший обязанности министра, сообщил главе военного ведомства, что хотя предложение небезынтересно, оно может быть исполнено полковником Пржевальским, который готовился к своей третьей экспедиции во Внутреннюю Азию. Таким образом, добавлял Гире, автор записки мог быть прикомандирован к ее составу[933].
Одновременно знаменитый исследователь Внутренней Азии, которого сравнивали с Марко Поло и Дэвидом Ливингстоном[934], сам направил рапорт в Главный штаб. С точки зрения Пржевальского, «научные исследования скроют реальные политические цели экспедиции и исключат вмешательство наших противников»[935]. Он также указал на неотложность привлечения Далай-ламы, самого влиятельного духовного лидера буддистов, к тесному сотрудничеству с Россией, чтобы отвратить его от втягивания в орбиту британской политики[936].
К сожалению, как третья, так и четвертая экспедиции, предпринятые Пржевальским, не смогли достичь Лхасы из–3а нежелания правительства Тибета разрешить европейцам посетить его столицу[937]. Хотя в нашем распоряжении нет документов, которые могли бы пролить свет на осуществление замысла Головина, неудача тибетских экспедиций Пржевальского исключает положительный ответ на поставленный вопрос. Очевидно другое, к началу 1880-х гг. новые осложнения в Центральной Азии временно сняли с повестки дня царского правительства вопрос о Тибете, хотя российский МИД продолжал внимательно следить за британскими действиями на дальних и ближних подступах к нему — в Бирме, Непале, Бутане и Сиккиме[938].
Описанная ситуация претерпела изменения спустя примерно десять лет. Помимо составления в России новых проектов похода на Индию, два дополнительных фактора оказывали возрастающее влияние на тибетскую политику Великобритании: во-первых, неминуемый, как тогда представлялось, распад Цинской империи, а во-вторых, вооруженные конфликты на северной границе Раджа, одним из которых стала конфронтация между Непалом и Тибетом в 1884–1885 гг. Именно тогда британская администрация Индии предпочла выступить в поддержку непальцев, которые в свою очередь обещали Калькутте всемерную помощь на случай войны с Россией. Стратегическое значение Непала, по мнению британских экспертов, примерно соответствовало положению, которое занимал Афганистан на границе с Русским Туркестаном. Судя по донесению Н. Илайэса в Форин офис, которое датируется мартом 1887 г., «безусловно, Тибет привлекал русских в качестве «черного входа», через который можно было интриговать в Непале». Он отмечал, что Россия способна превратить это высокогорное государство в «новый Афганистан» для англо-индийского правительства[939]. Как пишут современные китайские историки, пока Англия пыталась связать Радж и Поднебесную через Тибет, царское правительство взяло курс на усиление там своего влияния с целью окружения владений Цинской империи и открытие «второго фронта» против британского господства в Индии на ее северо-восточной границе[940].
Чтобы предотвратить реализацию этого сценария, Лондон оказывал значительное давление на Пекин политическими и экономическими средствами. Осенью 1888 г. более 2 тыс. англо-индийских войск вторглись в долину Чумби — южные «ворота» Страны снегов. Они были готовы продолжить марш на Лхасу после того, как выполнение конвенции, подписанной британскими и цинскими представителями в 1886 г., оказалось фактически сорванным. Тем не менее, в 1890 г. между Калькуттой и Пекином было заключено соглашение о разграничении территорий Британской Индии, с одной стороны, и Бирмы, Сиккима и Тибета, с другой, а тремя годами позже англичане и цинские власти установили новые правила пограничной торговли в этом регионе. Стратегической целью Уайтхолла было полное открытие Тибета для свободной торговли и недопущение соединения русских владений в Туркестане с французским Индокитаем[941]. Довольно показательным в этом смысле являлось мнение, высказанное одним из представителей Китайской ассоциации, упоминавшейся в предыдущих главах, корреспонденту газеты Инглишмен (The Englishman), издававшейся в Поднебесной: «Если долина великой реки Янцзы должна быть ограждена от проникновения (небританских компаний. — Е.С.), важно также, чтобы ни Франции, ни России не было бы позволено протиснуть руки между ней и Индией. Мы обязаны доминировать в Тибете, учитывая как теперешние преимущества, так и будущие возможности»[942].
В марте 1893 г. Петр (Жамцаран) Бадмаев, крещеный бурят, который окончил Санкт-Петербургский университет, некоторое время служил в Азиатском департаменте МИД, а затем открыл в столице частную практику в качестве специалиста по тибетской медицине, направил С.Ю. Витте через упоминавшегося известного востоковеда-этнографа, камер-юнкера князя Э.Э. Ухтомского обстоятельную записку. В ней раскрывался грандиозный план приведения всех буддистов Монголии, Маньчжурии и Тибета под скипетр Романовых. Бадмаев полагал, что он может быть исполнен без особого риска военного конфликта и с небольшими затратами путем провоцирования антицинского восстания населения и строительства железнодорожной ветки от озера Байкал к городу Ланьчжоу и далее в Синьцзян. План предусматривал также организацию широкой пропагандистской кампании, направленной на формирование у коренных жителей указанных регионов образа русского царя как истинного защитника всех азиатских народов от ига европейцев, главным образом, англичан[943].
О том, что идеи Бадмаева могли встретить благожелательный прием в придворных кругах, свидетельствовал эпизод, упомянутый послом Соединенного Королевства в России сэром Николасом О'Коннором в информации для Форин офис. Глава британской дипломатической миссии сообщил о беседе с С.Ю. Витте, состоявшейся 1 января 1898 г. По словам О'Коннора, министр финансов, в кабинете которого висела огромная карта мира, широко раскинул руки, закрыв ими несколько провинций Поднебесной империи, и торжественно заявил, что Россия, вполне вероятно, рано или поздно «поглотит» эти территории, при условии, что новые железные дороги свяжут Транссибирскую магистраль с китайским хинтерлендом. Еще одним подтверждением сказанного можно считать неоднократные заявления вышеупомянутого князя Ухтомского о том, что никакие фиксированные границы не остановят продвижение России в Азии, если она соберется с силами»[944].
Хотя Александр III вначале отверг проект Бадмаева как абсолютно фантастический, Витте удалось убедить императора выделить из бюджета 2 млн. золотых рублей для учреждения чаеторговой компании под руководством пресловутого «тибетского доктора». В ноябре 1893 г. царь согласился предоставить Бадмаеву заем на 10 лет под 4 % годовых. Одновременно российским консулам в Урге, Кульдже и Кашгаре было поручено внимательно наблюдать за его деятельностью в Монголии, Синьцзяне и Тибете[945]. Многочисленные записки этого авантюриста на высочайшее имя в конце 1890-х — начале 1900-х гг. имели целью привести доказательства того колоссального ущерба для престижа России в Восточной Азии, который она якобы понесла из–3а преобладания англичан в Цинской империи и Тибете. Чтобы исправить положение, Бадмаев предлагал установить прямые секретные контакты с Далай-ламой, который якобы по собственной воле признает затем протекторат России. Развивая эти идеи на практике, чаеторговая компания «тибетского доктора» фактически превратилась в прикрытие для посылки разведывательных миссий в Монголию и Тибет. Одновременно поощряемые царскими чиновниками на местах, сотни бурятских и калмыцких юношей стали совершать паломничество в тибетские монастыри, добровольно взяв на себя функции не только информаторов, но и агентов русского влияния в Стране снегов[946].
Вполне понятно, что действия Бадмаева вызывали серьезное беспокойство в Калькутте и Лондоне, где Тибет помимо Кашгарии рассматривался с трех точек зрения: как плацдарм для русского проникновения во Внутреннюю Азию, преграда на пути в Индию и религиозный центр мировой религии — буддизма. Британские опасения касательно возможности вторжения царских войск в Тибет объяснялись, по мнению Янгхазбенда, тем соображением, что эта агрессия могла заставить англичан сконцентрировать силы на северо-восточной границе